Далёк, далёк и труден птичий путь. Много ещё птиц потеряется в темноте и не откликнется на зов пролетающих стай. Много попадёт в зубы лисиц и когти ястребов. Но ещё больше — долетят.

Обязательно долетят.

Счастливого им пути!

Море на рассвете ещё спит. Оно тихое и почти бесцветное — серое в сумерках. Вдоль прибойной полосы чёрным строем, как солдатики, сидят бакланы.

Я выстрелил по строю картечью. Бакланы разом, как по команде, взмахнули крыльями и полетели в море, трогая концами крыльев тихую воду.

Но один остался на берегу. Я подошёл, поднял его за чёрные, холодные и мокрые перепончатые лапки. Голова баклана беспомощно моталась на длинной шее. Он был убит наповал.

Я сел на песок и стал рассматривать новую для меня птицу. Вертел баклана в руках, дул ему под перо. Потом вынул циркуль-измеритель и измерил бакланий клюв, лапу, крыло и хвост, чтобы позже точнее определить его по определителю.

Цвет баклана был чёрный, то с зелёным, то с бронзовым отливом. Особенно хороши были глаза: косые, изумительного зелёного, малахитового цвета.

Долго я возился с мёртвым бакланом.

Вставало солнце. Лучи его будили всё живое. Проник луч в траву, и закопошились в траве разные жучки: усатые, горбатые, мохнатые. Пригрел луч цветочный бутон — бутон шевельнулся, тихонько раскрылся, как синий глазок. В бутоне букашки ночевали, расправили на солнце крылья и улетели.

Просыпалось и море. Я отложил птицу: море на восходе всего прекрасней.

Горизонт посинел. Ближе протянулись по морю полосы лазури, ещё ниже — лиловые, потом зелёные, как бакланьи глаза, и даже бронзовые, как отблеск бакланьего пера, — там, где было мелко и проглядывал песок дна. А с синего горизонта побежали по морю белые весёлые барашки.

Не оторвал бы я глаз от моря, если бы не сильный шум позади. Оборачиваюсь и вижу: мёртвый баклан ожил! Хлеща крыльями, он бежал по жёлтому песку к морю, на ходу выплёвывая рыбу.

Птицы-рыбоеды всегда так делают, когда хотят облегчить свой полёт. Этот воскресший обжора выплюнул тридцать бычков — чуть не килограмм рыбы! И полетел в море, сшибая чёрными крыльями белые гребешки волн. Вот он сел на воду и закачался на волнах.

Уж не оживил ли и его солнечный луч? Конечно, нет. Просто картечина чиркнула по голове и оглушила, и баклан «потерял сознание». Ну, а отлежался на ветерке, солнышком его пригрело, он и «ожил».

Я не жалел. Мясо баклана не ахти какое — рыбой пахнет. Шут с ним!

Странный случай произошёл со мной на охоте у Ленкорани.

Рано утром я шёл по обочине залитого водой рисового поля. Вдруг из-за кустов ежевичника, углом вдающихся в это поле, взлетела серая цапля. Видно, до этого она была чем-то сильно занята, прозевала мой подход и теперь поспешно била большими крыльями, стремясь как можно скорей улететь. Она была так близко, что я видел её испуганный глаз, косящий на меня через плечо, и мокрые длинные ноги, с которых стекала вода.

Мне нужна была цапля для музея. Чтобы не разбить зарядом птицу, я отпустил её в меру, выстрелил, — и цапля, свесив длинную шею, плюхнулась в воду. Когда я подошёл, птица была уже мертва, только шея её длинная конвульсивно изгибалась.

Я спешил; подняв цаплю за длинные ноги, я запихнул её в рюкзак и зашагал дальше.

Вышло так, что отдыхать я сел только в полдень.

Сунул я руку в рюкзак, чтобы вытащить свёрток с едой, но рука вдруг наткнулась на что-то живое! Это «что-то» было холодное, но я отдёрнул руку так быстро, будто обжёгся.

В рюкзаке была змея!

Я вытряхнул змею из мешка, и она быстро уползла, шевеля траву. Это был пятнистый водяной уж.

