Но, с другой стороны, все могло бы повернуться гораздо хуже, подумал Конан, глядя на следующую за носилками череду пленников, закованных в кандалы. Генерал, видимо, решил, что весь этот балаган будет неполным без страшного аттракциона. Пленники демонстрировали публике исполосованные бичами спины и шли, сгибая плечи под тяжестью специально для этой цели затянутых ручных кандалов. В основном это были гирканийцы, захваченные в рейдах на северо-востоке, а не венджипурцы. Их даже не удосужились одеть как мятежников-хвонгов, и для понимающего человека эти несчастные ничего общего не имели ни с Конаном, ни, скорее всего, с Аболхассаном. Но невежественные горожане не вникали в такие тонкости, им был нужен объект для поднятия чувства собственного превосходства. Глядя на пленных, конвоируемых несколькими всадниками, горожане швыряли в несчастных камни и всякую грязь, как это было заведено почти во всех городах и странах, где довелось побывать Конану.
Совсем другим было отношение зрителей к восседающим на помосте героям. То, что оба воина были явно чужеземцами, не смущало горожан. В Аграпуре — столице огромного королевства — жило множество людей из разных стран с самым разным цветом кожи. Конан чувствовал, что часть восторженных криков и аплодисментов относилась не к кривляющимся девицам, а выражала искренний восторг толпы по отношению к героям.
Прямо за носилками двигалась небольшая изящная тележка, запряженная одним осликом. На тележке стояло привезенное Конаном карликовое дерево в кадке. Пожалуй, это был единственный предмет во всей процессии, действительно связанный с Вендией, настоящая частица кошмарных джунглей. Но для зрителей это редкое растение символизировало первую ласточку в нескончаемом потоке подарков и трофеев, который вот-вот, как их уверяли из дворца, должен был обрушиться на Туран, чтобы вознаградить граждан королевства за тяготы войны.
Дальше, за пленными, наступала очередь лихих наездников. Двигаясь то рысью, то каким-то танцующим шагом, их лошади совершали сложные перестроения прямо на ходу. Сами всадники лихо перепрыгивали с одного коня на другого и выделывали акробатические номера на спинах коней, свесившись с седел. Хотя все наездники были одеты в военные туники, от опытного глаза не ускользнула бы их стройность и хрупкость, не свойственная настоящим кавалеристам-воинам, как и некоторая мелковатость их скакунов. Но зрителям не было дела до этого, как и до того, что эти цирковые трюки имели мало общего с настоящим искусством боевой кавалерии. Балаганных джигитов толпа встречала особенно восторженно — громом аплодисментов и шквалом одобрительных выкриков.
За лихими циркачами шел эскадрон кавалеристов городского гарнизона. На их высоко поднятых копьях развевались разноцветные флаги и вымпелы, совершенно закрывающие от Конана остальных участников парада. Лишь доносившиеся оттуда далекая барабанная дробь и завывание труб говорили о том, что до конца процессии еще далеко. Шум сделал свое дело — чем дальше к центру города продвигался парад, тем больше народу стекалось посмотреть его. По краям улицы колыхалось море голов — в тюрбанах, фесках, некоторые — наголо бритые. Мелькали и женщины — некоторые в паранджах, но в основном одетые менее скромно. И конечно, повсюду сновали вездесущие почти голые мальчишки, для которых такое зрелище было настоящим праздником.
От внимательного взгляда Конана не ускользнуло то, что далеко не все зрители были едины в своем восторге. Конечно, кабацкие девицы искренне слали воздушные поцелуи героям и солдатам в колонне, завсегдатаи питейных заведений пьяно подбадривали проходящих воинов, подростки завороженно глядели на воинскую амуницию. Но не так уж редко попадались Конану и другие лица, не выражающие праздничного настроения. Над толпой витало ощущение неприятия происходящего. Кое-кто нашептывал или одними губами посылал проклятия офицерам и солдатам… А кое-кто, что тоже заметил внимательный киммериец, обратил такое стечение народа себе на пользу. Кое-что понимавший в воровстве Конан заметил в толпе не одного орудующего карманника. Преступный мир огромного города жил своей жизнью.
