От учебного здания заливисто прозвенел колокольчик. Я кивнул болевшим за него:

— Он ваш. А я на занятия.

И ушел быстрыми шагами. Что за жизнь, если каждый день будет драка? Пока что мне везет, но везение вечным быть не может по определению.

После занятий, когда мы ринулась в столовую, а потом расползались оттуда как сытые черепахи, из одной группки вычленился тот самый курсант с породистым лицом, который был секундантом.

— Вадбольский, — обратился он ко мне хорошо поставленным голосом, этому тоже учат в лучших домах, — а ты становишься заметным. Здесь все в ярких мундирах, но вообще-то серые.

Смотрит оценивающе, в лице никакой брутальности, да и не нужно такому, чувствуется очень высокое положение, на такого не попрут.

Я ответил недружелюбно:

— Спасибо за секундантство, но с кем имею честь?

Он улыбнулся, в красивом и несколько театральном жесте развел руками и чуть поклонился.

— Прошу прощения, — голос его звучал мягко и обманчиво приветливо, — Горчаков. Александр Михайлович Горчаков. Извини, я думал, меня все знают.

Я нахмурился.

— Княжич Горчаков? Твой отец светлейший князь Горчаков? А почему не в Царскосельском Лицее?

Он посмотрел с интересом.

— Откуда знаешь, что туда пытались впихнуть?

— А ты оказался невпихуемым? — уточнил я. — Там же Пушкин и всё такое…. Как устоял?

Он скромно, но горделиво усмехнулся.

— Кто такой Пушкин, а кто мы? Да, родня старалась мощно. Убеждали, там сделать карьеру быстрее. И в Пажеский корпус пихали. Но я устоял.

— Здорово, — сказал я. — Значит, выступил против воли родителей?

Он сказал со смешком:

— Не совсем. Просто настоял. С убедительными доводами. Мне кажется, здесь перспективнее. А как думаешь ты?

Он даже прищурился, с таким вниманием всматривался в мое лицо. Возле нас то и дело останавливались вроде бы проходящие мимо курсанты, но приличия есть приличия, тут же уходили, хотя позарез хочется, как я заметил, послушать, о чём говорит сынок столь высокопоставленных родителей с сибирским лапотником.

Я спросил в упор:

— А тебе зачем мое мнение?

— Ты не такой, — сказал он с самым бесхитростным видом, — как все. Потому просто интересно.

Я насторожился, уточнил:

— В чём? Ты энтомолог?

Он повел плечами, посмотрел в сторону, потом поднял взгляд на меня.

— Не знаю, кем ты меня обозвал, потому пока сделаю вид, что не услышал. Ты в самом деле белая ворона. Но почему-то не пытаешься обвешаться чужими перьями, как сделал бы любой на твоем месте.

Я усмехнулся.

— Считай, я дурак. Даже этого не сообразил.

Он покачал головой, не сводя с меня пристального взгляда, а голос стал серьёзнее.

— Дурак не выучит латынь и греческий, да ещё и зачем-то англицкий. А ещё Святое Писание знаешь лучше попа… Или духовную семинарию кончил? Это у них латынь и греческий…

— Ну-ну, — поощрил я.

Он вздохнул, покачал головой.

— Но у тебя спина прямая, как у кавалергарда, взгляд не гнется, а ещё ты сдал ступительный экзамен по фехтованию…

— Не сдал, — сказал я.

— Что?

— Не сдал, — повторил я, и пояснил. — Морозов сказал, через две недели пересдача. Неделя уже прошла.

Прямой, как стела на площади Султанахмет в Стамбуле, он выпрямился ещё больше, глаза округлились.

— Пересдача? Никогда такого не было. Что ты сказал Морозову или чем подкупил?

— Своей деревенскостью, — ответил я угрюмо. — В Академию принят условно, а если не пересдам фехтование, то как бы и не учился эту неделю.

Он покачал головой.

— Ух ты… И чего молчал? Давай подтяну?

Я нахмурился.

— А тебе это зачем?

Он взглянул на меня с ироническим прищуром, я снова ощутил как высоко он вознесен на великосветской лестнице над курсантами.

