Прочная кожа, прикрывающая ее торс, носила следы ударов клинка. Ей хотелось, чтобы до окружающих дошло: эти удары она выдержала и все еще гуляет по свету.

Кроме кожаной кирасы, ее защищали темные краги и замшевые сапоги, в каждом из которых прятался подальше от чужих глаз маленький, опасно отточенный клинок в ножнах, промасленных изнутри. На левой руке была черная перчатка, тоже кожаная. С виду перчатка мало отличалась от обычной, но заключала внутри механизм, сработанный отличным мастером из Южного Края. За искусственную руку пришлось отвалить кучу денег, но она того стоила: с ней можно было вытворять всякие штуки. Весило устройство немало, но Радстак давно к нему привыкла. Ей даже приятно было ощущать движение шестеренок и шарниров поверхностью кожи.

На поясе она оружия не носила. В Петграде, городе на Перешейке, куда она недавно прибыла, гражданам и приезжим не запрещалось носить оружие – но местная полиция любила устраивать неприятности тем, кто его имел. Особенно завидев что-нибудь вроде тяжелого боевого меча – ее любимой разновидности оружия. Она сдала свой меч на хранение в общественный Арсенал – подобное цивилизованное удобство предоставлялось только в таких больших городах-государствах, как Петград.

Радстак вынуждена была признать, что город выглядел вполне прилично. Большой, ухоженный, процветающий. К услугам горожан имелась служба охраны здоровья, к военным здесь относились уважительно. Население не испытывало особого гнета. Простой мастеровой мог прожить здесь прилично и довольно долго. По меркам Перешейка это считалось наивысшим уровнем культуры.

Разумеется, на ее родине города были и больше, и лучше. Сама Радстак происходила из республики Диллокви, расположенной в северной части Южного Края. Диллокви – вот настоящая земля, а город, где она родилась, Хюннси… Прекрасный. Гордый. Значительный. С выдающимся историческим прошлым, служившим обоснованием немалых притязаний. О том, что на самом деле Диллокви – всего лишь осколок прежней Южной империи, там предпочитали не помнить. Диллокви сумела подняться из руин после Великой Смуты, как и другие страны Южного континента, теперь существовавшие независимо друг от друга.

Радстак не впервые проделывала путешествие на север: на Перешейке было проще продать свой меч. Перешеек был весьма надежным источником мелких заварушек между отдельными городами-государствами. Они пререкались из-за пахотных земель; они оспаривали принадлежность дорог, они грозились, суетились, посылали друг другу ультиматумы и даже иногда устраивали войны, чтобы обеспечить Радстак пропитанием – хотя бы на некоторое время. Все здешние конфликты очень быстро сходили на нет, однако Перешеек обладал достаточными ресурсами для поддержания постоянной военной угрозы.

Но теперь, похоже, кое-что изменилось.

Мальчик, еще не достигший подросткового возраста, но уже изможденный, как старик, провел ее в глубь воняющего свалкой логова. Он возник словно из воздуха, когда она ступила на порог заведения и показала краешек серебряной монеты, зажатой в ладони.

Она уделила мальчику одну монетку – та исчезла, едва коснувшись его крошечных пальчиков. Еще одну монету Радстак держала в кулаке, остальные деньги были запрятаны по кошелькам и карманам так, что никакому воришке не найти.

У нее были бесцветные глаза – лишь легкий намек на желтизну на радужках. Зато глаза эти, казавшиеся маленькими на лице, пересеченном двумя шрамами, были способны обшарить окрестности, внешне оставаясь почти неподвижными. Мужчины назвали бы ее бронзовое от загара лицо скорее правильным, чем красивым. Впрочем, она не проводила ночей без сна, гадая, что думают о ее внешности мужчины. Ее коротко остриженные волосы имели оттенок темной вишни. На затылке еще один шрам выделялся под ними белой чертой.

Тот удар рассек ее шлем. Громадный меченосец рассчитывал убить ее этим ударом. Она рухнула наземь, перекатилась на бок и вскочила на ноги, ничего не видя перед собою, кроме ревущей черноты… потом из нее выплыло лицо склонившегося над нею великана. Она выхватила из сапога нож и метнула во врага. Нож угодил прямо в его разинутый рот, проткнул насквозь язык и высунул зазубренный кончик под челюстью. Кто вынес ее с поля боя, Радстак так и не узнала. Она очнулась в шатре хирурга, когда ей зашивали скальп.

