Садовник повиновался и скоро вернулся с прехорошенькой девушкой. Она без стеснения подошла к хозяину поместья. Князь внимательно рассмотрел ее: высока, подвижна и стройна. Фигура — на загляденье. Маленький улыбающийся рот, большие глаза, прикрытые длинными ресницами, придавали ей вид наивности и лукавства одновременно…

Габриелли был в восторге. Он взял девушку под свою опеку, заплатил лучшему в ту пору учителю пения Порпоре и через несколько месяцев выпустил на большой публичный концерт. Юная певица буквально заворожила слушателей, и город заговорил о «молодой поварихе князя Габриелли». С тех пор это имя так и осталось за нею.

Прошло три года. Молодая певица дебютировала в качестве примадонны на луккском театре в опере Галуини «Софонизба». Дебют превзошел все ожидания. Замечательный «сопранист» Гвадания заявил, что такой голос — Божий дар и он готов бесплатно заняться его окончательной обработкой… После «обработки» Гвадании Катарина стала лучше петь и значительно лучше разбираться в людях: кто чего и сколько стоит.

В двадцать лет она пела уже на неаполитанской сцене в «Дидоне» Метастазио. Сам Метастазио учил ее лирической декламации и посвящал во все тайны сценического искусства. Затем она получила приглашение в Вену, где император Франц I пожаловал ей титул придворной певицы.

Красота и талант Катарины обеспечили ее множеством поклонников. И можно было только удивляться, как быстро научилась эта совсем недавняя простолюдинка, дочка повара, так бесцеремонно и пренебрежительно обращаться с вельможами. Она заставляла своих поклонников часами просиживать в ее передней, «занимаясь с учителем». Пренебрежительно принимала подарки и давала воздыхателям самые невероятные поручения. Она в глаза насмехалась над ними и обманывала на каждом шагу.

Секретарь французского посольства в Вене, граф Морвилль, воочию убедившись, что Катарина ему не верна, выскочил из засады и ранил ее в грудь выпадом шпаги. К счастью, клинок скользнул по корсету и едва задел тело девушки. Увидев кровь, граф кинулся на колени, умоляя простить его. Певица, придя в себя от испуга, согласилась забыть оскорбление, но… в обмен на шпагу. Надо ли говорить, что несчастный любовник тут же согласился. Каков же был его ужас, когда на следующем званом вечере он увидел свое оружие в виде трофея над камином Габриелли. Надпись на ножнах гласила: «Шпага графа Морвилля, которую он обнажил против Габриелли». Надо ли говорить, что после этого граф стал всеобщим посмешищем.

В Вене Катарина разбогатела и стала все чаще поговаривать, что хочет вернуться на родину. Напрасны были увещевания целых депутаций молодых людей из лучших фамилий. В тридцать пять лет она переехала в Палермо и два года жила там, эпатируя публику своими выходками. Однажды вице?король устроил в ее честь обед, на который были приглашены самые почетные лица города. Не приехала только Габриелли. Никакие старания посланного за нею секретаря не произвели на певицу никакого воздействия. Она капризничала до вечера, а потом заявила, что ей надо ехать на спектакль в оперу. Публика, которой тоже надоели вздорные выходки примадонны, встретила ее появление холодно. И тогда, не дождавшись должных аплодисментов, Катарина стала петь вполголоса. Взбешенный вице?король велел ей передать, либо она ведет себя прилично, либо он прикажет отправить ее в тюрьму. На это певица ответила, что ее можно заставить плакать, но не петь. Тут же последовал приказ опустить занавес, и Габриелли оказалась в камере городского замка.

Двенадцать дней она вела в тюрьме безумно?роскошную жизнь, услаждая сотоварищей по заключению не только своим голосом. На тринадцатый день толпа поклонников потребовала ее освобождения и на руках отнесла домой. Но из города ей пришлось уехать.

