Стояло полное безветрие. Взяв шесты, мы осторожно вывели прау из бухточки и медленно пошли вдоль берега, не рискуя выйти на середину пролива, где пришлось бы вступить в единоборство с сильным течением. Впереди виднелись три островка, и мы двигались к ним, так как, изучив еще раз карту, были уверены, что именно они стерегут вход в Комодскую бухту. До них оставалось не меньше мили, когда киль прау стал задевать дно, и мы вынуждены были ожидать прилива.

Близость цели разжигала наше любопытство, и, спустив на воду крошечную долбленку, мы с Сабраном отправились на разведку.

Шли под самым берегом. Внизу расстилались сплошные заросли кораллов, и часто долбленка скользила над ними всего в нескольких сантиметрах. Время от времени впереди возникали едва выступавшие из воды бугры кораллов-мозговиков. Наскочи долбленка на один из них, и мы вывалились бы прямо на каменный лес острых коралловых рогов. Но Сабран знал свое дело. Он видел опасность заранее и легким движением весла чуть менял курс. Какие-то тонкие рыбешки длиной сантиметров тридцать выпрыгивали перед нами и скользили по воде. Они держали тело под углом в сорок пять градусов к поверхности, а в воде оставался только быстро работающий хвост. Прогулявшись таким способом несколько метров, рыбки падали на воду брюхом вперед и исчезали.

И вот мы у островного трио. Проходим между правым и центральным островами, и перед нами открывается великолепная бухта, окруженная крутыми и неприветливыми горами. Вдали аметистовую воду встречает тонкая белая полоска песчаного пляжа, а над ним, у подножия голых буроватых холмов, что-то темнеет — скорее всего пальмовая роща, скрывающая деревушку. В нетерпении устремляемся мы через глубокую бухту и вскоре различаем на берегу лодку с балансиром, пальмы и несколько серых хижин. Наконец-то мы точно знаем, где находимся: без сомнения, перед нами — Комодо, единственный обитаемый остров во всем этом микроархипелаге.

Под любопытными взглядами ребятишек мы вытащили из воды свой челн и по коралловому песку, усеянному раковинами, пошли в сторону ветхих свайных хижин. У одной из них на корточках сидела старуха. Она вынимала из корзины сморщенные кусочки мякоти моллюсков и длинными рядами аккуратно раскладывала их под палящим солнцем на куске грубой коричневой ткани.

— Доброе утро,— сказал я.— Где живет петингги?

Неожиданное появление двух незнакомых мужчин, казалось, ничуть не удивило старуху. Она откинула длинные седые волосы с морщинистого лица, сощурилась и показала на хижину, которая была чуть больше и крепче остальных. Обжигая босые ноги горячим песком, мы направились к ней вдоль деревни, провожаемые взглядами детишек да нескольких старух. Петингги уже ожидал нас в дверях. Это был старик в элегантном опрятном саронге и белой сорочке, в черной, сдвинутой на лоб пичи. Он одарил нас широкой, но совершенно беззубой улыбкой, пожал обоим руки и пригласил в дом.

Войдя внутрь, мы поняли, почему деревня казалась полупустой: в комнате собрались, по-видимому, все местные мужчины. Они сидели на ротанговых циновках, благо мебель не загромождала это помещение площадью не более пяти квадратных метров. Здесь стоял только массивный, с витиеватой резьбой гардероб, к дверце которого было прикреплено зеркало, все в трещинах и пятнах. Задней стеной комнаты служила ширма, сплетенная из пальмовых листьев, с пришитым внизу куском старой ткани. Она закрывала вход в дальнюю половину хижины, где, как я потом узнал, находилась кухня. Из-за ширмы по очереди выглядывали четыре молодых женских лица. Петингги жестом указал на свободный пятачок в центре комнаты. Когда мы сели, ширма откинулась, и одна из женщин, мягко ступая, медленно направилась к нам. Она шла, низко наклонившись, выражая тем самым свое почтение сильному полу, и несла полное блюдо жареных кокосовых лепешек. Поставив блюдо перед нами, она так же бесшумно удалилась, а другая женщина принесла чашки с кофе. Вождь, скрестив ноги, сел напротив нас, и вместе мы отдали должное угощению. После этой продолжительной церемонии знакомства я как мог объяснил, кто мы и зачем явились. Не находя подходящего малайского слова, я оборачивался к Сабрану, и он немедленно приходил мне на помощь. Иногда лингвистическая находчивость изменяла нам обоим и приходилось прибегать к поспешной консультации друг с другом на нашем собственном жаргоне. А бывало и так, что я вдруг без всякого содействия выдавал какое-нибудь новое для себя слово или даже целую фразу, и тогда Сабран весь сиял от восторга и шептал мне по-английски:

—  Эта очень, очень о'кей.

