— Вы не выходили из хижины? — нетерпеливо оборвал его Бартон. — Тогда кто же наполнял для вас чашу? Откуда у вас столько наркотической резинки?

Геринг хитро улыбнулся.

— У меня были кое-какие припасы… примерно в тысяче миль отсюда выше по Реке.

— Конечно же, отнятые силой у каких-нибудь несчастных рабов, — зло прошипел Бартон. — Коли у вас так хорошо все получалось, зачем вам нужно было уходить оттуда?

Геринг всхлипнул:

— Я… мне пришлось убраться оттуда. Я больше не был им нужен. Я утратил свое влияние на них, проведя очень много времени в пьянстве, курении марихуаны и жевании резинки. Они сказали, что я слишком размягчился. Они убили бы меня или сделали рабом, если бы я вовремя не удрал. Поэтому одной прекрасной ночью… на лодке… я благополучно смылся и плыл по течению, пока не попал сюда. Я обменял часть своих запасов на двухнедельное пребывание здесь, и вот из этого срока прошло три дня.

Бартон изумленно уставился на Геринга.

— Вы же знали, что случится, если злоупотреблять резинкой! — сказал он. — Кошмары, галлюцинации, иллюзии. Полный моральный и физический износ. Вы, должно быть, видели, что случалось с любителями этого наркотика?

— У меня и на Земле было пагубное пристрастие к морфию! — вскричал Геринг. — Я боролся с этим злом, и, представьте себе, на какое-то время мне удалось победить его. Затем, когда дела Третьего Рейха стали ухудшаться — а мои собственные тоже становились все хуже и хуже — когда Гитлер стал докучать мне, я снова пристрастился к наркотику. Но здесь, когда я очнулся для новой жизни в молодом теле, когда казалось, что передо мною вечность жизни и молодости, когда здесь не оказалось ни сурового Бога на небесах, ни дьявола в аду, которые могли бы в чем-то остановить меня, я подумал, что могу поступать, как мне заблагорассудится. Здесь я мог бы стать даже более великим, чем фюрер там, на Земле! Эта маленькая страна, где вы встретили меня, была для меня только началом! Я уже видел перед собой Империю, простирающуюся на тысячи миль вверх и вниз по Реке, по обоим берегам! У меня было бы в десятки раз больше подданных, чем Гитлер даже мог мечтать!

Он снова заплакал, затем затих, чтобы опять выпить воды. После этого он вытер губы тыльной стороной ладони и положил в рот еще кусочек жвачки. Лицо его стало менее возбужденным; по мере того, как он жевал, на нем проступало выражение блаженства.

— Меня преследовали кошмары, в которых вы всаживали копье мне в живот. Когда я просыпался, мой живот болел так, будто кремень в самом деле проткнул мои кишки. Поэтому я стал прибегать к резинке, чтобы избавиться от боли и унижения. Сначала резинка помогала — я был Великим. Я был Хозяином Мира — Гитлером, Наполеоном, Цезарем, Чингиз-ханом, Александром Великим — одним человеком, объединившим все эти образы в единый конгломерат. Я снова был командиром эскадрильи «Алая Смерть». Да, это были счастливые деньки — во многих отношениях самые счастливые в моей жизни. Но эйфория быстро уступила место омерзению. Я погружался в ад. Я видел себя, обвинявшего себя же самого, а позади обвинителя миллион других. Но не Герингов, а жертв «великого и славного героя», этого циничного безумца Гитлера, которого я так боготворил. Во имя которого я совершил так много преступлений.

— Вы признаете, что были преступником? — спросил Бартон. — Это уже что-то новое по сравнению с тем, что вы мне раньше рассказывали. Тогда вы говорили, что вас бы оправдали во всем, совершенном вами, и что вас предали…

На мгновение он замолчал, осознав, что отвлекся от своего первоначального намерения.

— То, что в вас пробудился призрак совести, довольно невероятно. Но, возможно, это объясняется тем, что особенно озадачивает пуритан — почему вместе с пищей чаши предлагают спиртное, марихуану и наркотическую жвачку. По крайней мере, наркотическая жвачка, видимо, является даром, в котором скрыта хитро замаскированная ловушка, опасная для злоупотребляющих этим наркотиком.

Бартон приблизился к Герингу. Глаза немца были полузакрыты, челюсть отвисла.

