Я бросаю последний взгляд на фотографию и ставлю обратно на тумбочку, проводя по «шелби» указательным пальцем.

— У меня есть… друг, водящий «шелби» шестьдесят восьмого.

Выражение лица дедули становится серьезным, а на лбу собираются морщинки.

— И насколько он тебе «друг»? — с подозрением спрашивает он.

Как я ни силюсь, не могу сдержать глупой улыбки.

— Пока не определила.

Видимо, дедуля что-то понимает по моему лицу.

— Фрэнни… ты же знаешь, что парням нужно только одно.

— Дедушка!

— Так уж все устроено. Но не позволяй им толкать тебя на… сама знаешь что.

— Я могу о себе позаботиться.

На его лице по-прежнему строгое выражение, но взгляд смягчается.

— Не сомневаюсь. Родители с ним знакомы?

— Ага, — говорю я, замешкавшись. — Он их слегка шокировал.

Веселость его глаз берет верх, а на лице появляется широкая улыбка.

— Что ж, на это, думаю, и нужны родители, — хмурится он. — Но не могу понять, как кто-то, водящий «шелби» шестьдесят восьмого года, может быть таким уж плохим.

— Спасибо, дедуль. — Я крепко обнимаю его. — Я люблю тебя.

— И я люблю тебя, Фрэнни.

Когда дедушка подвозит меня к дому, я шустро выбираюсь из машины, вприпрыжку бегу в дом и закрываю за собой входную дверь.

И, подняв глаза, вижу перед собой Грейс со скрещенными на груди руками и поджатыми губами. Сестра внимательно смотрит на меня пронзительными голубыми глазами.

— Давай поговорим, — произносит она, не отрывая от меня пристального взгляда.

— Ну что еще?

Она хватает меня за руку и тянет за собой.

— Пойдем наверх.

Я позволяю дотащить себя до спальни и, как только она закрывает дверь, иду к окну.

— Знаю, что ты не читаешь Библию, — начинает Грейс присущим ей серьезным тоном. — Но в Первом послании Петра, в главе пятой, сказано: «Трезвитесь, бодрствуйте, потому что противник ваш диавол ходит, как рыкающий лев, ища, кого поглотить».[20] Фрэнни, Сатана воздействует на слабых.

Я отворачиваюсь от окна и смотрю на нее.

— О чем ты, черт побери, говоришь?

Грейс пришпиливает меня тяжелым взглядом.

— Ты прекрасно знаешь, о ком я говорю.

Я вздрагиваю, внутри все переворачивается.

— В нем есть нечто… темное, — добавляет она.

Я сердито смотрю на сестру.

— Ничего у тебя не выйдет, Грейс. Убирайся из моей комнаты.

Сестра идет к двери и оборачивается, сурово глядя на меня.

— Я буду молиться за тебя, — произносит она.

— Проваливай! — рычу я.

Когда она закрывает дверь, я откидываюсь на кровати и ударяюсь головой обо что-то твердое. Я сажусь и нахожу Библию, открытую на Первом послании Петра. Со всей силы кидаю книгу в дверь и обхватываю голову руками.

Грейс спятила. Правда ведь? Хотя я не так уж уверена. Я уже давно не испытывала столь сильных и необузданных эмоций, и мне это совсем не по душе. Не знаю, откуда взялись эти сумасшедшие чувства, но нужно придумать, как избавиться от них.

Я сползаю с кровати и начинаю привычную тренировку по дзюдо. Я занимаюсь им с девяти лет. Понятия не имею, чем оно привлекло меня. Я просто знала, что должна научиться. Теперь-то, оглядываясь назад, я понимаю, зачем именно мне это нужно. После смерти Мэтта я втихомолку занималась саморазрушением. Дзюдо стало способом справиться с детским гневом — лишь оно могло унять ярость. Забавное сочетание, ведь ты одновременно выпускаешь все эмоции и удерживаешь их внутри. Полный контроль над телом и разумом. Дзюдо научило меня сосредотачиваться на себе, отгораживаясь от всего прочего — поверхностного. Если ничего не впускать внутрь, то ничто и не сможет ранить тебя. Больше я не собираюсь страдать так, как страдала, когда Мэтт покинул меня. Я не смогла бы пережить это вновь.

