Второе животное, с которым мы жаждали встретиться,— ламантин, крупное млекопитающее, похожее на тюленя. Всю свою жизнь он проводит в устьях рек, где, никому не мешая, пасется в зарослях водорослей. Своего единственного детеныша самка ламантина выкармливает молоком, выходя для этого на сушу. Когда малыш сосет, мамаша держит его на груди, бережно обнимая ластами. Говорят, что первые европейские моряки, посетившие побережье Южной Америки, не оставили без внимания нежность материнских ласк ламантина, и их рассказы породили легенды о сиренах.

Нам сообщили, что и гоацина, и ламантина можно легко найти в устье Кандже, в нескольких милях от Джорджтауна. Время нашей экспедиции подходило к концу, оставалась всего одна неделя. Поэтому спустя два дня после возвращения с Варимы мы снова отправились в путь, на этот раз на поезде, который доставил нас в маленький городок Нью-Амстердам, в устье Кандже.

Гайана стала частью Британской империи только в начале девятнадцатого столетия. До этого в течение нескольких веков она принадлежала Голландии, и, трясясь в поезде вдоль побережья, мы без труда определяли следы голландского владычества. Железнодорожные станции носили названия имений крупных местных сахарных магнатов: Бетервервагтинг, Велдаад и Онвервагт. Многие из этих имений своим существованием были обязаны морской дамбе, видневшейся далеко слева от нас, которую голландцы возвели, чтобы превратить бесплодные приморские болота в плодородные угодья. В самом Нью-Амстердаме, изнемогавшем от зноя на берегу реки Бербис шириной в милю, мы обратили внимание на несколько элегантных, выкрашенных белой краской домов. Они не терялись среди современных бетонных зданий и деревянных бунгало, а, наоборот, подчеркивали достоинства голландской колониальной архитектуры.

Кто в первую очередь мог помочь нам в наших поисках? Очевидно, рыбаки. Поэтому мы спустились к бухте, где африканцы и индийцы сидели в деревянных лодчонках, пришвартованных к молу, чинили сети и сплетничали. Мы спросили, не поможет ли кто-нибудь поймать «водяную маму», как тут называют ламантина. Охотников не нашлось, но почти каждый считал, что для этого дела больше всего подходит один негр, которого они называли Маса Кинг.

Этот Маса Кинг был, по-видимому, человеком незаурядным. Рыбак по профессии, он обладал необыкновенной силой и поэтому был буквально нарасхват по всему Нью-Амстердаму. Особенно ценилось его умение забивать сваи — работа, для которой никто, кроме него, по-настоящему не годился. Любимым отдыхом Масы Кинга, как нам сказали, было «тузиться» с коровами. Он был к тому же заядлым охотником и больше, чем кто-либо другой, знал о животных всей округи. Если кто-то вообще может поймать ламантина, то это только мистер Кинг. Мы отправились на поиски этого человека.

Наконец мы нашли его на рыбном базаре, где он сидел и препирался с торговцем относительно своего улова. Внешность Масы Кинга соответствовала его репутации. Он был чрезвычайно плотного сложения, носил ярко-красную рубаху и черные брюки в узкую светлую полоску, а на его пышной курчавой шевелюре держалась малюсенькая шляпка из черного фетра. Мы спросили, не поймает ли Маса Кинг для нас ламантина.

—   Знаешь, дорогой,— ответил он, поглаживая роскошные бакенбарды,— тут их просто куча, но ловить совсем трудно, потому что эта водяная мама очень нервный. Когда она попадать в сеть, она так волноваться, туда-сюда прыгать, а сильный такой — самый прочный сеть разорвет начисто.

—   Ну и как же ее поймать все-таки? — спросил Джек.

—   Можно только одна штука,— ответил мистер Кинг хмуро.— Когда эта водяная мама попала в сеть, ты надо гладить и щипать веревка, как струна, чтобы она дрожал и эта дрожь через воду чтобы ходил прямо на водяную маму. Если ты это делать хорошо, совсем хорошо, она любит это очень-очень, она лежать совсем, балдеть, знаешь как — ууух! — мистер Кинг издал выразительно-исступленный звук, и лицо его при этом осветила ангельская улыбка.— Я знаю только один человек, кто так может делать,— добавил он.— Это — я.

Столь глубокая эрудиция произвела на нас такое сильное впечатление, что мы, не сходя с места, договорились с мистером Кингом. У нас на следующий день уже был зафрахтован катер, и мистер Кинг обещал, что мы начнем охоту прямо с утра. Он сказал, что захватит с собой сеть и двух помощников.

