— О Боже, — прошептал я, — о Боже. — Я слабо улыбнулся. — Какое орудие пытки приобрел я с твоим появлением на свет!

Няня отпрянула от меня. Я смотрел, как она положила моего ребенка обратно в люльку.

— Убирайтесь! — выкрикнул вдруг я, обводя взглядом комнату. — убирайтесь!

Слуги в испуге уставились на меня, затем склонили головы и выбежали вон. Я подошел к моей дочери. Она, казалось, была окружена ореолом огня. Я склонился над ней. В этот момент все чувства, мысли, ощущения покинули меня, растворившись в сверкающем тумане радости. Богатство крови моего ребенка, казалось, подступало к моим губам, искрясь золотом, как хвост кометы. Я поцеловал ее, затем взял на руки и вновь склонился над ней. Нежно я поднес свои губы к ее горлу.

— Байрон!

Я остановился и медленно обернулся. Белл усиленно пыталась встать с кровати.

— Байрон!

Ее голос был хриплым и отчаянным. Она скатилась с кровати, пытаясь подползти ко мне.

Я вновь взглянул на ребенка. Девочка ручками касалась моего лица. Какими крохотными были ее пальчики, какими великолепными были ее ноготки. Я стал рассматривать их, склонив голову еще ниже.

— Отдай ее мне.

Я повернулся к Белл. Она трепетала от волнения и, почти падая, протягивала ко мне руки.

— Я так долго ждал ее, — мягко сказал я.

— Да, — задыхаясь, ответила она, — да, но теперь она моя, я ее мать, прошу тебя, Байрон, — она тяжело дышала, — отдай ее мне.

Я, не мигая, смотрел на нее. Белл выдержала мой взгляд. Я взглянул на своего ребенка. Она была такой красивой, мое создание. Она вновь подняла свою крошечную ручку. Забыв о себе, я улыбнулся ей в ответ.

— Прошу тебя, — сказала Белл. — Пожалуйста.

Я отвернулся и подошел к окну, наблюдая за холодным лондонским небом. Как тепло и уютно чувствовал себя ребенок на моих руках. Я ощутил чье-то прикосновение и обернулся. Выражение лица Белл было ужасным.

Я отвел взгляд и опять посмотрел на небо. Тьма сгущалась на востоке, и облака казались предвестниками ночи. Они надвигались на беспорядочный, суматошный Лондон. Я ощутил озноб от мысли, как огромен, как бесконечен мир. Все это — даже больше, чем это, — показывал мне паша в полетах своих снов, но тогда я не понял его, я его не понял. Я закрыл глаза, меня била дрожь, я ощутил неизмеримую природу вещей. Что значила человеческая любовь в этой вселенной? Лишь пузырек в грозном разрушительном потоке вечности. Искра, вспыхивающая на короткое мгновение в темноте вселенской ночи, через миг гаснет, и наступает пустота.

— Ты должна запомнить этот миг, — сказал я ей, не оборачиваясь. — Ты должна оставить меня, Белл. Не имеет значения то, что я буду говорить, не имеет значения, как резко я обращусь к тебе, — ты должна уйти!

Я обернулся и взглянул на нее. Глаза Белл, такие холодные недавно, теперь были полны слез. Она потянулась, пытаясь погладить мне щеки, но я покачал головой.

— Мы назовем ее Ада, — сказал я, передавая дочь в ее руки.

Я повернулся и, не говоря ни слова, вышел из комнаты.

— Ты сумасшедший, — сказала леди Мельбурн, когда я рассказал ей, что сделал. — Да, сумасшедший. Ты женился на девушке, она родила тебе ребенка. И что же теперь? Почему?

— Потому что я не могу этого сделать.

— Ты должен. Ты должен убить ее. Если не Аду, так Августу.

Я вздрогнул и отвернулся.

— Не думаю, — сказал я. — Удовольствие всегда приносит большее удовольствие, когда его предвосхищаешь. Я буду стараться предвосхитить его.

— Байрон, — позвала меня леди Мельбурн. Ее бледное лицо выражало сожаление и презрение. — Все это время ты продолжаешь стареть. Посмотри на меня. Я была глупа, и все же я сдалась. Мы все сдаемся. Перебори себя. Выпей кровь своей дочери, пока ты еще молод. Ты обязан сделать это для нас.

Я нахмурился.

— Обязан? — спросил я. — Перед кем я в долгу? Леди Мельбурн слегка приподняла бровь.

— Ты обязан всему нашему роду, — произнесла она.

— Почему?

