– Нет.

Это ее как будто задело, обидело, вывело из себя.

Я встал, направился к лоджии, но на полпути повернулся и дал ей факс.

– От мисс Кей. Того же самого типа.

Сьюзан прочитала записку и протянула обратно.

– Думаю, что сегодня мне стоит спать в своей комнате.

– Да, наверное, так и надо.

Сьюзан поднялась, не колеблясь пошла к двери и закрыла за собой створку.

А я вышел на лоджию и стал смотреть на город по другую сторону реки. Праздничная иллюминация еще горела – в основном красная, как и должно быть в стране красных.

Я вспомнил семейство Фам и подумал, что от дыма и пожарищ войны над Вьетнамом нависло тяжелое облако и сеет на головы людей горе, недоверие, ненависть.

Хуже другое – это облако, или, как выражался Карл, тень войны, до сих пор омрачало и мою страну.

Поистине Вьетнам – это самое дурное, что случилось с Америкой в двадцатом столетии, но, наверное, справедливо и обратное утверждение. Зазвонил телефон, я вернулся в номер и поднял трубку.

– Алло?

– Хотела пожелать тебе спокойной ночи.

– Спасибо.

– Если с тобой что-нибудь случится и мы больше не увидимся...

– Сьюзан, не забывай, телефоны здесь ненадежны. Я знаю, что ты хочешь сказать, и сам только что собирался тебе позвонить.

– Хочешь, я к тебе приду?

– Нет. Мы оба устали и только поцапаемся.

– Хорошо. Где и когда мы встретимся завтра?

– В шесть, в ресторане. Я закажу тебе выпивку.

– О'кей. А если ты опоздаешь?

– Тут же отправь факс мисс Кей. Номер знаешь?

– Помню.

– Сообщи ей обо всех деталях. И не отходи от факса, пока передают сообщение, или иди в Главное почтовое управление.

– Я знаю.

– Не сомневаюсь. Ты же профи.

– Пол... Я не имела права расстраиваться по поводу того постскриптума. Извини.

– Проехали.

– Что есть, то есть. Мы сейчас и здесь. Я говорю правду.

Я не ответил.

– Вот что, – сказал я ей, – у меня был хороший день. С Новым годом.

– И у меня. И тебя тоже.

Мы повесили трубки. Итак, у меня любовные осложнения в недружественной стране на другом конце света, меня хотят то ли арестовать, то ли убить, сейчас четыре утра, спозаранку мне надо идти в полицию, а в час – на, возможно, опасное рандеву. Но по каким-то причинам ничто из этого меня не волновало. Не взволновало даже приключение на шоссе № 1 – убийство двух полицейских, возвращение к прошлому и все прочее.

Я узнал это ощущение – настрой на выживание. Сложности остались позади. Все свелось к единственному стремлению – как бы вернуться домой, в самый последний раз.

Новогодний перепой оказался не из самых тяжелых – приходилось переживать и похуже. Но никогда я не оценивал свое состояние в такую рань.

Я принял душ и оделся на успех – в синий блейзер, белую рубашку с пуговицами до пояса, свободные брюки цвета хаки и кроссовки с носками.

Выпил апельсинового сока из мини-бара, проглотил две таблетки аспирина и снадобье от малярии. Хорошо еще мне не дали капсулу с ядом – состояние было настолько поганым, что я бы съел и ее.

Потом спустился по лестнице, проигнорировал завтрак и направился за несколько кварталов от гостиницы на улицу Бенге, где располагалась иммиграционная полиция.

Стояло сырое прохладное утро, облака поднялись, на тротуарах почти никого – только мусор со вчерашнего вечера.

Я подумал, не позвонить ли Сьюзан, но иногда краткие расставания только на пользу. Вот с Синтией мы больше были в разлуке, чем виделись, а прекрасно ладили. Ну если не прекрасно, то вполне нормально.

В маленьком фойе блочного здания полиции сидел коп в форме.

– Что надо? – спросил он меня по-английски.

Чтобы не ставить придурка в неловкое положение, я не стал отвечать, а протянул ему документ Манга. Он прочитал, поднялся и исчез в начинавшемся за его спиной коридоре.

А минутой позже появился, выдавил из себя "комната" и показал два пальца. Я ответил ему тем же миролюбивым знаком и вошел в маленький кабинет номер два, где за столом сидел человек примерно моего возраста и мучился с перепоя явно сильнее, чем я.