— Вы знаете, кто я. Я путешествую под чужим именем. У меня есть для этого свои причины. Вы помните Спрюса, одного из ваших рабов? После того, как вы были убиты, его разоблачили, причем совершенно случайно, как одного из тех, кто каким-то образом воскресил из мертвых все человечество. Из тех, кого мы стали называть этиками, от слова «этика», за неимением лучшего названия. Геринг, вы слышите меня?

Немец кивнул.

— Спрюс покончил с собой, — продолжал Бартон, — прежде чем нам удалось вытянуть из него все, что мы хотели узнать. Позже кто-то из его соплеменников появился в нашей местности и на время усыпил всех, вероятно, с помощью усыпляющего газа, намереваясь, очевидно, забрать меня в свою штаб-квартиру. Но они промахнулись. Меня тогда не было на месте, я путешествовал вверх по Реке. Когда же я вернулся, то сразу понял, что меня ищут, и вот с тех пор я, если можно так сказать, нахожусь в бегах. Геринг, вы поняли меня?

Бартон стал отчаянно шлепать по щекам бывшего рейхсмаршала. Через некоторое время Геринг открыл глаза.

— Я слышал вас, Бартон, — прошептал немец. — Просто мне казалось, что на все это не стоило отвечать. Все это такая чепуха! Вот если бы уплыть отсюда куда-нибудь далеко-далеко…

— Молчите и слушайте, — зло прошипел Бартон. — У этиков повсюду есть свои агенты, которые разыскивают меня. Поэтому я не могу позволить себе оставить вас в живых. Вы понимаете это? Даже если бы вы были мне другом, я все равно не смог бы вам довериться. Да вы теперь и не человек. Вы — жвачное животное!

Геринг хихикнул, приблизился к Бартону и попытался обвить руками его шею. Бартон оттолкнул немца так, что тот споткнулся о столик и еле удержался от падения, вцепившись в его край.

— Это очень забавно, — усмехнулся немец. — В тот самый день, когда я попал сюда, какой-то человек спросил у меня, не видел ли я вас. Он подробно описал вас и назвал ваше имя. А я сказал ему, что когда-то очень хорошо вас знал — даже слишком хорошо — и я надеюсь, что никогда больше с вами не встречусь. Если только вы сами не окажетесь в моей власти. На что тот человек сказал, чтобы я сразу же известил его, как только увижу вас. А еще он сказал, что за это мне будет вознаграждение.

Бартон все понял. Не теряя зря времени, он бросился на Геринга и схватил его обеими руками. Геринг завопил от боли.

— Что вы хотите? Еще раз убить меня? — прохрипел немец.

— Нет. Но только при одном условии. Мне нужно имя того человека, который расспрашивал обо мне. Иначе…

— Давайте! Давайте, убивайте меня! — закричал Геринг. — Что из этого? Я проснусь где-нибудь еще, в тысячах миль отсюда, уже вне вашей досягаемости.

Бартон указал на коробку из бамбука, стоявшую в углу хижины, догадываясь, что Геринг хранит в ней запас своей жвачки.

— Но вы же проснетесь без этого! Как вы сможете там добыть такое количество этой дряни?

— Черт бы вас побрал! — крикнул Геринг и попытался вырваться, чтобы схватить коробку.

— Скажите мне его имя! — встряхивая немца, прошипел Бартон. — Или я сейчас же заберу жвачку и вышвырну ее в Реку!

— Агню! Его имя Агню! Только отстаньте от меня! Его зовут Роджер Агню. Он спит в хижине напротив Круглого Дома, — захныкал Геринг.

— Я еще займусь вами позже, — сказал Бартон и рубанул ладонью по шее немца.

Внезапно за его спиной возник какой-то шум, и Бартон резко обернулся. Он увидел человека, припавшего к земле перед входом в хижину. Человек понял, что его увидели, вскочил на ноги и бросился прочь. Бартон выбежал за ним, и через минуту оба скрылись среди высоких сосен и дубов, покрывавших холмы. Преследуемый Бартоном человек скрылся в высокой, по пояс, траве.

Бартон замедлил бег. Внезапно впереди мелькнуло белое пятно — отражение света звезд на белой коже. Погоня продолжилась. Бартон надеялся, что этик не убьет себя тотчас, как будет пойман. У Бартона был план, как извлечь из агента нужную ему информацию, если только удастся сразу вышибить из него сознание. Этот план включал в себя гипноз, но сперва нужно было поймать этика.