Я прикрыл глаза, принося в жертву танцующие огоньки, окроплявшие полумрак. Я украдкой послал навстречу его мыслям сильнейший импульс, но наткнулся на запертую дверь.

– Да, этим образом я преграждаю тебе путь. Болезненно буквальный образ для такого образованного язычника. Но ведь твою преданность Господу нашему Иисусу Христу взрастила сухая и наивная среда? Но подожди, сюда несут дары для тебя, они весьма ускорят наше соглашение.

– Соглашение, сударь? О каком соглашении идет речь? – спросил я. Я тоже услышал чье-то приближение. Мне в ноздри ударил крепкий, отвратительный дух. Я не шевелился и не открывал глаз. Я услышал, как пришелец рассмеялся низким грохочущим смехом, так хорошо освоенным теми, кто распевал «Dies Irae» с непристойным лоском. Удушающий запах вызывал в памяти горелую человеческую плоть или что-то в этом роде. Мне было противно. Я начал было отворачиваться, но постарался остановиться. Звуки и боль я мог выдержать, но не этот ужасный, ужасный запах.

– Подарочек для тебя, Амадео, – сказал пришелец.

Я поднял глаза. Я смотрел прямо в лицо вампиру, созданному из молодого человека с пепельно-белыми волосами и длинным худощавым телом скандинава. В обеих руках он держал большую урну. Потом он ее перевернул.

– Нет-нет, прекрати! – Я вскинул руки. Я понял, что это. Но было уже слишком поздно.

На меня посыпался поток пепла. Я задохнулся, крикнул и перевернулся. Я не мог вытрясти пепел из глаз и рта.

– Прах твоих братьев, Амадео, – сказал скандинав. Он разразился безудержным взрывом смеха.

Беспомощно лежа на животе, прижав к лицу руки, я стряхивал с себя горячую кучу пепла. В результате я несколько раз перевернулся, вскочил на колени, потом поднялся. Я попятился к стене. Упала огромная железная подставка для свечей, перед моим затуманенным взглядом заискрились огоньки, сами свечки попадали в грязь. Я услышал, как загремели кости. Я вскинул руки к лицу.

– А где же наша очаровательная сдержанность? – спросил скандинав. – Что это, наш херувимчик плачет? Так называл тебя твой господин – херувимчик, нет? Держи! – Он дернул меня за руку, а второй рукой попытался размазать по мне пепел.

– Проклятый демон! – крикнул я.

Я обезумел от бешенства и негодования. Я схватил его голову обеими руками и изо всех сил повернул, переломав все кости, а потом посильнее пнул его правой ногой. Он со стоном опустился на колени, не умирая, несмотря на сломанную шею, но я поклялся, что не оставлю ему жизнь ни в одном кусочке тела, и с размаху ударив его правой ногой, я сбил с него голову, кожа порвалась и лопнула, из зияющей дыры на туловище хлынула кровь.

– На себя посмотрите, сударь, – уставился я в его отчаянные глаза. Зрачки все еще дергались. – Умри же, умри, ради себя самого. – Я покрепче вцепился пальцами левой руки в его волосы и, повертевшись по сторонам, нащупал правой рукой свечку, сорвал ее с железного гвоздя и по очереди вдавил ее в его глазницы, пока он не лишился обоих глаз.

– Ага, значит, так тоже можно, – сказал я, поднимая голову и сощурив глаза от слепящего света.

Постепенно я различил его фигуру. Его густые вьющиеся черные волосы спутались. Он сидел в углу, и вокруг его табурета развевались черные одежды. Лицо, хотя и было обращено немного вбок, от меня не отворачивалось, и при свете я легко смог определить его очертания. Благородное, прекрасное, в изогнутых губах не меньше силы, чем в огромных глазах.

– Он никогда мне не нравился, – мягко сказал он, поднимая брови, – однако должен сказать, что ты поразил меня. Я не ожидал, что он уйдет так рано.

Я содрогнулся. Меня охватил ужасный холод, бездушная, противная злость, возобладавшая над печалью, возобладавшая над безумием, возобладавшая над надеждой.

Я ненавидел голову в своих руках, мне хотелось ее отбросить, но она еще не умерла. Кровоточащие глазницы вздрагивали, язык метался во рту.

– Какая мерзость! – вскрикнул я.