Он не пригласил меня сесть, а некоторое время просто разглядывал. Я тоже поднял на него глаза, и между нами проскочила искорка неприязни.

На его столе лежали ремень и кобура с девятимиллиметровым "чикомом". Ни в одном полицейском участке Америки вы бы не увидели так близко оружия. А здесь все копы самонадеянные ротозеи. И еще меня разозлило, что он заставил меня стоять.

Полицейский прочитал бумагу и спросил:

– Когда вы приехали в Хюэ?

Я был сыт по горло их чушью и резко ответил:

– Вам об этом сообщили из отеля "Сенчури риверсайд". Знаете, где я остановился, и то, что остановился на три дня. Есть еще вопросы?

Ему не понравился мой тон, и он тоже повысил голос – на писклявой ноте почти закричал:

– Почему вы вчера не отметились?

– Не захотел.

Это ему тоже не понравилось. Человеку приходилось работать на Новый год, в голове били в гонги демонята рисовой настойки. Где уж тут терпеть грубости всякого круглоглазого?

Мы пялились друг на друга, и наша обоюдная неприязнь росла. И объяснялась она не только похмельем.

– Вы были здесь солдат? – спросил он.

– Верно, – ответил я. – А вы?

– Я тоже.

Мы сверлили друг друга глазами, и я заметил рваный шрам, который начинался у уха, извивался по шее и убегал за воротник. У него не хватало половины зубов, а остальные были бурого цвета.

– Где вы здесь? – спросил он.

– Я был здесь в шестьдесят восьмом году в составе Первой воздушно-кавалерийской дивизии. Видел бои в Бонгсоне, Анхе, городе Куангчи, Кесанге, долине Ашау и по всей провинции Куангчи. Я сражался с северовьетнамской армией и с вьетконговцами. Вы убили много моих друзей, мы убили много ваших. Мы все убивали слишком много гражданских, в том числе три тысячи мирных мужчин и женщин, которых вы расстреляли в Хюэ. Еще вопросы?

Коп вскочил, его глаза выкатились, лицо исказилось. Но прежде чем он успел что-то сказать, я снова спросил:

– Так есть вопросы или нет? Если нет, я пойду.

– Нет! – завопил он во всю мощь своих легких. – Вы останетесь здесь!

Я пододвинул стул, сел, положил ногу на ногу и посмотрел на часы.

Он как будто смутился, но тут же понял, что теперь сижу я, а стоит он. И тоже сел.

Прокашлялся, пододвинул к себе лист бумаги, щелкнул шариковой ручкой и почти успокоился.

– Как вы добирались до Хюэ?

– Автобусом.

Он сделал запись.

– Когда отправлялись из Нячанга?

– В пятницу днем.

– В какое время прибыли в Хюэ?

Я подсчитал в уме и ответил.

– В пятницу около десяти-одиннадцати вечера.

– Где ночевали?

– В мини-мотеле.

– Название мини-мотеля.

– Не помню.

– Как не помните?

Когда требуется объяснить полиции провалы во времени, обычно ссылаются на любовную интрижку. Только не перепутайте и не воспользуйтесь этим аргументом дома.

– Познакомился в автобусе с дамой, и она отвела меня в мини-мотель. Бьет?

Коп немного подумал и снова спросил:

– Так как называется мини-мотель?

– Трахальный приют. Мотель туда-сюда. Откуда мне, черт возьми, знать?

Он пристально посмотрел на меня.

– Куда направляетесь из Хюэ?

– Не знаю.

– На чем едете?

– Не знаю.

Он постучал пальцами по столу рядом с кобурой.

– Паспорт и визу.

Я подал ему ксерокопии.

– Настоящие!

– В гостинице.

– Принесите.

– Нет.

Его глаза сузились, и он заорал:

– Я сказал, принесите!

– Иди к дьяволу! – Я встал и повернул к двери.

Коп вскочил, догнал и схватил меня за плечо. Я стряхнул его руку. Мы стояли на пороге кабинета, и каждый видел в глазах другого бездонную пропасть ненависти.

Так близко от врага я был всего три раза. Двое из противников источали один только страх, но взгляд третьего был точно таким же – в нем сквозило не ожесточение боя, а неприкрытая ненависть, которая пронизывала каждый атом его тела и поедала душу и сердце.