Лайонел остановился перед камерой, привлеченный знакомой фамилией «Зазаровский» на железной табличке сбоку. Затем вновь обратил взор на собеседника. Прошло несколько месяцев после заговора Анжелики, но натянутость ощущалась даже в воздухе, наэлектризованном и тяжелом. Между ними пролегла сама бездна, глубочайшая и кровоточащая как незажившая рана. Оба чувствовали себя точно в ловушке. И знали, «как прежде», когда они могли читать друг друга без слов, уже не будет никогда. Это осознание угнетало их, а бессилие что-то изменить приводило в ярость и отчаяние, которое оба искусно скрывали. Ничего иного, стоя на разных концах бездны, им не оставалось.

— Сегодня ты мне сильно напоминаешь Йоро. Он тоже любит пофилософствовать на тему моих мотивов. Утомительно. Поверь, о себе я знаю куда больше, чем кто бы то ни было.

— Тогда не спрашивай, что я думаю, — развел руками Георгий.

Молодой человек вздохнул.

— Речь о стратегии! Что ты о ней думаешь? А не обо мне и моих внутренних метаниях!

— Стратегия отменна, — коротко ответил бывший друг.

Лайонел не успел ничего сказать, за решеткой мелькнула тень и раздался слабый с хрипотцой голос:

— Отменная, за исключением одного: что помешает, скажем, мне — одному из могущественнейших вампиров этого города не принять в самый ответственный момент сторону противника?

Голос — гнусавый, с хрипотцой Лайонел прекрасно помнил, как и его обладателя — мужчину неопределенного возраста, худощавого на лицо, с маленькими узкими глазками и носом, похожим на клюв попугая. Еще в начале осени прошлого года этот почтенный господин был вхож в лучшие дома Петербурга и уважаем в высшем обществе.

Молодой человек неприязненно скривился. Пятьдесят лет он терпел выходки этого малоприятного идиота из-за его редкого дара, и последней каплей стала нелепейшая проделка: закинутая девушка на крест ангела, венчавшего Александрийскую колонну на Дворцовой площади. Ее кровью был заляпан весь столп, и служба уборщиков едва успела все очистить до рассвета.

Лайонел, нисколько не взволнованный выпадом пленного, вкрадчиво поинтересовался:

— Зазаровский, зачем тебе свобода? Почему ты хочешь выйти из тюрьмы?

— Тебе известно! — надломленным голосом выкрикнул пленник.

Конечно он знал: женщины, хорошая кровь, женщины, мальчики, много крови — вот что совсем недавно составляло счастливейшее существование обитателя камеры номер тысяча тридцать пять.

Молодой человек задумчиво посмотрел на Георгия, рассеянно теребившего золотую пуговицу на рукаве пиджака, и ответил:

— Он хочет выйти из тюрьмы для того, чтобы жить! Понимаешь?

Взгляд друга прояснялся и он кивнул.

— Да, перерождение большинству из них сейчас совсем некстати...

* * *

Катя сидела на краю крыши нежилой пятиэтажки, подставив лицо теплому ветру. Огромная белая луна висела над тонкой трубой, неизменно выпускающей серый дымок. Небо походило на черный бархатный плащ — ровный, без единой складки, с нашитыми серебряными звездами, крупными, точно вырезанными из фольги. Внизу простиралась длинная улица, со всех сторон зажатая старыми уродливыми домами, через дорогу находился какой-то завод, а напротив него — дом братьев, окруженный высокой стеной с колючей проволокой.

Так хорошо было сидеть, откинув голову, глядя в непостижимую черноту небес, и осторожно, как будто по неосвещенному коридору, на ощупь передвигаться в своих фантазиях.

Сегодня ей хотелось мечтать, и это внезапное желание сперва напугало ее. Ну о чем ей мечтать? За нее уже все-все решили, а мечты — они для свободных. Но сколько она мысленно ни смеялась над собой, фантазия ее несла на новообретенных крыльях, аж дыхание перехватывало.

Девушка почувствовала в себе небывалую силу, больше она не желала сидеть в своей комнате, уставившись в стену, или бесцельно бродить по району. Ей хотелось что-то делать, энергия, которую она пыталась постоянно в себе угомонить, рвалась наружу. Сама толком не понимала, чего собирается добиться. Одно уяснила: сидеть и жалеть себя она больше не намерена.

