Впрочем, при достаточно доброжелательном и глубоком толковании можно наверное утверждать, что он выкидывает перед зеркалом все эти хитроумные коленца с целью познания самого себя и совершенствования духа. Ведь что бы человек ни изучал, изучает он в конечном итоге самого себя. Слова «небо и земля», «горы и реки», «дни и месяцы», «звезды и планеты» — все это лишь иные названия человека, его «я». Только собственное «я» является достойным объектом изучения. Если бы человек смог вырваться из собственного «я», оно бы в тот же момент исчезло. А кроме «я», никто изучать это «я» не станет. Да это и невозможно, даже если бы нашелся охотник изучать чужие «я» или предоставить свое «я» для изучения другим. Потому-то герои древности все становились героями только благодаря собственным стараниям. И если бы можно было познавать свое «я» при помощи других людей, то можно было бы насыщаться говядиной, которую ест другой человек. Корпеть над законами, изучать пути справедливости, не выпускать из рук книги — все это не больше чем средства утверждения, а вовсе не познания своего «я». Моего «я» не может быть в законах, изданных другими, в путях справедливости, открытых другими, в целых кипах первосортной исписанной бумаги. А если и может, то это будет всего лишь призрак моего «я». Впрочем, в некоторых случаях призрак, вероятно, лучше, чем ничего. Нельзя отрицать, что иногда можно за тенью прийти к сущности. Чаще всего тень неотделима от сущности. И если хозяин возится с зеркалом из этих соображений, — значит, он человек понимающий. Так-то лучше, нежели корчить из себя ученого, зазубрив изречения античных философов.

Являясь закваской для самодовольства, зеркало в то же время является ядом для гордости. С одной стороны — нет другого такого инструмента, который бы так распалял в дураках тщеславие и страсть к роскоши. В двух третях случаев, когда из мании величия губили себя и других, виновато зеркало. И как некоему врачу, который во времена французской революции изобрел усовершенствованную машинку для отделения голов, так и человеку, который впервые изготовил зеркало, было, вероятно, неприятно вспоминать о своем изобретении, просыпаясь по утрам. С другой стороны — тот, кто утратил к себе любовь, у кого сломлена воля, никогда не решится взглянуть в зеркало. Слишком страшно. Он с ужасом задает себе вопрос: как он мог с такой физиономией гордо прожить до сегодняшнего дня, да еще называть себя человеком? Тот момент, когда человек обнаруживает собственное безобразие, есть самый благодатный момент в его жизни. Никто не заслуживает большего уважения, чем дурак, осознавший, что он глуп. Перед ним должны склонить головы все великие люди. Он сам будет презирать себя и смеяться над собой, в то время как остальные станут оказывать ему почести. Мой хозяин не такой мудрец, чтобы обнаружить свою глупость, взглянув на себя в зеркало. Но он достаточно справедлив, чтобы понять, что делают рябины с его физиономией. Осознание физического уродства явится ступенью к осознанию нищеты духовной. В этом можно не сомневаться. А впрочем, возможно, на этот путь его натолкнул философ.

Так размышляя, я продолжал наблюдать за хозяином, который, не замечая меня, высунул язык во всю длину, сказал: «Глаза налились кровью, катаракта, наверное», — и принялся тереть указательными пальцами воспаленные веки. Вероятно, веки сильно чесались, но нельзя же тереть их так грубо, если они и без того красные! Пройдет немного времени, и глаза у него загниют, как у соленого леща. Ну вот, так я и знал. Когда хозяин раскрыл глаза, они у него были затянуты туманом, словно зимнее небо на севере. Правда, глаза у хозяина никогда не были особенно ясными. Они всегда настолько мутны, что трудно отличить роговицу от белков. И как постоянно бродит в тумане его дух, так и глаза его беспомощно болтаются в глубине орбит. Говорят, что это следствие каких-то ненормальностей в утробном развитии, а может быть, осложнений после прививки. В младенческом возрасте его часто пользовали ивовыми червями и красными лягушками, но все усилия матери пропали даром, его глаза и по сей день остаются такими же мутными, какими были при рождении. Я же считаю, что дело здесь не в утробном развитии и не в прививке. То обстоятельство, что глаза его пребывают в печальном мире гнойной мути, следует отнести за счет сумеречного состояния его мозга. По той же причине пребывает во мраке его душа, а это не может не оказать влияния на весь его облик. Мать даже не подозревала, сколько хлопот доставит ей дитя. Как не бывает дыма без огня, так не бывает глупого человека без мутных глаз. Глаза являются зеркалом души. Ну, а душа у хозяина дырява, как тэмпосэн [141] , и глаза его тоже как тэмпосэн: при всей своей величине ничего не стоят.

Теперь хозяин принялся щипать усы. Его усы никогда не умели себя вести. Каждый волос рос по-своему, как ему заблагорассудится. Хотя мы превозносим индивидуализм, а все же обладателю усов неприятно, если волоски в усах капризничают и не желают слушаться. Вот и хозяин в последнее время всеми силами тщится привести в порядок свои усы, как следует вымуштровать их. Усердие его не пропало впустую, так как с недавних пор волоски начали как будто приноравливаться друг к другу, причем дело дошло до того, что если раньше усы у хозяина просто росли, то теперь он может гордо сказать, что усы он отпускает. Усердие хозяина растет с каждым днем, а коль скоро в отношении усов он питает честолюбивые замыслы, то утром и вечером, каждую свободную минуту занимается их муштровкой. Его сокровенная мечта — отрастить усы, гордые и воинственные, а-ля кайзер. Поэтому для него не имеет значения, как растет каждый отдельный волосок. Он захватывает их в пучок и беспощадно закручивает кверху. Усам, вероятно, приходится нелегко. Ведь иногда бывает больно даже их обладателю. Но на это и существует муштра. Хотят того волоски или нет, хозяин знай крутит их кверху. Со стороны такое занятие может показаться пустой прихотью, но сам хозяин считает его важнейшим делом своей жизни. Так наставник старается всеми силами развить таланты своих учеников, чтобы потом иметь право гордиться плодами своего труда. Поэтому не стоит упрекать хозяина за его заботы об усах.