— Ты убийца Вахель-паши. Я взглянул на нее с удивлением.

— Я никогда не говорил тебе об этом, — сказал я.

— Мы знаем.

— Но как?

— Паша был носителем необычайной силы. Среди вампиров — повелителей Смерти он был почти что королем. Неужели ты не знал этого? — Леди Мельбурн помолчала. — Мы все ощутили его уход.

Я нахмурился. Рожденный из мрака моего воображения призрак паши внезапно предстал передо мной, бледный и ужасный, с лицом, искаженным невыносимой болью. Я встряхнул головой, и фантом исчез. Леди Мельбурн смотрела на меня с легкой улыбкой на бескровных губах.

— Теперь он мертв, — прошептала она мне на ухо, — а ты — его наследник. Я холодно посмотрел на нее.

— Наследник? — повторил я и рассмеялся в ответ. — Это и глупо, и смешно. Ты забываешь, что я убил его.

— Нет, — сказала леди Мельбурн, — я не забываю.

— Тогда что ты имеешь в виду?

— А то, Байрон, — леди Мельбурн снова улыбнулась, — что он должен был выбрать тебя.

— Выбрать? Меня? Для чего?

Леди Мельбурн замолчала, и на ее лицо вернулось выражение ледяного спокойствия.

— Чтобы постигнуть тайны нашей породы, — сказала она. — Чтобы найти ответ перед лицом вечности.

— О, да, — рассмеялся я. — Всего лишь.

Я отвернулся, но леди Мельбурн взяла мою руку.

— Пожалуйста, Байрон, — сказала она. — Убей своего ребенка, выпей его кровь. Тебе понадобится сила

— Для чего? Чтоб стать таким, как паша? Нет. — Пожалуйста, Байрон, я…

— Нет!

Леди Мельбурн содрогнулась под моим взглядом. Она опустила глаза и надолго замолчала.

— Ты так молод, — произнесла она. — Но уже понимаешь, какой силой ты обладаешь.

Я покачал головой и обнял леди Мельбурн.

— Я не хочу этой власти, — мягко ответил я.

— Потому что ты уже имеешь ее. — Леди Мельбурн подняла глаза. — Что же ты еще желаешь?

— Покоя. Мира. Вновь стать смертным. Леди Мельбурн усмехнулась.

— Несбыточные мечты.

— Да. — Я слегка улыбнулся. — И все же, пока живы Ада и Августа, тогда, возможно… — Я помолчал. — Тогда, возможно, какая-то часть меня все еще смертна.

Леди Мельбурн расхохоталась. Но я заставил ее замолчать, крепко сжав в своих руках; она заглянула в глубину моих глаз, как попавшая в ловушку жертва.

— Ты просишь меня, — произнес я медленно, — измерить глубину тайны нашей породы. Но нам, напротив, не следует знать эту тайну, нам нужно стараться бежать от того, что мы представляем. У вампиров есть сила, власть, знание, вечная жизнь, но все это — ничто, потому что мы постоянно жаждем крови. Ибо пока мы испытываем эту жажду, на нас будут охотиться и относиться к нам с отвращением. И все же, зная это, я чувствую, как день ото дня растет моя жажда, становясь более жестокой. И скоро кровь станет единственной вещью, способной доставить мне удовольствие. И все другие радости жизни будут услаждать мой вкус, как зола во рту. Это моя судьба, наша судьба, леди Мельбурн, не так ли?

Она не ответила. В ее зрачках я увидел свое лицо, горячее и резкое. Страсти, раздирающие мою душу, отражались в нем, как тени от облаков.

— Я найду спасение, — сказал я наконец. — Я буду искать его, если даже на это потребуется вечность. — Я помолчал. — Путь будет более тяжелым, и паломничество — более мучительным, ведь я потерял большую часть человеческого в себе. Я не понимал этого раньше, но теперь осознал это. Да, — я кивнул, — теперь я это понимаю.

Мой голос затих, и я уставился в темноту. Мне привиделась чья-то неясная фигура В течение нескольких секунд передо мной маячило лицо паши. Я мигнул — и оно исчезло. Я обернулся к леди Мельбурн.

— Я уеду из Англии, — сказал я ей. — Я оставлю свою сестру и дочь и не стану пить их кровь.

Я отвернулся. Леди Мельбурн не пыталась остановить меня. Я пересек комнату и вышел в холл, звук моих шагов эхом раздавался в моей голове. Там я увидел Каролину Лэм. Она ужасно похудела, и, когда я проходил мимо, мне показалось, что ее улыбка напоминает оскал. Она поднялась и последовала за мной.