Заканчиваю тренировку и сажусь на кровати, доставая дневник Мэтта и делая запись. Я рассказываю брату все, в чем боюсь признаться себе, и начинаю с того, что Люку каким-то образом удалось прорваться сквозь мой защитный барьер.

Я шагаю к своему шкафчику, положив руку на талию Анжелики. Она лепечет что-то бессвязное о выходных, испытывая на прочность мое умение изображать интерес. Затем я поднимаю глаза и вижу у шкафчика Фрэнни, неотрывно смотрящую на нас. На моем лице появляется улыбка. Я поворачиваюсь и приковываю взгляд к Анжелике, не видя ее, но поддакивая глупым, банальным фразам.

Когда мы добираемся до шкафчиков, Фрэнни уже ушла, но я знаю, что она прижалась к двери кабинета шестьсот шестнадцать и следит за нами. Идущий от нее аромат черного перца и лакрицы обильно сдобрен чесноком — острым и жгучим. Я вдыхаю этот букет, затмевающий имбирный запах Анжелики, и смакую появившийся внутри меня жар.

— А что ты делал на выходных? — спрашивает Анжелика, прерывая мое задумчивое состояние и ведя пальцем вниз по краю воротника блузки с глубоким декольте.

Я прислоняюсь к шкафчику.

— Ничего особенного, а ты?

— Пляжный сезон вот-вот начнется, поэтому мы открыли наш домик на берегу. Как-нибудь тебе стоит заглянуть туда…

— Заманчивое предложение, — мурлычу я, демонстрируя свою самую коварную улыбку.

Из кабинета шестьсот шестнадцать до меня доносится внезапный, всепоглощающий взрыв зависти, ярости и ненависти. Эти эмоции столь сильные, что я почти пробую их на вкус. Все органы чувств возбуждаются. Я сам возбуждаюсь. С наслаждением купаюсь в этом ощущении и дрожу.

Надув пухлые красные губки, Анжелика придвигается и проводит пальцами вниз по моей руке, останавливаясь у края рукава, из-под которого виден хвост черного змея — татуировки на предплечье.

— Это недалеко отсюда. Может, как-нибудь вечерком прокатимся туда? Например, в пятницу?

Я улыбаюсь, не в силах сдержать трепет, не имеющий никакого отношения к Анжелике. Прекрасно. Как раз то, что мне нужно.

Да, новый план гораздо лучше: косвенный подход. После субботнего визита я сидел в темной квартире, думая о Фрэнни и колотясь головой о стену. Тогда я понял, что прямой подход сведет меня с ума.

Дело вот в чем. Чтобы отметить Фрэнни, я должен получить неоспоримое право на ее душу. Значит, она должна совершить больше одного греха, если он, конечно, не смертный. Хотя порой даже семи смертных грехов, содеянных по одному разу, недостаточно. Нужна тенденция, а лучше даже закономерность. Весь образ жизни должен этому соответствовать. Мимолетные поступки здесь не помогут.

Две недели! Почему же все так затянулось?

Я почти овладел ею в спальне… я был так близок! Фрэнни просто источала имбирь. Мне даже не пришлось бы подталкивать ее. Но если все будет продолжаться в том же духе, Габриэль точно опередит меня и отметит ее.

С другой стороны, Габриэлю тоже требуется общая закономерность, и пока у него это получается. Если Фрэнни нужна им — а я просто уверен, что это так, — не пойму, почему он еще не заявил на нее права.

Раз Габриэль этого не сделал, должна быть причина. Значит, у меня еще есть время.

Не паникуй!

Косвенный подход — мой новый план — точно сработает. Просто обязан.

Я неторопливо иду в класс, чтобы насладиться неистовыми эмоциями Фрэнни. Сажусь за парту.

— Как прошло воскресенье?

Фрэнни поворачивается и улыбается мне.

— Отлично.

Тут я понимаю, что мне, собственно, нечем наслаждаться. Анис… перец… они исчезли. Я стараюсь различить хоть какие-нибудь следы.

— Что интересного было на выходных? — продолжаю допытываться я, пытаясь скрыть недоумение.

— Ничего.

— Ты в порядке?

— Ага, — говорит она, улыбаясь еще шире.

К ее столу подходит мистер Снайдер и кладет толстую пачку бумаг.

— Фрэнни, твоя обычная партия писем. Перевод прикреплен спереди, как всегда. Тебе помочь с почтовыми расходами?

Она лучезарно улыбается ему в ответ.