При этих словах Бретана, не в силах больше владеть собой, разразилась громкими рыданиями.

— Да падет на твою голову проклятье Одина! В глубоком раскатистом голосе Торгуна, которым он произнес эти слова, звучало нескрываемое отвращение.

Хаакон повернулся к брату и безучастно посмотрел на него.

— Немного вина, брат? В ознаменование моей помолвки, как ты сам понимаешь.

Стоя перед своим единоутробным братом, волосы которого были темного цвета, Торгун подумал о том, что несходство внешности отражает гораздо более глубокие различия их характеров. Он едва мог поверить тому, что в их жилах течет одна и та же кровь.

О, как легко он мог бы убить его. Один быстрый взмах меча — и нет больше на его лице этой ухмылки. Рука Торгуна уже легла на золоченую рукоять и крепко сжала ее. Огромным усилием воли он подавил вспыхнувшую в нем ярость.

— Тебе мало было украсть мое право первородства, так ты еще отбираешь у меня и невесту. Хаакон засмеялся гортанным смехом.

— Ну да. А как же иначе я смогу насладиться ее роскошным телом?

Этого издевательства Торгун перенести уже не смог и без предупреждения бросился на Хаакона. Его более низкорослый и менее атлетически сложенный братец и глазом не успел моргнуть, как кулак Торгуна сбил Хаакона с ног. Но еще до того, как тот упал, Торгун правой рукой успел схватить его за ворот плаща.

— Как расстроился бы отец, видя тебя сейчас. Торгун чувствовал, как Хаакон мелко дрожит, и этот очевидный страх доставил ему удовольствие.

— Ты присоединишься к нему в Валгалле, если не уберешь своих грязных лап с моей шеи, — прошипел Хаакон.

— С радостью, — улыбнулся Торгун, но глаза его по-прежнему горели вулканическим огнем непредсказуемых намерений. После того как он все же отпустил брата, тот со стоном уселся прямо на пол.

— Она не будет твоей.

Решительно произнося эти слова, Торгуй мысленно умолял Одина сделать, чтобы так оно и было, но при этом не позволил Хаакону уловить и тени сомнения в своем голосе.

Хаакон задумчиво поднял одну бровь.

— Может, она и не выберет меня, но женой моей все же будет. И в свое время твоя сладчайшая возлюбленная узнает, как знаю это я, что мой единоутробный брат — всего лишь расчетливый вор, который хочет украсть у меня трон.

— Магнус не отдаст дочь против ее воли. Торгуй с такой силой ударил кулаком по столу, что на пол упали и рассыпались свежие фрукты и пролилась наполовину полная чаша вина.

Хаакон почти не обратил внимания на произведенный шум и постарался успокоиться, чтобы Торгун не заметил его растущего страха.

— Магнус имеет право распоряжаться ей по своему усмотрению. Она обещана мне, и через две луны будет ею.

— И это произойдет, само собой, после церемонии ее официального введения в права наследницы Магнуса, — чуть слышно и скорее для самого себя прошептал Торгуй. — Ведь тебе она не нужна без своего состояния. — Он пристально смотрел на Хаакона глазами, в которых горел огонь искушения. — Я люблю ее, а это нечто такое, что такому, как ты, почти неведомо.

— Ну да, — засуетился Хаакон, — я, кажется, и впрямь сильно задел тебя. В мои намерения входило только задеть твою гордость, а получилось, что этой сделкой я разбил твое сердце. Я бы хотел, чтобы ты был нашим свидетелем на свадьбе.

— Свадьбы не будет, — сквозь стиснутые зубы произнес Торгун.

— Обещаю, брат, что будет. И ты сам будешь там и увидишь это собственными глазами, если, конечно, ты не хочешь, чтобы после церемонии с твоей возлюбленной случилось какое-нибудь несчастье.

Торгун подозревал, что Хаакон только дразнит его, однако как мог он пропустить мимо ушей такую страшную угрозу.

— И ты пойдешь на то, чтобы причинить ей вред? — с недоверием спросил он.

— Нет, конечно, нет, если ты будешь заодно со мной.

Торгун не удостоил ответом эти ужасные откровения Хаакона. Он стоял молча, наблюдая за ним, и взор его отчетливо выдавал его намерения.

