Равиль ухмыльнулся и сказал:

— Не верю я… м… м… в бескармовую жизнь. Ты же, Сергей Анатольевич, не в пещере, которая материализует мысли, находишься, где что подумал, то и свершилось…

Я продолжал пристально смотреть на Топор Кармы. Я понимал, что этот монумент создан для регуляции какого-то из многочисленных пластов тонких энергий. Но и сказания паломников о Топоре Кармы вряд ли бы родились на пустом месте!

— Ох, и тяжело дышится на этой высоте! Воздух такой жидкий-жидкий! — перебил мои мысли возглас Селиверстова.

— Да уж.

Я опустил голову, перевел дыхание и стал думать о карме как таковой. Я вспомнил наши многочисленные разговоры с Амиром Рашитовичем Шариповым, который в нашем центре работает заместителем генерального директора и возглавляет новое направление по психокоррекции зрения, то есть учит прозревающих после операции людей видеть. Будучи чрезвычайно интеллектуальным человеком, Амир Рашитович в своих исследованиях психики людей дошел до того, что начал изучать их карму. Вместе со своей молодой сотрудницей по имени Татьяна он нашел такие вещи, от которых можно было только ахнуть. Например, один из пациентов, потерявший один глаз от удара копыта коровы, рассказал, что в его роду, вот уже много поколений, мужчины страдают от коров. Выяснилось, что вся эта история началась с того, что в двадцатых годах его прадед, известный чекист, отбирал в деревнях коров и в рамках продразверстки отправлял их на бойню, обрекая крестьян на голод. Сын чекиста, скотник, спился и повесился в коровнике. Второй сын погиб, затоптанный стадом коров. Внук чекиста умер, отравившись коровьим лекарством… А правнук, которому тоже не удалось уберечься от кары этого дойного животного, потеряв один глаз, и, боясь за судьбу оставшегося глаза, переехал даже жить в тундру, где нет коров, и живет там по сей день, с удовольствием отмечая полное отсутствие этих мстительных животных.

Я сам оперировал пациентов, брата и сестру из Ростова-на-Дону, которые в разное время получили совершенно одинаковые травмы орбиты, вызвавшие одинаковое снижение остроты зрения до 0, 2; причем подобные травмы сопровождали весь их род. И так далее.

Амир Рашитович в результате своих исследований пришел к выводу, что в нас самих сидит еще и родовая информация, от которой мы никуда не можем деться и которая, хотим мы того или не хотим, все равно влияет на нас, рано или поздно напоминая о себе то ли карой за грехи предков, то ли нежданным подарком судьбы за душевную чистоту давно уже забытых родственников. Причем эта родовая информация уходит в столь далекое прошлое, что, возможно, корнями соприкасается со временами ангелов и даже со временем создания человека, когда Создателем для каждого рода была заложена информационная линия, называемая кармой, внутри которой не только накапливается информация о бесконечной веренице жизней, но и идет постоянный анализ этой информации, соединяющий прошлое и будущее в единую линию жизни. В этой кармической линии ничего не забывается и ничто не оставляется без внимания и без анализа. Не только деяния человека подвергаются этому удивительному по совершенству анализу, но и его мысли, те самые мысли, которые постоянно тормошат нас днем и ночью. Никто из людей не может жить изолированно от предков, никто; каждый из нас несет печать своего рода, а жизнь наша складывается по неведомым нам принципам и законам общеродового единого начала, или Кармы.

Карма не является штампом, карма изменчива, потому что она есть думающая субстанция, но думающая категориями родовой жизни, объединяющей всю череду индивидуальных жизней внутри рода. Весь Ваш род, включающий ангелов, призраков, лемурийцев, атлантов и арийцев, влияет на Вас, дорогой человек, и Вы, со своей маленькой, может быть миллионной по счету жизнью, тоже влияете на весь Род и, через него, на чью-либо или на свою следующую жизнь. И когда-нибудь Вы, дорогой человек, увидите всю эту линию жизни, мгновенно уходя в прошлое или окунаясь в будущее. И тогда Вы поймете не просто величие и доброту Создателя, но и совершенно четко осознаете значимость понятия — Чистая Душа. И поверьте, дорогой человек, что этот момент не будет страшным для Вас; напротив, он будет счастливым, потому что Вы сможете через весь свой род общаться с самим Создателем, а Ваши давным-давно канувшие в лету родственники предстанут перед Вами или со спокойными и уверенными лицами, или с лицами, выражающими глубокую непреходящую вину перед всем, Богом определенным, Родом. А также Вы увидите и себя в разных жизнях и сами оцените выражение своего лица в той или иной из многочисленных жизней.

