Я высмотрел среди курсантов Федю Толбухина, а потом и Эдгара Равенсвуда, тоже не слушают директора, но это понятно, всё, что и как делается в Академии, уже знают, это я лопух из Сибири… Хотя растет ли там лопух…

Память услужливо подсказала, что лопух относится к рудеральным растениям, то есть, мусорным, так как растет только возле человеческого жилья и вдоль дорог, а так как в Сибири жилья мало, а дорог почти нет…

Да пошла ты, сказал я мысленно, как что нужно, так тебе интернет подавай, а сама эшелоны мусора хранишь… Какой мусор, ответила она, лопух — самое подозрительное растение на свете! Он как будто поставлен кем-то следить за человеком!

Сразу же после вступительного слова директора на кафедру поднялся сухонький старичок типично профессорского типа из тех времен, когда профессоры походили на ученых, а не на тренеров по боксу.

Откашлялся, вытащил из нагрудного кармана платочек и тщательно протер пенсне, а потом так же неторопливо, словно тянул время, водрузил на переносицу и скучающе оглядел аудиторию.

— Меня зовут Василий Степанович, — проговорил он сухим и, как мне показалось, неприязненным голосом, что и понятно, олухам придется объяснять азы, а в лаборатории его ждет увлекательная работа. — Василий Степанович Собакин. Буду преподавать вам основы магии… Только основы! Потом пойдет специализация.

Я вздохнул, почему-то ждал, что магию преподавать будет эффектная женщина с вот такими, волосы до задницы, на голове шляпа с высоким верхом, а из длинного до пола чёрного платья будет соблазнительно выглядывать в разрез от пояса стройная нога в красной туфле на высоком каблуке.

Увы, женщин-преподавателей в России нет от слова «вообще», суфражистки только начали свою просветительно-разрушительную… или разрушительно-просветительную деятельность?..

И всё-таки я чувствовал себя как на веселом аттракционе. Понятно же, никакой магии нет и быть не может, забавно будет слушать бред, что это такое и как работает.

— Главное, — вещал он скучным голосом, — познакомлю вас только с научным пониманием магии, а также с её разновидностями, а вы точнее разберитесь, в чём собираетесь совершенствоваться…

Я подавил смешок, но не улыбочку. Ага, хорошо завернул оксюморон, «научное понимание магии»!.. ещё хлеще, чем горячий снег, звонкая тишина, мертвые души или живой труп.

Однако по мере того, как преподаватель говорил, улыбка сползла, а брови встали домиком. На полном серьёзе рассказывает не о том, что магия существует, а о её разновидностях: магия огня, воды, ветра, что входят в группу стихийной магии, а ещё о группах с разновидностями магии покруче, типа алхимии, трансмутаций, создания артефактов, магии сложных иллюзий, призывателей…

Я покосился на лица слушателей, кто-то внимает, но большинство скучают, уже знают, проходили, ещё дома родители всё объяснили и даже выяснили, кто к чему склонен, а здесь они только затем, чтобы двигаться вперед и ввысь к вершинам могущества.

Я зябко передернул плечами, вот оно что, Петрович… Существование магии здесь не оспаривается, все уверены, что знают как с нею и что, осталось только научиться пользоваться. Точнее, лучше пользоваться, на начальном уровне уже умеют из сидящих здесь многие.

Ладно, с этим разберемся. Сегодня только первый день в Академии. Что день грядущий мне готовит? Его мой взор напрасно ловит… Паду ли я стрелой пронзенный…

Прозвенел звонок, я слышал, что уже большая перемена, можно пожрать и поглазеть на курсисток, все сорвались с мест и ломанулись к выходу.

Толбухина догнал по дороге в столовую, учеба учебой, но будущие защитники Империи должны хорошо питаться,

Когда догнал и оказался за спиной совсем рядом, сказал громко:

— Привет, Федя!!!

Он в испуге подпрыгнул и в страхе оглянулся.

— Чего подкрадываешься? У меня чуть сердце не выпрыгнуло!

— По привычке, — ответил я виновато. — Мы так к медведя́м всегда… Скажешь у него «гав!» над ухом, в испуге мчится куда глаза глядят, от страха медвежья болезнь случается, иной раз помереть может…

— Жестокие вы, — сказал он с укором. — Вам шуточки, а животному что? Ты в столовую?

