После лекции я вышел с гудящей головой. За эти двести лет существования так называемой магии наука продвинулась достаточно далеко с вообще-то её черепашьими темпами. Создана классификация животных, растений и горных пород, некоторые даже с рисунками, хотя вряд ли рисовали с натуры, слишком уж художники дорисовывали фантастические элементы.

Во дворе на редкость теплая погода для сентября, ласковое солнышко, даже брусчатку площади прогрело, курсанты повыползали из тёмного мрачного здания, фланируют по двору, некоторые уже сумели завязать общение с барышнями на той стороне, и уже гордо гуляют с ними там.

А здесь, на нашей мужской стороне во главе одной группки двигаются двое: Глориана и старшекурсник Константин Каратозов, оба из княжеских родов, только Глориана из потомственных, а Каратозов из тех служилых, у которых ни земли, ни имений, а только мечи и служба в армии.

Каратозов, рослый и красивый франт, унаследовал от родителей рост, широкие плечи и выпуклую грудь, но титул ударил в голову, смотрит на всех свысока, а в глазах высокомерное недоумение: почему все не ползают перед ним, стукаясь лбами в землю?

Он то и дело протягивал руку в сторону Глорианы, делая вид, что хочет то ли обнять её за талию, то ли за плечи, но та одним холодным взглядом промораживала его так, что отодвигала на полшага.

Я опустил голову и постарался пройти мимо, я же ни к какой группе не прибился, потому как бы сам по себе, никакой высокий род меня не защищает, что для всех задир как красная тряпка для быка.

Однако Каратозов заметил меня и крикнул нагло:

— Эй ты, жук навозный, из Сибири ещё когда прибыл?.. А навозом до сих пор воняет!

— А у тебя сопли на мундир капают.

Я сказал с такой убеждённостью, что все уставились на его ноздри, он и сам провел себя пальцем по верхней губе. Глориана тоже посмотрела внимательно, он тут же шагнул ко мне и толкнул в грудь.

— Топай отсюда, смерд!

Я брезгливо посмотрел на его пальцы.

— А ты руки мыл после того, как из жопы что-то вытаскивал?..

— Чё? — взревел он. — Ты охренел?.. Вон отсюда!

Он снова толкнул меня в грудь, уже сильнее. Я отступил на шаг, сказал громко:

— От тебя ещё и воняет!.. Иди свою девку обнимай такими лапами, а ко мне не прикасайся!

— Чё?.. Чё ты провякал?.. Получи, смерд!

Господи, мелькнула тоскливая мысль, ну когда же это кончится? Уже вроде бы все знают, что я ни к кому не лезу, но защищаюсь вполне, очень даже вполне.

Он широко замахнулся, красиво, по-крестьянски, в былинах так богатыри обмениваются ударами, сперва один, потом другой, медленно и величаво, и так до сих пор, пока кто-то не свалится.

Или расчет на то, что склонюсь перед его титулом и мощью его великого Рода?

Я даже не отступил назад или в сторону, и без аугментации вижу как начинается замах, как выдвигается рука со всё сильнее сжимающимся кулаком, в самом деле громадным, как валун, вот идет в сторону моего лица…

В последний момент чуть дернул головой, кулак прошёл рядом, почти задев щеку, а я, задержав дыхание и сцепив зубы, ударил в ответ прямо в зло стиснутые губы.

Их расплескало в красные лохмотья, зубы с хрустом брызнули во все стороны, нижняя челюсть странно укоротилась, словно вдвинулась в череп.

Он закатил глаза, и уже не помня, кто он и где он, завалился с грохотом срубленного дерева навзничь, красивый, как Андрей Бульба после рокового выстрела того, кто породил.

Кто-то вскрикнул:

— Его что… кувалдой?

Остальные ошарашено молчали, я брезгливо вытер кулак о полу мундира, набычился и посмотрел на всех, как волк на стадо овец.

— Ещё вопросы?

Двое испуганно замотали головами, остальные опасливо отступили на шаг, только Глориана осталась на месте, рассматривала меня пристально, а вокруг её стиснутых кулаков заплясали недобрые синие искры.

Что у неё за магия и какой мощи выяснять что-то не хочется, я отступил на шаг, бросил негромко:

— Переверните этого дурака, а то захлебнется соплями.

Повернулся и ушел, за спиной зашебуршились, Каратозов захлебывается не соплями, а кровью, в самом деле может кони двинуть, надо спасать лидера, если не зубы, те уже потеряны, так хоть репутацию.

