Только когда Майкл привел ее к нему в комнату — Райан даже не обратил внимания на злых, ругающихся родителей — и заставил ее послушать его, по-настоящему послушать, а потом дал послушать свои диски, правда прорвалась наружу. Она наконец-то увидела. Ну, или услышала. Не важно. Ее сердце разбилось в тот день, все ее надежды и мечты когда-нибудь достучаться до своего светлого ангела затонули в музыке. Майкл и доктора были правы все это время. Все прекрасные переходы голоса Райана, были улучшенной копией оригинальных певцов. Словно ее маленький, талантливый, потерянный ребенок был механическим компьютером. Он поглощал звуки и возвращал их. В идеальном звучании. Он совершенствовал песню, но без своих личных эмоций, какими бы они ни были.

Майкл был прав, но она не могла простить его за это. Тот день был последним, когда она разговаривала с ним. Возможно, далеким был не только Райан. А тот факт, что она являлась одним из лучших адвокатов в Кардиффе позволил разводу произойти быстро и без заморочек. Их брак был расторгнут по максимуму безболезненно.

— Ужасная погодка, правда? — мягкий голос Чери нарушил задумчивость Эдриенн, и она обернулась. Сиделка старалась всунуть бутылочку с соком прямо в рот Райана. — Я надеялась у нас будет «бабье лето».

Чери подняла радостное круглое лицо, несмотря на то, что сок изо рта ребенка полился на подбородок.

— Ну, знаете, такая погодка, о которой все предупреждают, но она так и не наступает.

Эдриенн одарила ее усталой улыбкой.

— Да, я понимаю.

Райан присел на кровать и замер, его голубые глаза уставились в пустоту, которую видел лишь он, губы все еще издавали звуки даже с всунутой в уголок рта бутылочкой.

Эдриенн не знала, каким образом голос Райана не пропал и исказился к этому часу. Однако Райан был единственным ребенком в отделении, который спал двенадцать часов каждую ночь, регулярно как часы. Возможно, его телу были необходимы именно двенадцать часов сна и двенадцать часов бодрствования. Эдриенн часто думала, что эти двенадцать часов, когда Райан был совершенно потерян в темноте собственного разума, должно быть, были самыми любимыми для него. Если он был способен любить что-то. Механизмы работы разума и сердца маленького Райана Скотта были сущей энигмой.

— Не выйдешь в отпуск в этом году? — спросила Эдриенн, притворяясь, что не видит, как сок течет по рэгбистской футболке сына. Она никогда не приходила во время кормления. У нее просто были не настолько стальные нервы — еще одно доказательство ее бесполезности для такого мальчика, как Райан.

— Нет, — Чери перехватила струю до того, как та упала на ковер. — Моя мама ждет операции на бедро, так что буду присматривать за ней, когда смогу. Не хочу оставлять ее, — она одарила Эдриенн широкой, открытой, лучезарной улыбкой. — Я могу мечтать об отдыхе на зимнем солнце, но полагаю, что придется подождать до следующего года, когда смогу урвать себе недельки две в Магалуфе[7], как и все остальные.

Все еще прислонившаяся к окну Эдриенн позволила своему лицу стать на минуту мягче. Они болтали так, словно это было абсолютно в порядке вещей, что маленький мальчик фонирует пением их разговору, игнорируя игрушки, которые изо дня в день не сдвигаются с места, потому что он в них не нуждается.

— Ты всегда заботишься о матери? — выдохнула Эдриенн. — Не понимаю, как ты это делаешь, Чери.

— Не так-то трудно. Я делаю покупки и все такое, — сиделка подняла глаза, и Эдриенн ненавидела этот взгляд полный заботы и сострадания. Ее естественный защитный барьер возрос и принял боевую позицию, заставляя выпрямить спину и нахмурить лицо, будто она была на сложном перекрестном допросе.

Чери смотрела на нее несколько минут и Эдриенн пришла мысль, что она научилась прорываться сквозь барьер куда дальше, чем того хотела Эдриенн.

— Вам тяжелее, — Чери замолкла и грустно посмотрела Райана. — Он настолько замкнут в себе, ничто не трогает его, как бы мы ни старались.

