– Ты пойдёшь пятой, Динни, – после меня и Хилери. Не входи в зал, пока тебя не вызовут – иначе скажут, что мы сговорились и повторяем друг друга.

Они сидели в тесной пустой комнате и молчали. Полицейских, врача, Диану и Хилери должны были допрашивать раньше.

– Мы словно двенадцать негритят из песенки, – пробормотала Динни. Глаза её были устремлены на противоположную стену. Там висел календарь. Девушка не могла разобрать букв, но ей почему-то казалось страшно необходимым это сделать.

Эдриен вытащил из внутреннего кармана пиджака бутылочку и предложил:

– Дорогая моя, отпей пару глотков – не больше. Это пятидесятипроцентный раствор летучих солей – он тебя подкрепит. Только осторожно!

Динни глотнула. Жидкость обожгла ей горло, но не сильно.

– Выпейте и вы, дядя.

Эдриен тоже сделал осторожный глоток.

– Ничто так не взбадривает, когда попадаешь в передрягу, – прибавил он.

Они снова замолчали, выжидая, пока организм усвоит снадобье. Наконец Эдриен заговорил:

– Если душа бессмертна, во что я не верю, каково сейчас бедному Ферзу смотреть на этот фарс? Мы все ещё варвары. У Мопассана есть рассказ о клубе самоубийц, который обеспечивал лёгкую смерть тем, кто испытывал в ней потребность. – Я не верю, что нормальный человек может покончить с собой – кроме разве редчайших случаев. Мы обязаны держаться, Динни, но я хотел бы, чтобы у нас устроили такой клуб для тех, кто страдает умственным расстройством, или тех, кому оно угрожает. Ну как, подбодрила тебя эта штука?

Динни кивнула.

– Порции тебе хватит примерно на час.

Эдриен встал:

– Кажется, подходит моя очередь. До свидания, дорогая, желаю удачи. Не забывай иногда вворачивать "сэр", обращаясь к судье.

Увидев, как выпрямился дядя, входя в двери зала, Динни почувствовала душевный подъём. Она восхищалась Эдриеном больше, чем любым из тех, кто ей был знаком. Девушка помолилась за него – коротко и нелогично. Снадобье, несомненно, подкрепило её: прежняя подавленность и неуверенность исчезли. Она вынула зеркальце и пуховку. По крайней мере, нос не будет блестеть, когда она встанет у барьера.

Однако прошло ещё четверть часа, прежде чем её вызвали. Она провела их, по-прежнему устремив взгляд на календарь, думая о Кондафорде и воскрешая в памяти лучшие дни, проведённые там, далёкую невозвратную пору детства – уборку сена, пикники в лесу, сбор лаванды, катание верхом на охотничьей собаке, пони, подаренного ей после отъезда Хьюберта в школу, весёлое новоселье в перестроенном доме: девушка хоть и родилась в Кондафорде, но до четырёх лет кочевала – то Олдершот, то Гибралтар. С особенной нежностью она вспоминала, как сматывала золотистый шёлк с коконов своих шелковичных червей, которые пахли так странно и почемуто наводили её на мысль о беззвучно крадущихся слонах.

– Элизабет Черруэл.

Как скучно носить имя, которое все произносят неправильно! Девушка встала, чуть слышно бормоча:

Один из негритят пошёл купаться в море.

Попался там судье и был утоплен вскоре.

Она вошла. Кто-то взял её под своё покровительство и, проводив через зал, поместил в ложу, отдалённо напоминавшую клетку. К счастью, Динни незадолго до того побывала в таком же месте. Присяжные, сидевшие прямо перед нею, выглядели так, словно их извлекли из архива; вид у судьи был забавно торжественный. Слева от ложи, у ног Динни сидели остальные негритята; за ними, до голой задней стены – десятки и сотни лиц, словно головы сардин, напиханных хвостами вниз в огромную консервную банку. Затем девушка поняла, что к ней обращаются, и сосредоточила внимание на лице судьи.

– Ваше имя Элизабет Черрел? Вы дочь генерал-лейтенанта сэра Конуэя Черрела, кавалера орденов Бани, Святого Михаила и Святого Георгия, и его супруги леди Черрел?

Динни поклонилась и подумала: "По-моему, он ко мне за это благоволит".

– И проживаете с ними в поместье Кондафорд, в Оксфордшире?

