Но потом начались трудные километры. Чего стоили нам залитые в бетон Зееловские высоты! На пятидесятиметровые крутые вершины в отдельных местах Зеелова и без боя нелегко было подниматься. А ведь подступы к ним проходили по открытой местности, простреливавшейся многослойным перекрестным артиллерийским и минометным огнем. Не случайно фашистское командование и геббельсовская пропаганда называли Зееловские высоты то «замком Берлина», то «непреодолимой крепостью», то «ключом к обороне».

Наша дивизия на Зееловских высотах действовала совместно с 57-й. В неудержимом порыве шли мы.

До последних дней войны кровно связан я был с родным своим 142-м полком. Когда перед боем комдив распределял своих заместителей по полкам, то всегда говорил: «Воробьев идет в свой полк». На Зееловских высотах я тоже находился в боевых порядках полка.

18 апреля «замок Берлина» был взломан. А 23 апреля 47-я стрелковая форсировала Шпрее, завязала бои уже непосредственно в Берлине.

Кто воевал, тот знает, как трудно вести уличные бои в населенных пунктах. А в таком большом городе, как Берлин, — многократно труднее. Только один пример. Наш дивизионный наблюдательный пункт находился на одной из улиц на чердаке пятиэтажного дома. А напротив через улицу такой же дом занимали поэтажно наши и немцы. На первом и втором — наши, а выше — фашисты. В таких условиях не так-то просто применять артиллерию и танки, не говоря уже об авиации. Расчет только на оружие ближнего боя — винтовку, автомат, пистолет, гранаты.

30 апреля дивизия получила приказ форсировать в центре Берлина Ландвер-канал и штурмом овладеть важнейшим очагом фашистской обороны Тиргартеном. Все подступы к каналу простреливались, все мосты через него взорваны. Но с наступлением темноты полки начали форсирование и к утру 1 мая основными силами закрепились на его северном берегу.

Каждый наш командир, каждый боец знает: как только дивизия очистит от фашистских войск знаменитый Тиргартен-парк, сражение за Берлин будет окончено. Потому что дальше — Бранденбургские ворота, рейхстаг, над которым со вчерашнего дня реет Красное знамя Победы.

Итак, последние два-три километра…

До полудня бой не ослабевает ни на минуту, а продвинуться дальше канала не можем. Даже с дивизионным наблюдательным пунктом не повезло. Его трижды пришлось менять из-за постоянных вражеских артналетов, то и дело обрывавших проводную связь с полками. Последний наш наблюдательный пункт противник наконец-то потерял. Расположен он на четвертом этаже полуразрушенного дома. Посмотришь вниз — развороченные этажные перекрытия, посмотришь вверх — безоблачное голубое небо. Но обзор с этого наблюдательного пункта отличный.

Комдив генерал В. М. Шугаев накануне был ранен, и боем дивизии руководит полковник И. С. Семченков.

На лестничную площадку поднимаются начальник штаба дивизии полковник В. М. Ионов и начальник оперативного отдела майор Я. Г. Миско.

— Что-то важное, раз вместе? — вопросом встречает их Семченков, откладывая в сторону бинокль.

— Боевое распоряжение на завтра, 2 мая, — говорит полковник Ионов.

Семченков берет распоряжение, пробегает его быстрым взглядом.

— Так, так… — отмечает он. — Задача, значит, прежняя. А вот детали…

Детали требовали внимания: частная перегруппировка к правому флангу; за ночь пополнить войска всеми видами снабжения; сосредоточить на назначенных направлениях танковые части и подразделения; предельно подтянуть к линии фронта артиллерии, вплоть до орудий большой мощности…

Начальник штаба предлагает вызвать начальников штабов полков и частей усиления и нанести уточненные боевые задачи на их карты. Семченков соглашается: части в результате этого получают на выполнение приказа четыре, а то к пять часов светлого времени.

— Идем в штаб, — распоряжается полковник Семченков.

И пока мы спускаемся по лестнице, связисты названивают в полки: передают приказ начальникам штабов полков явиться в штаб дивизии.

