Пролт обнаружила, отчасти даже с удивлением, что все еще питает сильное чувство к Ксинку. Они остались любовниками. Но любовь, как она теперь узнала, требовала равновесия сил. Когда-то весы полностью склонились в его пользу – и Пролт оказалась совершенно беспомощна в своих чувствах, она потерялась в волнах беззаветной, слепой преданности, на которую способны лишь девушки, только что потерявшие невинность.

Теперь чаши весов поменялись местами.

Мерр, посланец из Петграда, был гораздо старше и ее, и Ксинка, и он откровенно выказывал глубокое презрение к Университету. Он был сухощав и жилист и, наверно, легко переносил быструю езду.

– Вы предпочитаете остаться здесь? – спросил Мерр, проигнорировав слова Ксинка. – Рассматривать бумажки, исписанные вкривь и вкось и спорить о всякой ерунде, случившейся сто зим назад? Прекрасно. Будь по-вашему!

Пролт даже отшатнулась, пораженная грубостью пришельца. Он прибыл сюда, если верить его словам, по повелению правителя Сультата – чтобы доставить ее в Петград, где отчаянно нуждались в ее таланте. После смерти Хонниса связь дальнеречью между Университетом в Фебретри и Петградом прервалась.

Ксинк вскочил на ноги, но Мерр успел опередить его и бесстрашно встал перед противником выше и моложе себя. То, как быстро Мерр принял боевую стойку, стиснув кулаки, и блеск в его глазах говорили о том, что он просто нарывался на драку. Поняв это, Ксинк отступил на шаг.

– Вы не должны так обращаться к женщине! – все-таки сказал он, и голос его не дрогнул.

Обветренное лицо Мерра оскалилось.

– Сядьте, – сказала Пролт, – сядьте вы оба!

Они находились в их квартире, в Синем флигеле. Пролт последние несколько дней не выходила даже за дверь. Хоннис ушел. Ее работа в качестве военного стратега, как она думала, была выполнена. Но она не знала теперь, что с собой делать. Казалось, она не может просто возобновить прежние занятия студентки четвертой ступени. Слишком многое изменилось.

Она не могла вернуться назад, но каким образом она могла бы пойти вперед – и зачем?

И вот прибыл Мерр и сообщил, что она еще нужна кому-то, еще что-то значит. Но манеры посланца совершенно не соответствовали той горячей просьбе, чуть ли не мольбе, которую он передал от Сультата.

– Я думаю, что ваши дипломатические способности еще нуждаются в усовершенствовании, Мерр, – сказала она странным тоном. Сарказм и другие тонкости речи все еще казались ей непривычными.

– Я не дипломат. В Петграде нет дипломатов. – Мерр вернулся в свое кресло, как и Ксинк.

Пролт удивленно подняла бровь:

– Но как же тогда ваш первый министр намерен собрать свой союз?

– Он послал в разные страны членов своей семьи, – сказал Мерр.

– Это рискованно, – заметила она, осознав значение последней фразы. Мерр насмешливо улыбнулся.

– Вы совершенно правы, барышня. Мы все сейчас рискуем. Разве вы не знаете, что поставлено на карту?

– Знаю, – ледяным тоном ответила Пролт.

– Тогда почему вы колеблетесь? Поедем! Мы можем добраться до Петграда завтра после полудня.

Она никак не могла свыкнуться с мыслью, что можно оставить Университет. Никогда не думала о таком развитии событий, даже теоретически, после того, как успешно завершила начальный курс обучения. Рассчитывала остаться здесь как… как…

Остались ли у нее еще прежние академические устремления? Раньше она мечтала, как однажды унаследует после Хонниса пост главы кафедры военной истории. А теперь? Да, эти мечты сильно поблекли – но отъезд казался еще более нереальным.

– Почему Сультат не прислал кого-нибудь из ваших магов Дальнеречи? – В ее голосе слышалась легкая дрожь. Она намеренно тянула время. – Тогда вы наладили бы связь со мною, как раньше с мэтром Хоннисом.

Прежде чем окончательно впасть в забытье, мэтр Хоннис воспользовался этим удивительным способом магической связи, чтобы сообщить в Петград – довольно грубыми словами – о своей близкой кончине. Пролт сидела у его постели и смотрела, пораженная этим зрелищем.