— Я просто хочу, чтобы он, черт возьми, заткнулся, — слова выскочили раньше, чем она смогла остановить их, Эдриенн была поражена едкой горечью собственных слов.

Чери слегка кивнула.

— Я понимаю. Это так прекрасно. — Она вытерла сок и присела на пятки. — Но это автоматика. Сомневаюсь, что он слышит это, как говорит доктор Чипра. Доктор говорит, он поет, чтобы сохранить свою тишину, чтобы держать звуки из мира подальше от себя. — Чери провела рукой по светлым волосам мальчика с нежной любовью, которая заставила Эдриенн завидовать. — Бедная крошка.

Эдриенн смотрела на них и мечтала найти в сердце что-нибудь еще, кроме всепоглощающей тоски.

Проведя целый день в Хабе и пытаясь разобраться в данных Рифта, Янто не имел бы понятия идет снаружи дождь, снег, накрыло ли Кардифф тепловым ударом, если бы не влажные волос Гвен. Он начал чувствовать себя, как запертые под землей вивлы. Захватив кофе, он присоединился к Джеку и Гвен в конференц-зале. Может быть, и не совсем как вивлы. По крайней мере, они выбирались по ночам и буйствовали. Он был скорее кротом. Да, анализ данных был важен, но получалось так, что ему позволяли выбираться наружу только за пиццей.

— Ладно, посмотрим, что имеем, — стоя во главе стола, Джек раскладывал на нем фотографии трупов.

Янто сел на привычное место, замечая, как Гвен делает то же самое, немедленно желая нарушить эту привычку. Пустые стулья между ними пульсировали, и Янто был уверен, что как бы громко они втроем ни говорили, ушедшие голоса, которые должны были исходить из стульев, будут слышны громче даже при своем отсутствии. Отпивая от кофе и позволяя ему обжечь горло, он сфокусировался на Джеке.

— Три человека умерло на этом пространстве за какие-то 12 часов. — Пока Джек говорил, на экране позади него вырисовывалась карта Кардиффа. На ней появились три красные точки. — Как вы видите, ни один не был особенно близко к другому, но перед каждой смертью наблюдались всплески активности Рифта, так что мы знаем, что наверняка имеем дело с чем-то инопланетным.

Янто на минуту взглянул на фотографии.

— Кто третья жертва?

— Карин Петерс. — Гвен отбросила влажные волосы назад и собрала пучком. — Она умерла в одиннадцать этим утром на работе в офисе страховой компании Купера Дрейка.

— На работе? Значит, есть надежные свидетели?

Гвен мотнула головой, и в разговор вклинился Джек.

— Как и двое предыдущих, мисс Петерс была певцом-любителем. Она была в туалете одна, репетировала, когда была убита.

— В комнатах с кафелем хорошая акустика, — пробормотал Янто, рассматривая фотографию женщины, которую сделали, когда она была еще жива и все ее внутренности еще были там, где им и полагается быть. Он дал Карин Петерс лет тридцать пять и решил, что она была бы привлекательной, если бы не этот угрюмый блеск в глазах и тонкая улыбка. Он сомневался, говорит ли это фото о чем-либо, может, она была по-своему популярна среди работников офиса Купера Дрейка. Иногда лица говорят гораздо больше, чем когда-либо смогут сказать слова.

— Акустика, безусловно, сыграла роль, когда она начала кричать. Звук наверняка сразу же просочился в систему вентиляции. Мужчина, нашедший труп, говорит, что прошло минуты три с того момента, как он услышал ее крик и добрался до ванной. — Джек изогнул бровь. — Услышав крики, он ворвался, не постучав.

— Значит, чем бы это ни было, оно очень быстро делает свое дело. — Гвен откинулась на стуле.

— Три минуты, чтобы вскрыть кого-то и забрать голосовые связки. Это кропотливее, чем вырезать печень или другой видимый орган.

Джек улыбнулся.

— Звучит так, словно кто-то заказывает перекус по анатомическому меню.

— Ха, чертово, ха.

— И как оно вошло? — Янто казалось, что он собирает все по крупицам. Получать информацию из вторых рук не давало того же эффекта, как самому быть на месте. — Как миновало охрану? Это значит, что оно может превращаться в человека. — Он посмотрел с Гвен на Джека и обратно на Гвен. Если это так, то у них большие проблемы.