– Внимание общественности к проекту, – вещал по телефону генеральный, – поможет быстрее решить проблему с землёй и не только. И, вероятно, привлечёт новых инвесторов. Только презентация должна быть яркой, не банальной, чем-то выделяющейся на фоне других. Придумайте что-нибудь этакое. Нам очень нужен интерес прессы!

«Этакое, яркое, выделяющееся» – легко сказать, когда до форума осталось меньше двух недель.

Нет, с технической стороны – там комар носа не подточит, а вот над презентацией надо будет поразмыслить.

Елена Эдуардовна подошла к окну, подняла жалюзи.

Апрель нынче радовал – тёплый, солнечный, без всяких сюрпризов в виде внезапного снега. А всё равно настроение унылое.

Она посмотрела на парковку. Белый опель на месте. Ну и зачем она проверяет? Хватит того, что она с подачи Батурина Любу помиловала.

Она, вздохнув, в смятении отвернулась, потом снова резко взглянула вниз.

А это ведь идея! Пусть проект на форуме представит он. Точнее, они представят проект вместе.

Одно лишь его присутствие уже сделает презентацию «не банальной» и «выделяющейся».

Тем более, по плану, среди прочих объектов там будет и спортивный комплекс – можно это как-то красиво сплести. Это ей футбол до лампочки, а его здесь ещё многие помнят…

Правда, не очень-то Батурин разговорчив, но и косноязычием вроде не страдает. Несколько фраз произнесёт, покрасуется и готово.

Елена Эдуардовна загорелась. А ещё разволновалась от мысли, что в командировку они полетят вместе… Но это, правда, лишнее. Это ведь только работа. Всё ради дела. Однако от этой перспективы даже хандру как рукой сняло.

Надо, конечно, поднатаскать его за эти дни, чтобы в тему вник.

Про форум Елена Эдуардовна Батурину пока решила не говорить. Стоило сначала понять – справится ли. Вдруг она его переоценила?

Без особых объяснений напрямую скидывала ему по почте бесчисленные файлы с краткими указаниями: изучить, отработать, составить план, вопросы, решения...

Конечно, для непосвящённого объём был великоват, но и времени оставалось в обрез.

Всякий раз он присылал уже готовое задание, отписываясь сухо: исполнено.

Может, она выдумывала, конечно, но в этом единственном слове так и чувствовался сгусток жуткой антипатии.

Это расстраивало, злило, обескураживало. И даже ранило.

Батурину-то за что её ненавидеть? Что она плохого лично ему сделала? С ним она вообще сама любезность. Ни разу не прикрикнула, не отчитала. Даже тогда, в пятницу, всего лишь слегка укорила. Ну так имеет право!

В четверг вечером они столкнулись в холле, на проходной.

Рабочий день давно закончился, контора опустела, лишь за стойкой охраны приглушённо стрекотал телевизор.

Елена Эдуардовна поймала себя на том, что рада видеть Батурина, даже его мрачной физиономии рада.

Хотя радость – не совсем верное слово. Возникло странное ощущение, будто до этого момента ей постоянно чего-то не хватало, оттого на душе было томительно и маетно. А теперь вот – хорошо. Ведь несмотря на плотное общение по электронной почте, она его не видела с понедельника. Опель – видела, а его самого – нет.

Она даже не сумела удержать улыбку. Правда, тотчас спохватилась и завуалировала её под привычную усмешку.

– Что-то вы снова припозднились, Андрей Викторович. Неужто дома никто не ждёт? Или опять помогали кому-нибудь?

Юмор Батурин не оценил, придавил её своим пудовым взглядом так, что в груди всё сжалось, и ничего не ответил.

До стоянки опять шли рядом, но, увы, не вместе. Он молчал и хмурился. Она тоже помалкивала – не навязываться же самой. Но лучше бы говорили, потому что так почему-то возникало странное, но острое, почти осязаемое чувство неловкости.

Словно услышав её мысли, Батурин вдруг спросил:

– Специально меня работой завалили?

– Конечно, – разулыбалась Елена Эдуардовна. – Подумала – человеку работы не хватает, за других аж работает, надо ему…

Батурин повернулся, посмотрел так, что жаром окатило, так, что фраза так и осталась висеть в воздухе незаконченной, потому что мысли все разом вылетели. Буквально оглушил её этим взглядом и уверенно двинулся дальше. А она на миг застыла, перевела дух и поспешила следом.