Здесь не было ни кроватей, ни нар, только груды тел. Мальчик проворно двигался зигзагами, уводя в темноту, где можно было лишь угадывать контуры человеческих тел на полу. Радстак держалась настороже.

Одна куча тряпья, справа, ходила ходуном – вперед-назад под одеялом, ритмично, даже слишком – мальчик миновал ее, еще шаг – и…

Она круто развернулась. Каблуком наступила на чью-то правую руку, как раз над локтем. Носком другого сапога ударила по тряпкам – для большей крепости носок был снабжен железной оковкой поверх кожи. Под одеялом хрустнуло сломанное ребро.

Если там лежит очередной листоед со слизью вместо мозгов, хозяева возражать не будут.

Из темноты откуда-то впереди и снизу раздалось:

– Меча нет!

По мнению владельца шипящего голоса, посетительница была безоружна. Ладно, пусть так и думают.

Она ударила еще раз – так, чтобы у лежащего на время перехватило дыхание, – и отскочила в сторону. Краем глаза уловила, как исчезает в темноте мальчишка, – но там, где он только что был, теперь стоял кто-то другой. Угрожающая поза и клинок в руке.

Грубая работа. При свете дня, когда жертва могла бы издали увидеть нависающую фигуру вооруженного громилы и застыть от страха, затея имела бы определенный успех. Да и здесь, в вонючей полутьме, она сгодилась бы против неопытного. Но когда имеешь за плечами десятилетие боевых трудов…

Радстак вытянула левую кисть, раздвинув и распрямив пальцы. В затхлом воздухе лязгнул металл – это сработал механизм.

Правую руку она резко выбросила вперед и ударила по пальцам, сжимавшим нож. Сильный, болезненный удар отвлек нападающего. Но исход схватки, конечно же, решила левая рука: молниеносный взмах, тонкое жужжание металлического жала и два изогнутых шипа – красивые, надежные, остро заточенные, как и все, чем пользовалась Радстак, – выскочили из тыльной стороны ее ладони. Каждый из них сорвал лоскут кожи с лица противника. Одновременно женщина снова крутанулась на каблуках, открыв путь шатающейся окровавленной фигуре, которая с воплем пролетела мимо и рухнула поверх нескольких лежащих тел.

Она застыла, пригнувшись и расставив жилистые ноги. С лезвий капала кровь. Тело под одеялом справа от нее исходило криком нестерпимой боли.

Впереди еще что-то шуршало. Тот, кто шипел «Меча нет», – а может, там были и другие. Ее поверженный противник не переставая вопил на полу у нее за спиной – высоким, пронзительным голосом, словно безумный. Наверное, она попала в глаз. Глупый подонок Перешейка!

Ее правая рука выхватила из сапога клинок – тонкая плоская полоска кованого металла без рукояти. Специально для метания. Она взвесила нож на ладони. Затаив дыхание, вслушалась, определяя, что готовится в темноте.

Вновь появился мальчишка – с грязным пятном на балахоне и гладким личиком, которое осталось бы непроницаемым даже при самом лучшем освещении. Где-то в углу комнаты, подобной пещере, послышались неровные, удаляющиеся шаги. Тела – даже те, на кого свалился раненый, – не издавали ни звука, лишь подергивались и изредка вздрагивали.

Радстак сунула метательный нож за сапог, но шипы, прикрепленные к левой перчатке, не убрала. Мастер, который сделал это хитроумное приспособление, проживал в деревне неподалеку от ее родного Хюннси. Он был средних лет, но жить ему оставалось мало. Его тело изнутри пожирал недуг, источивший плоть и превративший человека в мешок с костями. Мастер уже не мог ходить без посторонней помощи, а потому старался пореже отходить от верстака, где и была изобретена замечательная перчатка. Радстак сама подсказала ему идею, постаралась объяснить, что имеет в виду. Она увидела такую штуку во сне. Это был очень яркий боевой сон, и мысль о перчатке хорошо запечатлелась в памяти.