– Да.

– Мисс Черрел, вы гостили у капитана и миссис Ферз до того дня, когда капитан Ферз покинул свой дом?

– Да, гостила.

– Вы их близкий друг?

– Я друг миссис Ферз. Капитана Ферза до его возвращения я видела, если не ошибаюсь, всего один раз.

– Кстати, о его возвращении. Вы уже находились у миссис Ферз, когда он вернулся?

– Я приехала к ней как раз в этот день.

– То есть в день его возвращения из психиатрической лечебницы?

– Да. Фактически же я поселилась у неё на другой день.

– И оставались там до тех пор, пока капитан не ушёл из дома?

– Да.

– Как он вёл себя в течение этого времени?

При этом вопросе Динни впервые осознала, как невыгодно не иметь представления о том, что говорилось до вас. Кажется, ей придётся выложить всё, что она знает и чувствует на самом деле.

– Он производил на меня впечатление абсолютно нормального человека, если не считать одного – он не желал выходить и видеться с людьми. Он выглядел совершенно здоровым, только глаза были какие-то особенные: увидишь их и сразу чувствуешь себя несчастным.

– Точнее, пожалуйста. Что вы имеете в виду?

– Они… они были как пламя за решёткой – то вспыхивали, то гасли.

Динни заметила, что при этих словах вид у присяжных стал менее архивный.

– Вы говорите, он не желал выходить? И так было всё время, пока вы там находились?

– Нет, один раз он вышел – накануне ухода из дома. По-моему, его не было целый день.

– По-вашему? Разве вы отсутствовали?

– Да. В этот день я отвезла обоих детей к моей матери в Кондафорд и возвратилась вечером, перед самым обедом. Капитана Ферза ещё не было.

– Что побудило вас увезти детей?

– Меня попросила миссис Ферз. Она заметила в капитане Ферзе перемену и решила, что детей лучше удалить.

– Можете вы утверждать, что и сами заметили эту перемену?

– Да. Мне показалось, что он стал беспокойнее и, вероятно, подозрительнее. Он больше пил за обедом.

– Кроме этого – ничего особенного?

– Нет. Я…

– Да, мисс Черрел?

– Я хотела рассказать о том, чего не видела лично.

– То есть о том, что вам рассказала миссис Ферз?

– Да.

– Вы можете этого не рассказывать.

– Благодарю вас, сэр.

– Вернёмся к тому, что вы обнаружили, после того как отвезли детей и вернулись. Вы говорите, капитана Ферза не было дома. А миссис Ферз?

– Она была дома и одета к обеду. Я тоже быстро переоделась, и мы пообедали вдвоём. Мы очень беспокоились.

– Дальше.

– После обеда мы поднялись в гостиную и я, чтобы отвлечь миссис Ферз, попросила её спеть. Она очень нервничала и волновалась. Спустя некоторое время мы услышали, как хлопнула входная дверь. Потом капитан Ферз вошёл и сел.

– Он что-нибудь сказал?

– Ничего.

– Как он выглядел?

– Мне показалось, что ужасно. Он весь был такой странный и напряжённый, словно у него в голове засела какая-то страшная мысль.

– Продолжайте.

– Миссис Ферз спросила, обедал ли он и не пора ли ему лечь. Но он не отвечал и сидел с закрытыми глазами, как будто спал. Наконец я шёпотом спросила: "Он в самом деле заснул?" Тогда он внезапно закричал: "Где уж там заснуть! Опять начинается, и я этого не вынесу, видит бог, не вынесу!"

Когда Динни повторила эти слова Ферза, она впервые по-настоящему поняла, что означает фраза: "Оживление в зале суда". По какому-то таинственному наитию девушка восполнила нечто, чего не хватало в показаниях предыдущих свидетелей. Динни никак не могла решить, разумно поступила она или нет, и взгляд её отыскал лицо Эдриена. Тот кивнул ей – еле заметно, но одобрительно.

– Продолжайте, мисс Черрел.

– Миссис Ферз подошла к нему, и он закричал: "Оставьте меня в покое! Убирайтесь отсюда!" Потом она, кажется, сказала: "Роналд, не вызвать ли врача? Он даст тебе снотворное и сразу уйдёт". Но капитан вскочил и неистово закричал: "Никого мне не надо! Убирайтесь!"

– Так, мисс Черрел. И что же дальше?