Команда катера состояла из капитана-негра по имени Фрезер и механика-индийца, которого звали Рангур. Довольно скоро мы с удивлением обнаружили, что ни тот, ни другой вовсе не боготворят мистера Кинга. Спустя полчаса хода по Кандже мы заметили игуану, сидевшую высоко на дереве.

—  Ну-ка, мистер Кинг,— сказал Рангур,— ловить хочешь?

Мистер Кинг жестом повелителя дал понять, что катер следует остановить. Он перевалил свое грузное тело в маленький ялик и с одним из помощников стал продираться к дереву сквозь тростник. Игуана, прекрасный экземпляр длиной больше метра, неподвижно лежала на поразительно тонкой ветке метрах в пяти над водой, поблескивая на солнце зелеными чешуйками. Мистер Кинг срубил длинный бамбук и приладил на его конце петлю. Затем он поднял бамбук и стал помахивать им перед головой игуаны.

—  Ты зачем так делать, мистер Кинг? — обратился к нему Фрезер явно издевательским тоном.— Ты, может, думать — он хочет ходить вниз, прямо в твой руки?

Ящерица не двигалась, как будто не замечала возни внизу.

—  Эй, мистер Кинг,— подхватил Рангур,— знаю все, ты взял эта ручная ящерица и привязал тут вчера в ночь, а теперь хотишь показать, какой ты ловкий, как ты ловить уметь!

Но мистер Кинг был выше того, чтобы реагировать на эти глупые насмешки. Он велел одному из своих помощников залезть на дерево и накинуть игуане петлю на шею. В ответ на эти действия рептилия лениво перебралась повыше.

—  Сдается мне,— снова выступил Фрезер,— что этот тварь иметь намерение делать прыг-скок.

Мистер Кинг потребовал, чтобы помощник продолжал преследование. В течение десяти минут игуана, раскачиваясь на ветке под легким ветерком, позволяла петле болтаться перед собой. Она даже благосклонно лизнула веревку, когда та прошлась у самого ее носа, но лезть в петлю не желала, как ни старался мистер Кинг подбодрить ее снизу криками. В конце концов помощник подполз к ней слишком близко. Терпение игуаны истощилось: с безразличным видом она отвернулась от веревки и грациозно прыгнула в реку. Финалом этого номера был всплеск мутной жижи в прибрежных зарослях.

—  Сдается мне,— констатировал Фрезер, обращаясь в пространство,— он иметь намерение.

Мистер Кинг вернулся на судно.

—  Тут их еще куча,— сказал он,— мы их много-много поймать.

Вдоль обоих берегов реки тянулась стена мака-мака — гигантского растения из рогозовых. Его впечатляющие, с руку толщиной, стебли имеют сплошь губчатую сердцевину, и поэтому ничего не стоило свалить их даже легким ударом мачете. Они уходили вверх, прямые и голые, как сосновые стволы, и только в четырех-пяти метрах над водой распускались несколькими стреловидными листьями. Среди листьев кое-где можно было заметить зеленый плод, формой и размером напоминающий ананас. Мы знали, что листья мака-мака — любимейшая пища гоацина, и поэтому с надеждой и волнением обшаривали заросли в бинокли.

День уже был в разгаре, и солнце жгло немилосердно. Металлические детали на палубе катера раскалились так, что до них нельзя было дотронуться. Утренний бриз выдохся, и удушливая жара разлилась над рекой. Листья мака-мака неподвижно висели в дрожащем мареве. Все вокруг замерло.

Около часа дня мы увидели нашего первого гоацина. Внимание Джека привлекло приглушенное кудахтанье, раздавшееся в гуще мака-мака. Фрезер остановил катер, и в бинокль мы разглядели очертания крупной птицы, которая   неподвижно   сидела в зарослях, прячась от испепеляющего солнца. Подойдя ближе, мы увидели вторую, а затем и третью птицу. Вскоре выяснилось, что их здесь полным-полно.

По-настоящему разглядеть гоацина нам удалось только в четыре часа. Солнце уже заметно снизилось, и жара стала не столь угнетающей. Мы прошли поворот реки и увидели группу из шести птиц, кормящихся листьями мака-мака. Это были красивые птицы с каштановым оперением, размером с курицу, коренастые, но с тонкой шеей. На голове у них красовался высокий острый хохолок, вокруг блестящих красных глаз синела голая кожа. При нашем приближении они перестали кормиться и, уставясь на нас, стали нервически подергивать хвостами вверх и вниз, издавая при этом резкие скрипучие крики. В конце концов они с шумом отступили и скрылись в глубине зарослей, тяжело хлопая крыльями. Но Чарльз все-таки успел их заснять.