Вот загадка: ведь рюкзак-то весь день был у меня на спине?

Может, змея упала с дерева и случайно угодила в мешок?

Здешние змеи иногда заползают на деревья и нередко падают оттуда, шлёпаясь о землю.

Но ведь рюкзак мой был завязан!

И вдруг я вспомнил, как странно шевелилась и изгибалась шея убитой мною цапли!..

Так вот оно что! Цапля поймала змею, проглотила её, да не совсем — я ей помешал. В рюкзаке змея выползла из цаплиного горла и уютно пригрелась на моей разгорячённой спине.

Я часто видел, как цапли ловят змей на рисовых полях. Схватив змею за хвост, цапля вскидывает шею, взмахивает змеёй, как кнутом, и, широко разинув клюв, отправляет её в глотку. Но, как только цапля опустит голову за новой добычей, змея выскальзывает у неё из клюва. Цапля опять хватает её за хвост, глотает — и всё начинается сначала. Старые цапли хитрей: они сперва оглушают змею ударами клюва и уже тогда глотают.

Убитая мной цапля была совсем молодая и, значит, ещё не научилась убивать змей, прежде чем их съесть. И не научилась бояться человека. Ей не пришлось поумнеть.

Зато я стал немножко опытнее и осторожнее.

На охоте работает всё: глаза, уши и даже нос. Самое главное, самое желанное, самое нужное и необходимое на охоте — это взлёт или крик птицы, появление зверя. Всё остальное для охотника — в тумане. Оно мимолётно. Слышишь его вполуха, видишь краешком глаза.

Ветер ли в голых сучьях свистнет по-особому — шепнёт на ухо тоскливое; расцвеченные ли осенью листья необыкновенным сочетанием своим покажут вдруг что-то весёлое и радостное, донесётся ли откуда памятный запах, — ты дрогнешь и помедлишь…

Но это только миг. И опять вперёд, мимо всего этого: ухо ищет шорох дичи, глаза ищут дичь. И только в памяти, на самой дальней-дальней полочке, что-то отложится и там останется.

Вот об этом, услышанном на охоте вполуха и увиденном самым краешком глаза, и будет рассказ.

Бекас взлетел, завилял и взвился вверх — прямо к солнцу. Ружьё взлетело к плечу — выстрел, но стремительный чёрный комочек мчит вверх, всё вверх; с тонких мокрых ножек его, сверкнув, соскользнули две тяжёлые капли солнца…

Главное для охотника — дичь. Слава охотника в полном ягдташе. И почёт ему за удачу. Но радость охотника в другом. Сколько убил я бекасов, сколько их съел — и не помню. А вот того бекаса, не убитого и не съеденного, да ещё и промахнулся по которому позорно, — запомнил. Да и как запомнил! А ведь только краешком глаза, только на один миг увидел, как упали на взлёте, сверкнув, с его тонких мокрых ножек две золотые капли!

Сверкнули на миг, а на всю жизнь остались.

— Я — ПОВЕЛИТЕЛЬ ПТИЦ!

Захочу — и птицы сами прилетят ко мне.

Захочу — прилетят голуби и воробьи. Захочу — синицы. Захочу — явятся гости севера — снегири и свиристели.

Нет, я не волшебник. Я не шепчу таинственных заклинаний. И у меня нет волшебной палочки. Но зато у меня есть волшебная полочка.

На вид полочка совсем проста: простая фанерка с простыми деревянными бортиками. Но в полочке волшебная сила!

Так и быть, я открою свой секрет. И к вам, стоит вам только захотеть, станут прилетать дикие птицы. Для этого надо на простую полочку насыпать простой крупы и простых хлебных крошек. Потом полочку нужно выставить за окно. И полочка сразу станет волшебной! На неё сразу же прилетят голуби и воробьи.

А если вы живёте у парка или в деревне, укрепите на полочке кусочек сала — к вам прилетят синицы!

Положите на полочку кисти рябины — прилетят снегири и свиристели.

Сделайте себе ВОЛШЕБНУЮ ПОЛОЧКУ.