В тридцать семь лет она перебралась в Парму. Это было время подлинного расцвета таланта и обаяния певицы. Достаточно сказать, что при первом же ее появлении на сцене пармский инфант Филипп безумно влюбился в актрису. Филипп был некрасив, горбат и страдал целым рядом физических недостатков. Но побуждаемая его обещаниями Габриелли согласилась на его просьбы… И была жестоко наказана. Мрачный и нелюдимый инфант запер ее в своем дворце, не отпуская даже на концерты. А на спектакли она ездила лишь в сопровождении телохранителей. Своенравная певица скоро возненавидела своего любовника. Она его в глаза называла «gobbo maladetto» — «проклятый горбун». И это прозвище так прилипло к нему, что вошло в историю. Принц тоже пытался заключить ее в тюрьму. Но уже через несколько дней пришел и плакал у ее ног, вымаливая прощение. Едва освободившись, Катарина сбежала из Пармы. Ее тут же пригласили в Лондон, но певица отказалась ехать.

В то время по Европе ходило много рассказов о баснословно богатых русских вельможах и роскоши Двора Екатерины II. И Габриелли, получив письмо композитора Траэтто, руководившего петербургской итальянской оперой, согласилась приехать на гастроли.

Ознакомившись с докладом статс?фрейлины, государыня спросила:

— А что, ma cherie, она действительно божественно поет?

Анна знала, что Екатерина не чувствует музыку.

— Она считается одною из лучших в Европе, ваше величество.

— Что же, представьте ее мне. Пусть придет в Эрмитаж.

Вечером императрица предложила певице остаться в Петербурге на весь сезон.

— Благодарю вас, ваше величество, — ответила певица, — но мое горло и мой голос стоят дорого. Здесь в вашем холодном климате я хотела бы получать не менее десяти тысяч рублей.

У присутствовавших дух захватило от наглости таких требований. Императрица тоже была удивлена, хотя вида не подала.

— У меня такое жалованье получают фельдмаршалы.

Итальянка вздернула голову.

— Тогда велите им и петь…

Эта дерзость могла бы ей дорого стоить. Но разговор происходил в Эрмитаже, где допускались вольности. И у Екатерины было хорошее настроение.

— Хорошо, я готова заплатить вам семь тысяч за сезон. В противном случае, вы завтра же отправляетесь в Италию.

Габриелли присела в реверансе.

Она пела почти во всех операх, которые ставились в придворном театре. И после спектаклей принимала у себя многочисленных поклонников. Веселая и общительная Габриелли была довольно частой гостьей и на вечерах императрицы. Однако Петербург — не Вена и Россия — не Италия. Резвость и сумасбродство у нас терпят до времени.

Однажды на балу она потребовала от безумно влюбленного в нее толстого волокиты Ивана Перфильевича Елагина вальсировать с нею. Как ни отговаривался смущенный директор императорских театров, красавица была непреклонна. В результате Елагин на первом же туре споткнулся и тяжело упал, растянув ногу. Узнав об этом, государыня разрешила ему являться с тростью и даже сидеть в своем присутствии. Таким и увидел его раненый генерал Суворов, вызванный после одной из своих побед на прием. С удивлением посмотрел он на сидящего Елагина. Императрица шла к нему навстречу, и все стояли. Заметив удивление полководца, Екатерина заметила:

— Не удивляйся, Александр Васильевич, на Елагин. Он, как и ты, получал рану. Только его полем сражения был паркетный пол, а противником — певица.

Эта выходка не прошла для Габриелли даром. Императрица велела выплатить ей жалованье и выслать за границу.

На Страстной неделе в понедельник государыня велела топить баню, а в покоях учинить великую приборку: «Страшной понедельник на Двор идет — всю дорогу вербой метет». Надо признать что, несмотря на свое немецкое происхождение и неважное знание русского языка, Екатерина стремилась во всем показать себя русской и православной. Она предпочитала русскую одежду, старалась соблюдать обычаи и даже пыталась привить придворному окружению любовь к русскому языку. Так, на малых собраниях в Эрмитаже говорить по?французски запрещалось. За это полагался штраф. Назначались «русские дни» и в Царском Селе.

Вот и ныне во дворце всю седмицу ходили в русском платье, постились и истово клали поклоны во дворцовой церкви, поминая страдания вошедшего в Иерусалим Спасителя. В эти дни старались рассчитаться с долгами, раздавали милостыню и подходили за благословением к священнику.