Штаб дивизии располагается в одном из массивных домов на Потсдамерштрассе. Это всего в двухстах метрах от переднего края. Но для вражеской артиллерии и танков совершенно не уязвим, так как дом со всех сторон защищен крепкими каменными стенами других. Но вот внутри он совсем не соответствует назначению штаба: два десятка комнат с зеркальным паркетом, старинная сверкающая мебель, на стенах картины в золоченых рамах… Не иначе, здесь жил какой-то высокопоставленный гитлеровец.

Разбор предстоящей задачи затянулся. Рисковать солдатскими жизнями, когда Победа — вот она, рядом, никому не хочется. Офицеры стараются обсудить все, что поможет обойтись без крови, потерь…

Заметно сгущаются сумерки. Идем в полки: проверять готовность к завтрашнему бою. Чтобы пересечь улицу, переулок, приходится ловить подходящий момент — артналеты почти не прекращаются.

Железное кольцо советских войск неумолимо сжималось, дальнейшее сопротивление становилось бессмысленным. В 0 часов 40 минут 2 мая радиостанция 79-й стрелковой дивизии перехватила радиограмму на русском языке с таким текстом:

О радиограмме немедленно доложили командующему армией В. И. Чуйкову. Последовал приказ:

«Штурм прекратить на участке встречи парламентеров».

Потсдамский мост в зоне действия нашей дивизии. Высылаем туда офицеров штаба. Ждем сообщений. И вот телефонный звонок на дивизионный наблюдательный пункт. Полковник И. С. Семченков подходит к телефону. Докладывает командир 137-го гвардейского стрелкового полка Власенко:

— Только что на участке моего полка перешел линию фронта немецкий полковник, назвавшийся начальником штаба 56-го танкового корпуса и оборонительных сил Берлина.

— Откуда такие данные?

— Сам говорит, — отвечает полковник Власенко. — Еще с ним два майора и переводчик.

Семченков распорядился доставить всю группу в штаб дивизии. Вскоре парламентеры прибыли. Старший представился:

— Полковник фон Дуфвинг, начальник штаба 56-го танкового корпуса. Я уполномочен командиром корпуса генералом артиллерии Вейдлингом заявить советскому командованию о решении прекратить сопротивление и капитулировать. Генерал Вейдлинг, как известно русскому командованию, является командующим обороной Берлина.

На вопрос Ивана Семеновича Семченкова, сколько войск обороняет Берлин, он ответил:

— Гарнизон Берлина сформирован из частей 56-го танкового корпуса, 9-й армии, усилен частями, которые постоянно дислоцировались в городе. Всего войск 180—200 тысяч.

— Сколько времени нужно командованию корпуса для того, чтобы личный состав сложил оружие и был передан Советскому командованию? — продолжал полковник Семченков.

Фон Дуфвинг ответил:

— На это потребуется три-четыре часа. Мы намерены поторопиться и использовать ночное время, так как Геббельс отдал приказ стрелять в спину всем, кто попытается перейти к русским.

Обо всем снова было доложено командующему 8-й гвардейской армией генерал-полковнику В. И. Чуйкову. Командарм приказал:

— Полковника фон Дуфвинга отправить к генералу Вейдлингу с заявлением о принятии капитуляции, а двух немецких майоров, пришедших с ним, оставить у себя.

Полковник фон Дуфвинг ушел. Ждем результатов. Понимаем историческое значение предстоящего события, не скрываем волнения.

Перед рассветом 2 мая в нашем штабе первым появляется среднего роста худощавый старик в генеральском мундире. В очках, дышит тяжело. Некоторое время сидит перед полковником Семченковым с закрытыми глазами.

— Назовите себя, генерал, — обращается к нему Иван Семенович.

Тот оживляется.

— Вейдлинг, — говорит, — генерал артиллерии, командир 56-го танкового корпуса, с некоторых пор командующий обороной города Берлина.

Генерал обращается к Семченкову с просьбой организовать ему встречу с представителями высшего командования Советской Армии.