Мерр покачал головой:

– В Петграде вы будете в большей безопасности.

– В безопасности? – переспросил Ксинк.

Мерр не посмотрел на него, но ответил:

– Фельк вскоре вторгнется на южную половину Перешейка. Они не слишком-то утомились, захватывая северную часть. Если прорвутся в этом направлении, как вы полагаете, устоит ли этот – как там его? – университетский городок? Петград сейчас – самый могущественный из свободных городов. Мы обладаем средствами для обороны. Если Фельк в конце концов завоюет весь Перешеек, я ручаюсь, что мы падем последними!

Холодные пальцы страха стиснули сердце Пролт. Но она ощутила и другое – восторг, даже облегчение, – оттого, что война все-таки не обойдет ее. Она встала и вскинула голову.

– Ксинк, хочешь ли ты сопровождать меня или остаться?

Ей удалось задать вопрос этот ровным тоном. Ничто не указывало, чего она хочет больше. Он ведь еще не завершил свою карьеру здесь, в Университете, под руководством мэтресс Цестрелло.

Ксинк поднял на нее свои синие, с золотыми крапинками глаза.

Издалека Пролт едва разглядела свежую могилу среди высокой травы. Тут пока был только временный знак – доска с наспех нацарапанным именем Хонниса, воткнутая прямо в землю. Через некоторое время поставят более достойный его красивый каменный памятник.

Доска была вырезана из можжевельника – это название само всплыло из памяти, вытащив за собой воспоминания о Драл Блидсте, лесопильном городке ее детства.

Ей казалось, что ее наставник и не захотел бы ничего, кроме этой простой деревяшки. Хоннис придерживался прямолинейной некорректности так, словно это была религия. Он ненавидел ложную сентиментальность. Если бы он оказался здесь живой, то наверняка с презрением высмеял бы саму идею памятника его жизни. Да, он мог бы высмеять даже проливающих слезы, ничуть не задумываясь о чувствах других людей.

Пролт очень не хватало его.

Могила находилась среди густых неухоженных зарослей, окружающих жилые корпуса посреди городка. Деревья здесь уже поддались велению осени и печально роняли иссохшие листья. Правильное место для могилы мэтра Хонниса, тем более что отсюда видно круглое окно его квартиры, – высоко вверху толстые стекла отражали приглушенный облаками полуденный свет.

– Бездельники, – проворчал Мерр у нее за спиной.

Квартира теперь опустела. Вещи Хонниса, как всегда бывает с личными вещами, казались просто мусором посторонним, не знающим, как и где они вплелись в круговорот чужой жизни. Хоннис прожил невероятно много лет, но имущества накопил совсем мало. Его главным богатством были бумаги. Пергаменты. Свитки. Документы, трактаты, ученые сочинения со всего Перешейка. Это частное собрание было бесценно, и он завещал его архиву Университета.

– Пустозвоны, – не унимался Мерр.

Пролт обернулась и увидела, что он относит свои слова не к ней и Ксинку. Мерр сурово глядел на студентов, идущих по дорожкам. Кто на занятия, кто домой – целое войско фигур, облаченных в мантии. Вот что вызвало недовольство Мерра!

– Вы думаете, они все должны бросить учебу и идти на войну? – сказала Пролт. Они с Ксинком уже переоделись в дорожные костюмы. Очень странно она чувствовала себя без мантии.

Мерр с чрезвычайной неохотой согласился на небольшую задержку. Лошади – его собственная и приготовленная для Пролт – ждали на краю городка. Им еще нужно было наведаться в конюшни и взять третью лошадь, для Ксинка.

– Молодые тела, – сказал Мерр. – Здоровые сердца. Они могли бы отлично научиться держать в руках мечи, как сейчас удерживают в головах пыльную кучу слов. Напрасная растрата сил!

Ксинк было шагнул к нему, явно забыв, что драться не следует. Но легкого взмаха руки Пролт хватило, чтобы остановить его. Какую власть она обрела над ним! Она бесстрастно посмотрела на грубое лицо Мерра. Улыбка, не имевшая ничего общего с радостью, тронула ее губы. Для нее теперь были доступны эмоции, которых она никогда прежде не испытывала: презрение, уверенность в своей правоте. Она заслужила право на них.