Пройдя припортовый район кабачков и игорных заведений, парад вступил в более респектабельный квартал. Здесь среди толпы появились уже прослышавшие о возможности заработать торговцы вразнос. Они предлагали зрителям фрукты, воду и вино, а также более серьезную еду. Те платили, не скупясь, как и положено в праздник. Правда, в какой-то момент из столь щедро подкармливаемой толпы в Конана полетела вместо цветка или монеты основательная жареная рыба, упавшая на подушку у его ног. Так и не выяснив, являлось ли это знаком восхищения или неодобрения, киммериец съел свалившуюся с неба рыбу и нашел ее весьма недурной на вкус.
Ближе к храмовому кварталу толпа стала настолько большой, что грозила перекрыть улицу. Вперед были отправлены цепочки пехотинцев и всадников, которые должны были очистить путь. Аболхассан, отдавший этот приказ, ни на миг не задержал продвижения колонны. Поэтому, чтобы выполнить приказ, отправленные вперед солдаты стали теснить зрителей эффективно, но чересчур настойчиво, даже грубо.
То, что произошло потом, оказалось для Конана полной неожиданностью. Проплывая мимо открытых дверей храма Тарима, он увидел, как из них вышла группа людей — мужчин и женщин, одетых в траур, которые вознамерились всерьез перекрыть дорогу. Они, взявшись за руки, встали цепочкой прямо перед колесницей генерала Аболхассана и стали выкрикивать хором: «Верните наших сыновей! Где наши дети?» Видимо, подумал Конан, это были родственники тех, кто погиб на этой войне, или те, чьи близкие продолжали воевать в Вендии.
Солдаты быстро сомкнули ряды, но не успели отсечь всех демонстрантов. Завязалась потасовка. Одетых в траур сбивали с ног ударами клинков в ножнах и тупых концов копий. В общей сумятице кое-кто из пленных гирканийцев попробовал бежать. С ними обходились более сурово. При всем этом процессия ни на секунду не нарушила равномерного движения. Носильщики с помостом на плечах двигались, словно автоматы. Чтобы не нарушить плавного движения паланкина, они безжалостно наступали на лежащие на их пути живые и мертвые тела.
После этого происшествия настроение зрителей резко изменилось. Слух о расправе легко обогнал движение колонны, и вот уже заготовленные для гирканийцев камни и черепки полетели в солдат, несмотря на то что тех, кто так поступал, хватали и лупили изо всех сил ножнами. Странным образом недоброжелательная толпа приблизилась к строю солдат плотнее, чем восторженные зрители. Парад грозил превратиться в кровавую бойню, рейд по улицам города. Трубы уже трубили не праздничный марш, а тревогу, копья с флагами угрожающе наклонились…
Но самое непонятное случилось позже, безо всякого предупреждения. Парад продолжал продвигаться вперед. Уже были пройдены остатки старой городской стены, уже маячили впереди высоченные башни и минареты дворца… Вдруг Конан увидел, что Юма, схватив свою соседку, рухнул с нею на подушки, стараясь оказаться ниже уровня бортов помоста. Конан было подумал, что его приятеля подкосил внезапно нахлынувший порыв страсти. Но в следующий миг киммериец понял истинную причину столь странного поведения Юмы: в подушки и борта паланкина вонзались короткие оперенные стрелы. То, что это не шутка, Конан понял, когда один из носильщиков со стоном упал, пораженный в грудь. Не отдавая себе отчета в своих действиях, Конан схватил свою соседку за руки и, спрыгнув с помоста, стащил ее за собой. Увидев, что носильщики не прекращают размеренного движения даже для того, чтобы поднять своего раненого товарища, Конан забрался под помост и, не давая своей спутнице вырваться, так и последовал за колонной, прячась в тени паланкина и держа за руку девушку.
Они остановились, когда Аболхассан придержал свою колесницу, вынимая из пробитого борта экипажа угодившую туда стрелу. По приказу генерала цепь солдат побежала к одному из домов у подножия старой стены, где, по мнению Аболхассана, должны были находиться нападавшие. В это же время другие солдаты вытащили из толпы подходящих по комплекции мужчин, чтобы заменить выбывших из строя носильщиков. Пока девушка, жалуясь на боль в вывернутом плече, поправляла свое платье, Конан обернулся к паланкину, чтобы выяснить, жив ли его друг.