И так легко и спокойно ей стало от этого решения, что Катя негромко засмеялась.

Примостившийся рядышком Йоро, как никто умеющий, когда требуется, хранить тишину, спросил:

— Вспомнила что-то?

— Не совсем...

Катя хотела ему признаться, но ее взгляд скользнул по черной трубе, выпускающей дым, и она воскликнула:

— А ты не знаешь, что там? Это завод?

Как ей показалось, мальчик смешался, и она уже хотела беспечно махнуть рукой, но он ответил:

— Лучше тебе не знать...

Девушка насторожилась, потребовав:

— Скажи!

Йоро почесал ногу и нехотя проворчал:

— Это винный погреб.

Катя продолжала непонимающе на него смотреть, но поскольку он молчал, заметила: — Но вампиры же не пьют спир... — Она осеклась, да так и осталась сидеть с приоткрытым ртом, с ужасом взирая на устремленную к луне черную трубу. Усилием воли девушка отвела взгляд от серого дымка, охрипшим голосом прошелестев: — Ты хотел сказать крематорий...

Так вот откуда нескончаемым потоком кровавое вино текло в дома вампиров города.

— Я вообще не хотел говорить, — сознался оборотень и свел на переносице черные брови.

Катя пораженно тряхнула волосами.

— Я все могу понять, кровь с неба не льется, ради нее приходится убивать! Но зачем, скажи, жить рядом с таким местом?

— Это стратегически важный объект, если неприятель его парализует, считай, любая война проиграна, — пояснил мальчик. — Безопасность города для Лайонела всегда была превыше всего.

Девушка озадаченно посмотрела на жуткий завод, а потом на дом братьев напротив него и нерешительно сказала:

— Лайонел так любит исторический центр! Неужели он торчал в этом забытом Богом и людьми районе лишь для того, чтобы работу завода никто не остановил?

— Тебе кажется это глупым, — усмехнулся Йоро. — Уверен, многие, кто хотели занять место Лайонела, с тобой поспорят. Средний срок правления одного вампира длится обычно не более тридцати лет. Всего лишь тридцати! Тебе известно, сколько правил Лайонел?

Ей было известно, а еще она в очередной раз поняла, как, в сущности, мало знает о мире, куда попала, и о вампире, который подарил ей билет в эту преисподнюю.

«Я не стану смотреть, не стану думать, не стану», — мысленно шептала себе девушка, не в силах оторвать взгляд от дыма, тянущегося из трубы. Сколько раз она видела его? Как же ее удивляло, что дым идет из трубы днем и ночью.

«Блаженно неведенье», вспоминались слова Лайонела, сказанные в день, когда ему пришлось открыть шкатулку, присланную из Тартаруса. Сейчас Катя осознала абсолютно четко: о каких-то вещах лучше в самом деле не знать.

Девушка надолго замолчала, пытаясь собрать из пепла остатки былого хорошего настроения. Йоро тоже не пытался продолжить разговор, он тихонько сидел, обняв колени, и смотрел на небо.

Катя повернула к мальчику голову и, полюбовавшись его профилем, точно невзначай обронила:

— Ты всегда раньше давал мне советы.

Его плечи поникли и напряглись.

— Тебе нужен совет?

— Не знаю. — Катя помолчала, устремив взгляд на белый лунный диск, по-прежнему избегая взглядов вниз — на черную трубу.

Йоро вздохнул

— Даже маленький совет — это гвоздик в доску деревянного моста, который однажды привет к вратам, за которыми каждый увидит, что вышло из его советов.

Девушка обняла его, прижала голову с черными лохматыми волосами к своему плечу и чмокнула мальчика в висок.

— Я постоянно думаю, — признался оборотень, — а что было бы, не приди я в парк, когда Лайонел освободил меня?! Не совершил ли я самую огромную ошибку в своей жизни, убедив тебя в чувствах Лайонела! Ведь ты могла когда-нибудь забыть и встретить хорошего человека. — Мальчик с невыразимой грустью посмотрел на Катю и, едва касаясь, провел ладонью по волосам, стекающим волнами по ее плечу. — Как я мог поступить так со своим талисманом, я должен был защищать тебя, оберегать... и в первую очередь от вампиров.