– Он всегда говорил очень необычные вещи, – сказал черноволосый вампир. – Видишь ли, он был язычником. Ты – никогда. То есть он верил в богов северного леса, верил, что Тор кружит вокруг мира со своим молотом...

– Ты никогда не перестанешь болтать? – спросил я. – Даже сейчас необходимо это сжечь, да?

Он одарил меня очаровательной невинной улыбкой.

– Дурак ты, что сидишь в этом месте, – прошептал я. У меня безудержно тряслись руки. Не дожидаясь ответа, я повернулся и схватил новую свечу, так как прежняя погасла, и поджег волосы мертвеца. От зловония меня затошнило. Я издал звук, напоминающий плач ребенка.

Я уронил пылающую голову на обезглавленное тело. Я бросил в пламя свечу, чтобы подлить в огонь воска. Собрав остальные сбитые мною свечи, я скормил их огню и, когда тело охватил слишком сильный жар, отошел.

Мне показалось, что голова шевелится в огне, поэтому я схватил перевернутый железный канделябр и, используя его как кочергу, растер горящую массу и раздробил все, что удалось.

В самый последний момент его раскинутые руки свернулись, пальцы врезались в ладони. Надо же, жить в таком состоянии, устало подумал я и кочергой подтолкнул руки к туловищу. Костер вонял тряпками и человеческой кровью, выпитой им кровью, вне всякого сомнения, но больше человеческих запахов не ощущалось, и я в отчаянии заметил, что сделал из него костер прямо среди праха моих друзей.

Что же, это показалось мне вполне уместным.

– Хотя бы одному я за вас отомстил, – печально вздохнул я.

Я отбросил примитивную кочергу из канделябра. Так я его и оставил. Места было много. Я удрученно перешел, босиком, так как мои туфли сгорели в огне, на другое широкое свободное место среди железных канделябров, где чернела чистая на вид влажная земля, и там я лег, как раньше, не заботясь, что черноволосому вампиру теперь прекрасно меня видно, поскольку я оказался прямо перед ним.

– Тебе знаком этот северный культ? – спросил он, как будто ничего страшного не произошло. – Тот самый, где Тор вечно ходит кругами со своим молотом, а круг все сужается и сужается, за ним лежит хаос, а мы находимся внутри теплого кольца, обреченные на вырождение. Никогда не слышал? Он был язычником, его создали маги-ренегаты, чтобы он убивал их врагов. Я рад от него избавиться. Но что же ты плачешь?

Я не ответил. Здесь не на что было надеяться, в жуткой комнате под куполом из черепов, где мириады свечей озаряли своим светом исключительно свидетельства смерти, а среди этого кошмара – прекрасное, крепко сложенное черноволосое существо, которое не испытывает никаких чувств по поводу смерти того, кто служил ему, а теперь превратился в кучку тлеющих вонючих костей.

Я представил себе, что я дома, в безопасности, в спальне Мастера. Мы сидели рядом. Он читал текст по-латыни. Мне было все равно, какие он произносит слова. Повсюду нас окружали блага цивилизации, красивые, приятные вещи, а каждый предмет в комнате создан человеческими руками.

– Суетные мысли, – сказал черноволосый вампир. – Суетные и безрассудные, но тебе еще предстоит в этом убедиться. Ты сильнее, чем я рассчитывал. Но ведь он прожил много веков, твой создатель, никто и не помнит рассказов о временах, когда не было Мариуса, одинокого волка, который никого не допускает на свою территорию. Мариуса, убийцы молодых.

– Насколько я знаю, он убивал только злодеев, – прошептал я.

– А мы разве не злодеи? Каждый из нас злодей. Вот он и убивал нас без сожаления. Он считал, что мы не представляем для него опасности. Он повернулся к нам спиной! Он считал, что мы недостойны его внимания, а потом, смотри-ка, он расщедрился и передал всю свою силу простому мальчику. Но должен сказать, что ты очень красивый мальчик.

Раздался шум, зловещий шорох, довольно знакомый. Запахло крысами.

– О да, мои дети, крысы, – сказал он. – Они ко мне приходят. Хочешь посмотреть? Перевернись и посмотри на меня, если не сложно. Не думай больше о святом Франциске с его птицами, белками и волком. Думай о Сантино с его крысами.