— На протяжении многих лет, — наконец заговорил он глухим, но бесстрастным голосом, — ты все время пытался опорочить меня. Признаюсь, что я страдал и ненавидел тебя за это, но теперь вижу, что самое большое бесчестье падает на тебя одного, ибо ты надругался над честностью и правдивостью нашего отца и запятнал все идеалы, поборником которых он был. Так вот, видя, какая ты мразь и ничтожество, я ненавижу себя за то, что делю с тобой даже половину крови, которая течет в наших жилах. Будь осмотрителен, брат мой, ибо твое постыдное намерение жениться на Бретане может так потрясти твой трон, что тебе его не удержать.

И, прежде чем Хаакон успел что-либо ответить, Торгун прошествовал через парадную дверь дома, оставив брата, чтобы тот в одиночестве подумал над тем, что он сказал.

Визит Торгуна сильно обеспокоил короля викингов, в этом не было никаких сомнений. Хотя Хаакон и владел троном, однако его постоянно беспокоило незримое присутствие брата. Ведь более опасен голодный, чем сытый человек, и поэтому Хаакон не раз задавал себе вопрос, не возросла ли угроза со стороны Торгуна с тех пор, как он разорил его.

Хаакон убеждал себя в том, что Торгуй не посмеет причинить ему вреда, поскольку нападение на короля викингов считалось изменой и подлежало наказанию смертью. Даже Торгуй не будет столь необуздан, чтобы совершить такую глупость.

Если бы Бретана была официально помолвлена с Торгуном, то у того были бы основания вызвать обидчика на поединок, в котором (и Хаакон сам знал это) ему вряд ли досталась бы победа. Но ярлы не допустят никакого поединка из-за неосвященного общения.

Теперь надо бы разобраться с этой маленькой саксонкой. Магнус лишь вскользь упомянул о негодующей реакции дочери на предлагаемый союз, однако Хаакон знал, что она решительно против него. Возможно, что она еще борется за то, чтобы соединиться с Торгуном, но Магнус определенно считал ее желания не стоящими внимания.

Если бы дело приняло совсем нежелательный оборот и Бретана настояла бы на своем выборе и отказе Хаакону, то Магнус все равно мог бы выдать ее замуж за кого угодно — даже против ее воли. Что и говорить, такой брак не претит его королевскому достоинству, когда невесту силком волокут к алтарю, но за такое богатство он согласен, чтобы на него навешали всех дохлых кошек. Эта мысль показалась ему весьма привлекательной, а предвидение того, как она сначала бурно сопротивляется, а потом наконец сдается, вызвало на его губах подобие усмешки.

«Да, — думал про себя Хаакон, — это будет во многих отношениях интересный поединок».

Затем Хаакон подумал о своей законной половине. И это воспоминание сразу же омрачило его настроение. Да, сцена обещает быть безобразной. Хотя развод и допускается законом, но ведь Гудрун жена не просто викинга, а королева, и она так легко не сдастся.

Все было бы еще хуже, если бы у них были дети, однако до сих пор Гудрун была бесплодной. Это обстоятельство часто наводило Хаакона на размышления, а подарит ли она ему вообще наследника, который так нужен трону.

Будь у него сын, то трон без всяких потрясений перешел бы его собственному ребенку, его плоти и крови, а не к Торгуну. Хаакону нужен мальчик, наследник, а Гудрун мало что обещает в этом смысле.

А вот Бретана… Пульс Хаакона учащенно забился, как только он представил ее полные груди и глаза цвета аметиста. С каким упоением он исследует каждую линию ее безумно соблазнительного тела своими нетерпеливыми руками. Удовольствие будет казаться еще острее при мысли о том, как с ума сходит Торгуй, представляя, что вот сейчас, в эту самую минуту, Хаакон ласкает ее тело.

— Мой господин?

Это обращение внезапно оборвало похотливые фантазии Хаакона. Перед ним стояла Гудрун, и злые интонации ее голоса свидетельствовали о том, что она обращается к нему уже не первый раз.

— Я не слышал, как ты вошла.

— Нет?! — ответила она спокойно, пристально глядя в глаза мужа. — Ты, кажется, весь ушел в себя.