Как и во всем мире, наши летуны не имеют никакого отношения к ВВС. Департамент связи и Войска связи – вот основные места службы наших пилотов. И украшена форма этих ребят привычной для меня эмблемой войск связи. Той самой, что была в Советской Армии. А связью у меня руководит генерал от кавалерии князь Чингизхан. Со здоровьем у князя были проблемы, но доктор Мюллер все-таки сотворил чудо и князь вновь на коне. А сев на коня, он тоже начал творить чудеса. В свое время, князь наладил работу военных телеграфистов так, что прочие генералы не мыслят воевать не имея телеграфа. Именно этот человек наладил работу так, что внедрение телеграфа принесло не геморрой а удобство. Уже при мне, он точно так же обошелся с телефоном. Наши штабы уже не мыслят себе, как можно жить и работать не имея под рукой телефонного аппарата. То же самое произошло и с внедрением радиосвязи. Учитывая разбросанность воинских частей и дороговизну линий проводной связи, наш Габайдулла сумел убедить военного министра в том, что радиосвязь – это способ навести экономию. Причем, значительную. Правда, для того, чтобы дать путевку в жизнь новому виду военной связи, пришлось закрыть глаза на кое-какие вольности, немыслимые в мое время. Например, использование радиосвязи для личных нужд. И опять – удобство! Правда, это только для дивизионных штабов и выше. Но уже ставился вопрос о внедрении полковых радиостанций. А про авиацию я уже говорил. Мне вообще нравился подход этого человека к делу. Причем, иногда приходилось пересматривать собственные, давно устоявшиеся взгляды. Как например я представлял себе солдата войск связи? Как человека, которого по состоянию здоровья не взяли в ту же самую пехоту. Но князь буквально камня на камне не оставил от моих прежних представлений.
– Ваше величество, служба связиста настолько тяжелей службы пехотного Ваньки, что без отборных людей нам не обойтись.
А дальше он перечислил причины, по которым его войска должны были получать отборнейших людей. Те же фельдегеря, которым предстоит доставлять донесения, должны быть и прекрасными наездниками, и отчаянными рубаками, чтобы важные пакеты не достались в руки противнику. Телефонисты и телеграфисты? Вы представляете себе, сколь много тяжелого они переносят на себе? Слабый человек столько не осилит. И стоит понимать, что малограмотным людям в войсках связи делать нечего. Воздушные курьеры? Тут ведь тоже нужны люди развитые и в умственном плане, и телесно здоровые. Пришлось изменить собственные взгляды. Тем более, что сам же и ляпнул:
– Кто еб…ся в дождь и грязь? Наша доблестная связь!
Теперь эти слова стали неофициальным девизом связистов. Их произносили с особенной гордостью. Но не в присутствии дам. И вот эти отборные люди составили костяк боевой авиации.
Наши самолеты связи при нужде могли быть легко оборудованы бомбодержателями и пулеметами. Наносить бомбо-штурмовые удары «воздушных фельдегерей» обязательно учили. При этом, тщательно выявляли среди них воздушных хулиганов. Этих наказывали ссылкой на Мангышлак, где их шеф по моему приказу организовал Школу воздушной джигитовки – колыбель еще не существующей истребительной авиации.
Удержать это в секрете от всего мира не вышло. Несмотря на старания нашей контрразведки, шпионы много чего про нас знали. Но ведь главное не то, что знает шпион. Главное – как истолковывают то, что он узнал. А за «правильное» истолкование у нас отвечал «сливной бачок».
«Можно вооружить аэропланы бомбами и пулеметами. Но будет ли от этого польза? Наиболее совершенные из дирижаблей способны нести в десятки раз большую бомбовую нагрузку и доставить ее на более дальнее расстояние. К тому же, он в отличии от аэроплана, способен значительно дольше находиться в воздухе.
По оборонительному вооружению дирижабль значительно сильней, чем два десятка самых совершенных аэропланов.
Можно долго перечислять преимущества одного перед другим, но вывод о невозможности заменить аэропланами дирижабельный флот очевиден. Стремление русских придать воздушным почтовикам хоть какую то боевую ценность, это показатель некомпетентности их военного руководства. Тысячи минных катеров не заменят один крейсер. Я уже не говорю про дредноуты.