— Ты даешь, — ответил он со снисхождением в голосе. — Только-только кем-то заинтересовался в этой серой толпе, и тут же облом. Ты мне интересен, чудило! Просто не хочу, чтобы ты вылетел. Ты деревенщик вроде бы наблюдательный, мог бы и заметить, я пока ни с кем не сошелся.

Я кивнул, верно, все прямо с первого дня начали скучковываться, обычно во главе с самыми родовитыми аристократами, а этот пока ни с кем не сближается, хотя его род из наиболее знатных и влиятельных, как я понял по услышанным репликам.

— Ладно, — сказал я с сомнением, — попробуем. Но в слуги к вашему роду не пойду, предупреждаю.

Он рассмеялся как бы весело и открыто, но я чувствовал, что даже мимику контролирует, чувствуется выучка отпрыска влиятельного рода.

— Слуг хватает, — ответил он мирно, — друзей мало. А отцовские не нужны, своих заводить надо. Давай сегодня вечером?.. Тебе нужно торопиться, помнишь?

— Помню, — ответил я со вздохом. — С саблей меня сокомнатник подтягивает, а ты с мечом знаком?

Он усмехнулся.

— Приду с двумя мечами. Как догадываюсь, у тебя своего нет?

На перемене меня перехватил Каталабют, сказал гнусным голосом:

— Вадбольский, к директору! Немедленно!

Нехорошее предчувствие осыпало, как морозом, я заспешил наверх, постучал вежливо, дождался мощного рыка, открыл дверь и почтительно поклонился.

— Курсант Вадбольский прибыл!

Зильбергауз откинулся на спинку кресла, огромный, как утес на Волге, только что мохом не оброс, окинул меня оценивающим взглядом.

— Вадбольский… Наконец-то есть чем тебя порадовать. Над тобой родственники оформили попечительство, вот ко мне пришли бумаги. Твоя жизнь станет… упорядоченнее. Поздравляю!

Я замер, с усилием проговорил:

— И чем это мне… грозит?

Он довольно хохотнул.

— Более плотной опекой. Ни шагу без разрешения!.. Понял? Теперь иди и не буянь.

Я вышел на подгибающихся ногах, поспешно отыскал Толбухина.

— Слушай, что такое попечительство? И какие у него права?

Он посмотрел на меня с изумлением.

— Какое попечительство? У тебя что, родителей нет?

— Есть, — ответил я с неохотой, — но больные старики далеко в Сибири. Даже я понимаю, по закону они недееспособны… ну, в воспитании, когда они там, а я здесь.

— Это плохо, — сказал он. — Вообще хреново. Против попечительства отгавкаться нельзя, можно только следить, чтобы совсем уж не садились на голову. И куда-то бежать жаловаться.

— Ладно, — сказал я невесело, — будем как-то жить.

На уроке новейшей истории я чувствовал себя самым прилежным курсантом. То, что преподают, в сети не было, и в мой зеттафлопник не попало: Российская империя сейчас из шести царств, двух герцогств, одного королевства, двух ханств и одной республики.

Насчёт царств уже знал: Великая Русь, Белая, Чёрная и Красная, но есть, оказывается, ещё Сибирское и Амурское, нехило, Империя стала федерацией, что ли? Есть ещё очень могучее поволжское королевство немцев Дойчланд, они поставляют в имперское войско самых обученных и дисциплинированных воинов.

Ещё в империю входят два крупных и многочисленных ханства — Татарское и Башкирское.

Заинтересовало такое образование, как республика Трансвааль. Оказывается, часть буров в результате англо-бурской войны не пожелали оставаться на захваченной англичанами землях и попросили у России разрешения переселиться на свободные территории. Тогда тысячи русских с оружием в руках отправились в далекую Африку на помощь свободолюбивым бурам, но Англия бросила всю свою мощь на уничтожение республики, убивая, сжигая села и фермы буров, завозя на пепелища переселенцев из Англии.

Российский император, который не мог тогда организовать помощь бурам в борьбе за свободу и независимость, дал не только разрешение на переселение, но и предоставил корабли. Таким образом, буры создали в Сибири несколько поселений, что постепенно разрослись в союз, а затем Государственная Дума выделила им земли с четко прорисованными границами, где буры и провозгласили Новый Трансвааль, который и стал просто Трансваалем, потому что прежний англичане стерли с лица земли.