— Точно успеем?

— Мест хватит. А первыми здесь никогда не будем! Хотя, когда зовут за стол, я раньше всегда прибегал первым!

— Стареешь, — сказал я с сочувствием.

Он ускорил шаг, я пошел рядом, обратил внимание, за невысокой цветочной оградой нам по колено, чинно прогуливаются девушки примерно нашего возраста, почти все в шляпках, только две в кокетливых чепчиках, платья длинные и одного фасона, туфель не видно, это же какое неслыханное бесстыдство, если мужчина увидит лодыжку!

— А кто они, — спросил я шепотом. — Тоже… курсантки… курсистки?

Он фыркнул.

— В какой-то мере. Это суфражистки. Борются за равенство с мужчинами. С этого года их начали принимать на факультет лекарского мастерства. Вчера у них была демонстрация, требуют женщинам разрешить работать машинистками.

Я вскинул брови.

— Ну и что тут особенного? Быть водителем паровозов не так уж и тяжело, только дров подбрасывать много и часто. Но если перейти на каменный уголь…

Он на ходу отшатнулся.

— Ты чего? Я говорю, о печатании на машинках! Это же крайне тяжелая работа, медики против, потому Государь Император не подписывает закон, хотя прошения ему кладут на стол уже третий год!

— Ого, — сказал я обалдело, — так их и до работы телефонистками не допускают, да?

Он остановился, уставился ошалелыми глазами.

— Да ты не просто из Сибири… а из самой глухой деревни! Конечно же, не допускают и никогда не допустят!.. Там могут только мужчины, сильные и проверенные. Отслужившие на воинской службе, что подразумевает стойкость и работоспособность.

Он потащил меня дальше, я всё выворачивал шею, оглядываясь на девушек, таких чинных и благопристойных, в нашу сторону не повели и бровью, хотя явно заметили, а среди наших курсантов немало очень даже видных парней.

— А как же, — пролепетал я, — они… вроде бы, как я слышал, даже воюют? И в Щели ходят?

Он потряс головой.

— Во, выдумал!.. Кто ж их в ряды армии пустит?.. Даже в Щели низзя, даже иностранкам из тех земель Российской империи, где определенные вольности. Вот в немецком королевстве, что в Приволжье, там свобод больше, но там и дисциплина выше, там даже женщины чуть не строем ходят, ещё в остзейском герцогстве… ещё где-то есть места, где женщины уже чуть ли не в правительстве.

— Divide et impera,– сказал я с пониманием.

— Да пошел ты со своими греками!

— Разделяй и властвуй, — перевел я. — Тогда этим субъектам федерации… э-э…империи труднее договориться супротив батюшки-царя!

Он поморщился.

— Да, ты из самой глуши. У нас давно не говорят о батюшке-царе, а только о Государе Императоре.

Я напоследок ещё разок оглянулся на оставшихся за зеленью сада девушек.

— Мы с ними не пересекаемся?

— Почему же? Раз в месяц проводятся тренировочные балы… А так они все с факультета лекарей. Повезло парням, что учатся там. Правда, ночуют эти парни в нашем корпусе.

Тревожное ощущение прокатилось по моему хребту, я переспросил сдавленным голосом:

— Что значит, тренировочные?

— Ну, подготовительные. Когда закончим Академию, придется посещать настоящие балы и приемы, потому должны уметь танцевать, поддерживать достойные беседы, уметь держаться и выглядеть безупречно. А ты думал нас учат только драться? У нас выпускают не солдат, а офицеров и будущих государственных чиновников!.. Пойдем быстрее, а то занятия начнутся, а мы ещё не поели!

В столовой я устремился к свободному месту, справа быстро сел Толбухин, слева устроился пухлый толстяк, сразу же ухватил ложку и принялся жадно вычерпывать суп, будто вот-вот отнимут, а я искоса поглядывал по сторонам, стараясь не привлекать внимания.

Мерой человека является его работа, но то в моем прошлом мире, а здесь куда важнее титулы, связи, должности родителей и родни, совсем другой мир, от остатков которого с таким трудом избавились в моем времени.