Да и опыт идущей сейчас в Америке войны говорит о малой полезности аэропланов в военном деле. Тринадцать аэропланов было уничтожено дирижаблями с начала войны. При этом, ни один дирижабль не был даже поврежден аэропланом. Мнение о том, что вооруженный пулеметом аэроплан способен причинить вред воздушному крейсеру, глубоко ошибочно. Такое могло произойти в самом начале войны. Тогда действительно, наполненные водородом оболочки можно было взорвать, повредив их пулеметной очередью. И нужно сказать, что катастрофы в воздухе, произошедшие в результате подобных взрывов, действительно были. Но причинами их были либо неосторожность экипажа воздушного судна, либо огонь дирижаблей противника. Но сейчас, когда в Европе научились флегматизировать водород, а американцы начали использовать для наполнения оболочек гелий, у аэроплана исчезли всякие шансы на удачную атаку дирижабля».
Именно такое толкование внушал «теоретик» Энштейн-Левински. И это были не пустые слова, а подтвержденные опытом войны выводы. И в штабах европейских стран этим выводам верили.
Примерно тоже самое получилось и с танками. Чем лично мне понравился танк Менделеева? Именно тем, что за ним нет будущего. Потому я и заказал Ржевскому именно сверхтяжелую бронетехнику. Ну а спихнуть ее американцам для испытания ее в боевых условиях, сам бог велел.
Честно говоря, я ожидал провала. Но все обошлось. Дело в том, что в моем времени со сверхтяжелыми танками возились долго и практически все страны, имевшие танковое производство. И предназначались эти самые сверхтяжелые для прорыва сильно укрепленных полос обороны. Так вот, именно этой работой сверхтяжелые у американцев и занимались. Там, где местность позволяла их применять, они показали себя неплохо. Во всяком случае, американцам танки понравились. И они начали их сами производить. Ну а дальше, бои на Олимпийском полуострове, на озерном «пятачке» только убедили их в правильности сделанного выбора.
Британцы и французы тоже стали производить нечто подобное. И тоже не разочаровались. Британские танки успешно использовались в Миннесоте, французские – в Техасе, а польские – в Калифорнии. Я тоже был доволен этим дебютом. Почему? А как раз это я и объяснил представителям «Красной Звезды».
– Мы с вами знаем, каким должен получиться настоящий танк. Но ведь тут этого не знают! Здесь все довольны своими «сухопутными линкорами». Еще бы! Толстая броня, сильное вооружение, да еще и двигается! И как то никто не осознал простой вещи: это чисто осадная машина, которую никто не удосужился превратить в средство маневренной войны. В таком виде танк невозможно применять в составе подвижных соединений. Судите сами: запас хода 30–40 км. Для перемещения на более дальние расстояния его приходится разбирать, перевозить в разобранном виде и потом собирать на новом месте! И вся эта техническая обслуга с собственным громоздким оборудованием не способствует быстрой реакции на внезапное изменение обстановки.
– Николай Александрович, а не рано радуетесь? – постарался охладить мой пыл Константин Семенович, – я конечно не военный человек, но прекрасно понимаю, что светлые головы есть не только у нас. Вы не боитесь, что кому то в голову придут правильные идеи?
Честно говоря, именно этого я и боялся. Бронетехника с приемлемой оперативной подвижностью уже появилась. Первыми создали бронеавтомобиль австрийцы. За ними последовали остальные. А перейти к конструированию легких танков – вполне мог кто угодно. И предчувствия меня не обманули. Американцы создали нечто, отдаленно напоминающее «Рено ФТ-17». Их пока что произвели немного. Всего 10 штук. Но ведь лиха беда начало! Стоит обрести положительный опыт их применения и всё! Загнать в тупик местную военную мысль не выйдет. Но, как говорится бог не без милости. В один прекрасный день, польская «Трибуна Люду», захлебываясь от восторга, поведала миру о том небывалом подвиге, который совершил польский экипаж неисправного «панцерного самохода». Судя по описанию первого в этом мире танкового боя, дело остояло следующим образом.