Вождь согласно кивал и дружелюбно улыбался. Я пустил по кругу пачку сигарет и, выждав еще с полчаса, решил, что не проявлю бестактности, если упомяну теперь о нашей прау, сидящей на мели в нескольких километрах от деревни.

—  Туан,— сказал я,— может быть, кто-нибудь из твоих людей пойдет с нами и проведет лодку через рифы?

Вождь выразил полное согласие — и кивками, и улыбкой.

—  Халинг, мой сын, поможет вам.

Однако петингги, по-видимому, не считал это дело не терпящим отлагательств, и, когда появились новые чашки кофе, он сменил тему беседы.

—   Я болеть,— объявил он, протягивая сильно опухшую левую руку, вымазанную какой-то белой грязью.— Я лечусь так, но не помогает.

—   На прау у нас много-много хороших лекарств,— сказал я, надеясь вернуть его к нашей насущной проблеме. Он мягко кивнул и попросил разрешения взглянуть на мои часы. Я отстегнул их, вручил петингги, и тот после внимательного осмотра пустил их по кругу. Каждый из присутствующих восхищенно оглядывал часы и прикладывал их к уху.

—   Очень хорошо,— сказал вождь,— мне нравится.

—   Туан,— ответил я,— я не могу их отдать.  Эти часы подарил мне мой отец. Но,— добавил я значительно,— на прау у нас есть подарки.

Появилась новая порция кокосовых лепешек.

—   Ты делать фото? — спросил петингги.— Тут был француз. Он делать фото. Мне очень нравится.

—   Ну, конечно,— ответил я,— у нас на прау есть аппарат. Вот привезем его сюда и будем делать фото.

Наконец петингги посчитал, что продолжительность нашей первой встречи вполне отвечает требованиям этикета. Беседа закончилась, и все высыпали на пляж, где петингги указал на лодку с балансиром.

—  Лодка моего сына,— пояснил он и с тем удалился.

Халинг ушел сменить свой праздничный наряд на рабочий костюм. Только через два часа после нашей высадки на остров мы, наконец, столкнули лодку в воду. В поход отправилось еще шестеро желающих. Мы установили бамбуковую мачту, подняли косой парус и понеслись по волнам, подгоняемые хорошим попутным ветром.

Пока мы отсутствовали, Чарльз, как оказалось, времени даром не терял и успел заснять разнообразные виды острова. По всей носовой части прау были разложены объективы и камеры, и островитяне, оказавшись на борту, тут же принялись с восторгом хватать диковинные предметы. Мы попытались объяснить им, что, к сожалению, этого делать нельзя, но слова не возымели действия. Тогда мы поспешно упаковали свои драгоценности и убрали их в трюм. Тем временем наши гости переместились на корму. Мы застали их весело болтающими с капитаном и Хасаном. Халинг держал нашу драгоценную банку с маргарином; я хорошо помнил, что она была на три четверти полной.

Сын вождя поскреб пальцами дно банки, извлек кусочек маргарина и наложил его на свои длинные черные волосы. Я посмотрел на остальных: одни, как и Халинг, занимались своей прической, другие непринужденно облизывали пальцы. Банка была пуста. Мы лишились всех своих запасов кулинарного жира и даже не могли теперь разнообразия ради превращать рис отварной в рис обжаренный. Я чуть не разразился гневной тирадой, но вовремя понял, что это бесполезно.

Вместо меня заговорил Халинг.

—  Туан,— обратился он ко мне, поглаживая волосы жирными пальцами,— а расческа у тебя есть?

Вечером прау мирно покачивалась на якоре у деревни, а мы сидели в хижине петингги и обсуждали наши дальнейшие планы. Главной темой разговора были, разумеется, вараны, или буайя,— сухопутные крокодилы, как называл их петингги. Он сказал, что буайя на острове очень много, иногда они даже заходят в деревню и роются в отбросах. На мой вопрос, нет ли в деревне человека, когда-нибудь охотившегося на варанов, старик энергично затряс головой. Буайя совсем не так хороши на вкус, как дикие свиньи, которых на острове множество, и поэтому, зачем же их убивать? И, кроме того, добавил петингги, эти звери небезопасны. Всего несколько месяцев назад один человек наткнулся на буайя в густых зарослях. Чудовище сшибло его с ног мощным ударом хвоста, потом развернулось и стало терзать несчастного. Когда беднягу нашли, он был так искалечен, что вскоре умер.