Но самое главное, что произойдет с Вами, дорогой человек, так это то, что Вы четко осознаете главный критерий оценки Ваших жизней — общеродовой критерий, который называется Чистой Душой. О, как Вам станет грустно, если Вы увидите, что одну из своих жизней Вы отдали поганому чувству жадности, не понимая, что в общеродовой жизни денег не нужно! О, как Вам станет противно, когда Вы воочию разглядите себя завистником, несчастным завистником, созданным для того, чтобы подгонять того, кому Вы завидуете! О, как Вам будет не по себе, когда Вы будете лицезреть себя в виде красивой, но стервозной женщины, по жизни всегда дергающейся и еще раз дергающейся! О, как Вам будет не по себе, когда Вы…

Но у Вас, дорогой человек, будет вызывать глубокое умиление и радость то, что Вы себя увидите, обязательно увидите еще и благим, добрым, хорошим, милым, ласковым, одухотворенным, щедрым и, самое главное, любящим, сильно любящим, очень любящим не только маму, папу, сына и дочь, но и… всех людей вообще. Вы остановите свое внимание на той Вашей жизни, когда Вы смогли любить людей вообще, и будете любоваться ею, долго любоваться, наслаждаясь той жизнью и немного негодуя по поводу того, что не все Ваши жизни были прожиты так. Именно в той жизни, когда Вы, дорогой человек, любили всех людей вообще, Вы не только смогли выделиться ярким розовым пятном во всей родовой линии жизни, но и смогли разбросать много-много розовых пятнышек в будущем, определяя счастье в будущей жизни для кого-нибудь из Вашего рода или… для Вас же самого… в будущей жизни.

Я поднял голову и вдохнул полной грудью. Передо мной, как призрак в облаках, висел Топор Кармы.

— Шеф, я одурел от холода! Пойдем, а?! — опять послышался голос Селиверстова.

Сейчас, — еле проговорил я, дрожа.

Я опять опустил голову и опять стал думать. Я представил Время, которое мчится вместе с нами вперед… а может быть, иногда и… назад. Я представил дорогу времени, уже кем-то проложенную для тебя лично среди многочисленных дорог Общего Пути всего твоего рода, и как бы заметил, что от твоей дороги жизни отходят в стороны многочисленные тропинки, уводящие к неприятным черным дырам. Я понял, что это тропинки смерти — черные фатальные тропинки времени, в которые ты в любой момент можешь свернуть с доброй столбовой дороги жизни, которая кем-то, каким-то Великим Оптимистом, была проложена в будущее с надеждой, что все твои будущие жизни будут проходить в розовых тонах и ты будешь идти по дороге твоей жизни по прекрасному розовому паркету. Но… и черные тропинки существуют для поворота… если ты…

Я засунул руки в карман анорака и всласть начал дрожать от холода.

— У — у-у-у-у-у-у; — вырвалось из моей груди.

В моей голове опять всплыл этот самый жутко богатый человек, который не дал мне возможности… дать надежду его больным детям. До меня вдруг дошло, что этот жутко богатый отец, накопив для них, слепых детей, денег на сто жизней вперед, поставил на их и так-то не очень розовой дороге жизни жирное черное пятно, которое нельзя обойти и из-за которого придется сворачивать на черную фатальную тропинку несчастий, дополнительных несчастий. О, если бы этот жутко богатый отец знал, что его несчастные дети не останутся в долгу, и отомстят ему за накопленные на сто жизней вперед деньги тем, что они, тоже проплывая по общеродовой линии жизни (где отец, породивший их и так не очень полноценные тела, является не очень уж близким человеком), тоже повлияют на его, отца, жизнь, тоже поставив на его розовой дороге жизни жирное черное пятно, обойти которое невозможно! Я вспомнил смерть их жутко богатого отца и поморщился. Мне почему-то показалось, что если бы этот отец не копил тупо деньги во имя них, детей, а просто дал бы им побольше душевной теплоты и, конечно же, душевной чистоты, то они бы вскоре увидели свет, а может быть, и начали бы различать цвета, и первым цветом, который они бы могли увидеть, конечно же, был бы розовый цвет. — Шеф, уже невмоготу! — доходчиво сказал Селиверстов. — Холодно очень!