А потом… чёртов каблук, даром, что низенький, неожиданно угодил в щель между плитками, и нога подвернулась.

Елена Эдуардовна неуклюже взмахнула руками, охнула и к своему ужасу грохнулась на асфальт. Колено тут же опалило болью.

Батурин оглянулся, подскочил, помог подняться.

– Как вы? Больно?

Она кивнула, закусив нижнюю губу. Чёрные колготки на колене разорвались, ещё и кожу ободрало.

Больно было. А ещё досадно и ужасно стыдно. Вот зачем она так вырядилась? Решила покрасоваться? Надела бы, как обычно, кеды, но нет, захотелось выглядеть поизящнее – туфли, юбочка короткая…

Да уж, получилось и впрямь изящнее некуда – растянулась как корова на льду. Ещё и перед ним!

– Наступать можете? Держитесь за меня.

Он закинул её руку себе на плечо, сам обхватил за талию и медленно повёл к машине. Рука у него была крепкая и горячая. Невыносимо горячая. Обжигающая! Так, что даже про боль в разбитой коленке забылось.

Он помог ей сесть в машину, а потом вдруг предложил:

– Повернитесь боком, я осмотрю ногу.

Елена Эдуардовна опешила и даже забыла от удивления отказаться. Послушно скинула туфельку и села полубоком. Он присел на корточки и с самым серьёзным видом ощупал лодыжку:

– Так больно? А так?

– Нет, болит только колено и то уже меньше… А вы в этом разбираетесь?

– Ну, я не врач, но с травмами ног приходилось иметь дело. А колено обработать надо…

Он так и не выпускал её лодыжку, а она не убирала ногу. Пальцы его сквозь капрон прижигали кожу. По телу разливалось тепло, а лицо и вовсе рдело, как у неискушённой юной девы.

Взгляд его скользнул выше колена, медленно огладил бедро, и тотчас переменился, будто подёрнулся поволокой.

Елена Эдуардовна смутилась, хотела одёрнуть юбку или чем-нибудь прикрыться, но почему-то замерла.

Его пальцы нежно, почти невесомо прочертили дорожку вдоль щиколотки.

Батурин поднял на неё глаза, горящие и чёрные. Обвёл взглядом изгиб шеи – и дыхание перехватило. Остановился на губах – и губы тотчас пересохли.

Затем он выдохнул и… будто сбросил морок.

В лице его почему-то проступила злость. Он убрал руки, выпрямился в полный рост, бросил:

– Извините.

И не прощаясь, двинулся к своему опелю.

Елена Эдуардовна наблюдала, как Батурин выехал с парковки, как вывернул на проезжую часть, как скрылся за поворотом, и никак не могла успокоиться. Кожа до сих пор горела от его прикосновений и нескромного взгляда, и внутри всё растревожено гудело. А разум отказывался понимать, что сейчас произошло.

– Мамуля внуков, видать, не дождётся, – отхлёбывая пиво прямо из горлышка, резюмировала Ника. – Тебе двадцать восемь…

– А ты у нас на что? – спросил Андрей и тоже сделал большой глоток Хугардена. – Тебе вон тридцать два скоро, тем более пора поторопиться.

Они третий час торчали на крыше, совсем как в юности. Пили пиво, говорили о том о сём, наслаждались спокойствием и созерцали предзакатный город.

– Чурбан ты неотёсанный. Женщинам, чтоб ты знал, про возраст напоминать бестактно. И потом, мамуле внуков от тебя хочется, ты же у нас любимый сын. А я так… – Ника констатировала это как факт, без обиды.

Все обиды по поводу, кого из них родители больше любят, остались в далёком детстве.

Андрей посмотрел на сестру слегка захмелевшим взглядом:

– Ну вот опять ты начинаешь. Любимый сын, нелюбимая дочь. Глупости всё это.

– Не глупости, так оно и есть! И ты, Андрюшка, тоже не заводи свою песню, что любят нас одинаково. Не так это, и я уже давно смирилась. Честно, мне плевать. И я, кстати, тоже хотела бы племянничков потискать.