Как-то многовато драк. Дерутся простолюдины, дерутся купцы и мелкие дворяне, реже дерутся титульные аристократы, но лишь потому, что их самих меньше в империи.

Чтобы избегать драк, нужно быть совсем тихой серой мышью, но и это не гарантия, тихих тоже бьют. Даже не за дело, а просто так, раззудись плечо, размахнись кулак! И — смотрите какой я лихой и не боюсь крови!

Надо хоть как-то быть готовым, потому что побитый — это не только ссадины и кровоподтеки, но и потеря авторитета, репутации, а то и престижа, если он есть.

На следующий день прямо на занятиях в аудиторию ворвался Каталабют, крикнул злорадно:

— Вадбольский, в кабинет директора!

— Как скажете, — ответил я, уже готовый к неприятностям, — но директор вроде бы поехал в город…

— Иди-иди, — крикнул он. — Рассусоливает, понимаешь! За тебя старше рассусоливают!

Я молча вышел, добрался до кабинета и, толкнув дверь, перешагнул порог. Сердце дернулось и остановилось. Зильбергауза нет, но от окна повернулся громадный мужчина в мундире генерала от инфантерии, вылитая копия Каратозова, только старше лет на тридцать, уже грузный и с выпирающим животом, но высокий, статный и налитый силой. Значит, это и есть князь Каратозов, тайный советник, входит в ближайший круг императора, владелец рудников и пароходов…

Он шагнул ко мне, нависая, как скала в бурю над лодкой, прогрохотал:

— Так это ты то ничтожество, что искалечило моего наследника? Да я тебя уничтожу, сиволапое отродье!.. Завтра же загремишь на сибирские рудники, где и сгинешь в первую же неделю!

Он ещё с минуту орал, брызгал слюной побагровел, как вареный рак. Я молчал, ему уже казалось, что вбил меня в землю и растер подошвами, умолк на мгновение, я спросил тихо и очень вежливо:

— Вы в самом деле хотите погубить своего наследника?

Он вскинулся, прорычал:

— Ты что мелешь, щенок?

— Нашу схватку видели человек сорок, — напомнил я. — Видели, что ваш сын всячески оскорблял и унижал меня. Если бы я стерпел, стал бы ещё одним из тех, о кого вытирают ноги. Но я ударил… в ответ на оскорбление, и для всех стал… ну, можно сказать, почти героем.

Он едва не задохнулся от ярости, глаза выпучились как у гигантской мексиканской жабы итании.

— Ты? — прохрипел он сдавленным от ярости голосом, — ты героем?

Я кивнул.

— Да-да, не ваш сын, как вам бы хотелось. Никто его не позорил, он уронил своё достоинство сам. Уже тем, что решил поизгаляться над младшекурсником, что прибыл из далекой сибирской деревни, будто это моя вина или мой проступок!.. Это достойно? Наверное, для вас да, вы же так его воспитали!

Он побагровел, глаза выпучились ещё больше, вот-вот лопнут, быстро шагнул ко мне.

— Да я тебя…

Я бросил ладонь на рукоять тесака, вытащил до половины и прямо взглянул ему в глаза. Некоторое время смотрели друг другу в глаза, наконец он прошипел:

— Я тебя в пыль сотру!

— Возможно, — ответил я мирно, — у вас получится. Очень достойно для князя, генерала от инфантерии Его Императорского Величества. Вы правда когда-то Отечество защищали?

Он дернулся, в мутных от бешенства глазах рептилии появилось нечто от млекопитающего. Ещё раз прожег меня лютым взглядом, повернулся и быстро вышел из кабинета, мощно хлопнув дверью так, что та едва не соскочила с петель.

Через пару мгновений в кабинет влетел запыхавшийся Горчаков.

— Слава богу! — вскликнул он. — Думал, он тебя убьет сразу!..

Сердце мое колотится так, что даже не знаю как отходняк всё ещё не свалил с ног, я ответил с огромным усилием:

— Ну зачем же так… Мы поговорили… душевно… Как христиане…

— Что? — спросил он обалдело. — Это ты как христианин?

— С любовью, — пояснил я кротко. — А что, все любим истину… Ну, должны как бы. Дважды два четыре, Волга впадает в Каспийское море. А если ещё договориться, что лошади кушают овес и сено, то о чём вообще спорить?