Кирилл Афанасьевич кивком указал мне на широкое блюдо рядом с моей тарелкой.

— Рекомендую, — сказал он снисходительно. — Это мидии…

Я ответил вежливо:

— Да, это наши, дальневосточные, узнаю. У нас простой народ ест их «по-моряцки»: с лимоном, чесноком и водочкой, есть любители, что готовят супы, рагу, суфле, салаты и даже пасту. Благо мясо мидии можно отваривать, тушить в сливочных, чесночных, томатных и других соусах, жарить, коптить, мариновать, солить…

Франт на глазах наливался злобой, на меня бросал ненавидящие взгляды, Антонина Ивановна от изумления приоткрыла рот, а Кирилл Афанасьевич спросил со странным выражением:

— А вы, Юрий, как предпочитаете?

Я сказал легко:

— А я не перебираю, ем всё. Хотя у нас мидии подаются чуть светлее… и мягче.

Его щека чуть дернулась, сам видит, что мидии передержали в соусе, потому потемнели и стали чуть жестче.

— А что, — спросил он, меняя тему, — в вашем личном меню?

Я ответил с надлежащей скромностью, даже глазки притупил:

— Мне о разносолах думать рано, ваше превосходительство. Должен много учиться, много работать, преуспеть и служить Отечеству и Государю Императору. А кулинарию потом, когда буду стар и немощен, и других радостей не останется.

Франт, уже багровый от ярости, начал ещё и раздуваться, словно петух перед боем. Странно, вроде бы я его ничем не задел, не обидел, даже на ногу не наступил и в суп ему не плюнул.

Кирилл Афанасьевич посмотрел на меня странно, медленно кивнул, не сводя с меня взгляда.

— Очень правильные речи. Слишком много молодежи опускается до низменных удовольствий. А как вы?

Я ответил подчеркнуто твердо, как истинный дворянин, защитник интересов Его Величества Государя Императора, а также ещё и Отечества:

— Это слишком простые удовольствия, ваше сиятельство! Предпочитаю более высокие, полученные от решения трудной задачи или выполнения трудного дела. Даже усталость от тренировки с мечом или шпагой и то выше плотских радостей желудка.

Он сказал задумчиво:

— Только в провинции и остались правильные юноши.

Антонина Ивановна воспротивилась:

— Ну что ты говоришь, Кирюша!.. Просто драчуны и гуляки чаще бросаются в глаза. А так и в Петербурге много молодых людей, готовых положить жизнь за императора, за возвышение России…

Он усмехнулся, голос смягчился.

— Ну да, в Сибири нет таких борделей, как здесь, потому там такие правильные молодые люди.

После ужина, который я, надеюсь, выдержал с честью, благо как что есть и какой из вилок ковырять могу в любой момент заглянуть в Википедию, все поднялись, как по команде. Слуги начали убирать со стола и зачем-то менять скатерть. Антонина Ивановна поручила меня слугам, чтобы те подготовили мне комнату, заодно указали нужные для туалета помещения.

Перед дверью, отведённой мне для ночлега комнаты, я спросил слугу шепотом:

— Скажи-ка, любезный, кто этот весь в роскошных бранденбургерах и с усами, как у кайзера Вильгельма?

Вряд ли он знал, что такое кайзер и как выглядит, но сразу сориентировался, ответил так же тихо:

— Барон Данкайро.

— Это понятно, — сказал я, — что барон, по морде лица видно. А почему распоряжается, будто хозяин?.. Вроде глава рода Вадбольский?

Слуга чуть дернул щекой, ответил нейтральным голосом, но я уловил в нём неприязнь:

— Дальний родственник со стороны Антонины Ивановны. Лихой игрок, по слухам проигрался в карты, в долгах. Кирилл Афанасьевич всегда занят, вот он и… трется, где хочет.

— Понял, — пробормотал я. — Благодарю.

Он поклонился, в глазах изумление, слуг тут точно не благодарят, я зашел в комнату, посмотрел, всё опрятно и чисто, выглянул в окно, во дворе тоже опрятно и чисто, все двигаются медленно и чинно, как в аллеманде. Здесь в особняке, как погляжу, жизнь не идет и не мчится, а едва ползет с боярской ленью, что захватила и слуг.

Решил посмотреть на двор с задней стороны, пошел через анфиладу комнат, навстречу появился барон Данкайро, загородил дорогу и смерил меня взглядом, полным брезгливости и презрения.

Я замедлил шаг, лихорадочно соображая, что делать, а он выпятил грудь, как петух перед дракой, сказал таким голосом, словно с размаху вылил на меня ведро помоев:

— Эй ты, деревенщина!.. Стой и смотри сюды!

Я остановился, воззрился на него непонимающими глазами. Он вынул из нагрудного кармашка большой клетчатый платок с монограммой, поднес к лицу, медленно вздохнул и на мгновение закрыл, словно в экстазе глаза.

Да хрен с тобой и задним двором, мелькнуло у меня, пойду лучше отседова, строить планы могу и в комнатке, где пробуду до утра.

Однако едва я качнулся и сделал шаг, сказал громко:

— Куды, деревня?.. Я не дал разрешения!

Я пробормотал:

— Какого разрешения?.. Тут что, нужно пропуск выписывать?

Он промолвил с великим презрением

— Ты, дурак неумытый слушай, когда тебя учат, сиволапого!.. Почему входишь в комнату и не кланяешься?.. Ты должен замереть в великой почтительности и сразу же поклониться!.. Низко поклониться, спина не переломится, но так выкажешь уважение и признаешь, что ты всего лишь мелкая букашка!

Злость начала закипать, я сказал глухо:

— Вообще-то я баронет…

Он презрительно фыркнул:

— Баронет из богом забытой деревни!.. Да в Санкт-Петербурге лакей выше, чем все бароны Сибири!.. А я вот настоящий барон, потому что родился в Санкт-Петербурге и живу в Санкт-Петербурге, где проживает Его Императорское Величество и его императорская фамилия!

Злость зашевелилась в моей душе, ого, какая она, оказывается, мохнатая, начала с глухим ворчанием подниматься, словно я питекантроп какой, горячие волны пошли по всему телу.

Я спросил тихо:

— И чего ты хочешь?

Он дернулся, округлил глаза.

— Хочу, чтобы ты, тупая деревенщина, исполнилась почтения и благодарила за урок, как нужно себя вести в благородном обществе!.. Иначе тебя не допустят даже за столом прислуживать, а будешь только навоз конский убирать…

Я сделал ещё шаг, с силой ударил кулаком в живот, даже не стараясь попасть именно в солнечное сплетение. Он охнул и согнулся, а я, ухватив за голову, с силой рванул вниз, одновременно бросая вверх колено.

Раздался хряск, на пол посыпались обломки зубов. Я выпустил голову истинного санкт-петербургского барона, он рухнул навзничь, захлебываясь кровью из вдрызг разбитой нижней челюсти, да и верхней тоже.

Я отступил на пару шагов, прислушался. В коридоре тихо, шаги за окном во дворе, но быстро удалились.

Красавец барон застонал и попробовал перевернуться на бок. Я быстро подскочил и пинком вернул обратно.

— Слушай ты, гнида, — прошипел я ему в лицо. — Сегодня же уберешься в ту нору, откуда выполз, скотина…

Он прохрипел разбитым в лепешку ртом:

— В Сибирь… загремишь…

Я кровожадно улыбнулся.

— К себе домой?

Он запнулся, а я с силой ударил ступней в промежность. Он взвился от боли, едва не потерял сознание.

— Ещё пару раз, — прорычал я ему в лицо, — и у тебя не будет детей… понял, тупой дурак?

Он не ответил, я тут же с огромным удовольствием засадил ещё раз в то же место. Он едва не подпрыгнул из положения лежа плашмя.

— Ещё?

Он прохрипел, булькая и захлебываясь кровью:

— Не… надо…

— Почему нет? — спросил я. — Мне понравилось! Я же из Сибири, тупой и очень злой.

— Прошу…

— Чё-чё, — переспросил я. — Не слышу. Похоже, просишь добавки…

— Умоляю, — пробулькал он. — не… надо…

— Хорошо, — сказал я, вытащил нож и пощекотал ему горло. — Ладно, завтра попрощаешься с хозяевами и отбудешь. Я буду здесь бывать, всё проверю. Если найду… в общем, в тот же день склеишь ласты. Я человек дикий, злобный и нехороший. Мы, сибиряки, чтим только ведмедя! А я вообще дикий, зубами рву и кровь пью! Иди… Скажешь, на лестнице споткнулся.

Во внутреннм коридоре за дверью попался слуга, посмотрел на меня хитрыми глазами, но проговорил механическим голосом: