В конце этого умозаключения я прихожу к выводу о возможности вмешательства в мою психику извне с помощью какого‑нибудь передатчика. Если я кому‑то это расскажу, то в лучшем случае слушатель покрутит пальцем у виска, а в худшем случае обратится к психиатру для проведения моего полного психологического исследования. Поэтому, я лучше приберегу эти размышления для себя, а то вдруг придёт такое время, когда окажется, что я был прав и уже знаком с теми, кто хотел бы установить с нами контакты третьего рода.

Не исключено, что эти существа прячутся от нас на недоступных горных вершинах, куда так стремятся тронутые альпинизмом люди, получая сверху сигналы о том, что полное счастье они найдут только, повиснув на верёвке с крюком или сорвавшись с ледяного склона.

Я надел фрак и вышел к ожидавшим меня офицерам. Вся делегация поехала в микроавтобусе, а я в отдельной автомашине. Портупей‑юнкера я оставил в гостинице под присмотром дежурного офицера, потому что детям, даже в военной форме, противопоказано участвовать в поздних дипломатических раутах.

Наша делегация прибыла, как и положено, за две‑три минуты до начала мероприятия. Мы блестели золотом погон, а китайская делегация, как военные, так и цивильные люди были в одинаковых костюмах маоцзедуновского типа светло‑зелёного и тёмно‑синего цветов. Один только я выделялся в своём фраке.

Перед началом мероприятия Дэн Сяопин зачитал наше коммюнике на китайском языке, особо подчеркнув, что он лично отдал приказ с ноля часов начать возвращение китайских военнослужащих в места постоянной дислокации и о намерениях дружбы и сотрудничества с великим соседом – Россией.

Затем все были приглашены за стол. Вернее, за столы. Их было четыре. Для высшего состава, старшего и среднего звена. Сколько китайцев за столом, столько и русских, и за каждым столом свой переводчик.

Столы круглые и над каждым столом круглый и вращающийся надстолешник, на который выставляются блюда. Каждый человек может подкрутить вращающийся круг к себе так, чтобы понравившееся ему блюдо оказалось перед ним и его можно было переложить на свою тарелку. Опустевшие тарелки быстро заменялись новыми. Китайские застольники показывали, как нужно это делать и учили обращению с палочками, хотя для русских были положены и вилки.

Господ офицеров я предупредил, чтобы они не особенно усердствовали с водкой, потому что водка китайская коварна и от неё наутро жуткое похмелье. Вы бы видели с каким серьёзно‑саркастическим выражением лица слушали сорока‑пятидесятилетние офицеры молодого человека, которому ещё нет и тридцати, правила потребления спиртных напитков. Да они за свою службу цистерну водки выпили и знают, что и как.

Нужно отметить, что китайские водочные рюмки очень маленькие и их действительно можно назвать напёрстками. В эту рюмку помещается первая фаланга большого пальца, вот и её весь объём. Маленький размер рюмочек как раз и сбивает с толку опытных выпивох, которые забывают, что если махом выпить гранёный стакан водки, то ничего особенного‑то и не будет, а вот если этот же стакан пить по каплям, то на половине стакана любой крепкий мужик будет пьян в стельку. Нет, в стельку – это сапожники. Вдребезги – стекольщики. Не буду перечислять, но офицеров в этом списке нет, хотя они в этом действительно толк знают.

Сколько было тостов, не подсчитать на пальцах обеих рук. Потом всё пошло на самотёк. Китайские коммунисты были не дураки выпить и хорошо поесть, громко чавкая закуской, тем самым показывая, что блюдо очень вкусное.

Через два часа я дал команду собираться и отправляться в гостиницу. Предусмотрительный Дэн распорядился положить в багажник моей машины корзину водки и корзину закуски для господ офицеров, потому что утром мы уже вылетаем в Хабаровск для проверки исполнения наших договорённостей. Военный представитель летит в одном самолёте с нами.

Глава 63

Утро началось с того, что мне пришлось опохмелять тех, кто игнорировал моё указание по поводу китайской водки.

По радио нам сообщили, что начался массовый выход китайских военнослужащих с российской территории. Мне было предложено проверить это лично в ключевых точках.

Наш самолёт в аэропорту Харбина провожал сам Дэн Сяопин с официальными лицами, был выстроен почётный караул и подняты флаги Северного Китая и России. Всё как при проводах главы государства, только не было салюта наций. Да он и не нужен, только харбинских ворон пугать.

О вылете в Хабаровск мы радировали в Центр и сообщили расчётное время прибытия. В аэропорту Хабаровска нас никто не встречал. Аэропорт был пуст. Ничего себе отвод китайских войск с российской территории. Наши солдаты отыскали в подвале мужичка, который оказался сторожем.

– Ты кто такой? – спросил я.

– Сторож я здешний, Ваше благородие, – плача сказал мужик.

– А плачешь‑то чего? – не понял я.

– Дак русские солдаты всех на правёж в город увезли, а меня‑то за что? – сказал сторож, – я здесь сторожу и никого не трогаю.

– А ты что, не русский? – спросил я.

– Да как же не русский? – сказал сторож. – Все мои предки русские и в родне нашей неруси никогда не было.

– Так что же это за русские солдаты всех на правёж увели? – допытывался я.

– А это те, которые здесь всегда были, и которые сбежали, когда китайцы пришли, – начал рассказывать сторож. – А вчерашней ночью китайцы снялись и ушли и тут‑то вот эти русские солдаты прибежали и стали всех в полицию хватать.

В гараже аэропорта мы нашли довольно сносный автобус для перевозки рабочих и погрузились в него, включая и радиста с радиостанцией. Через полчаса мы уже были в центре города и удивились его безлюдности. Небо и земля по сравнению с тем временем, когда на улицах встречались редкие китайские городовые и разгуливали праздные горожане. Какое‑то осадное положение, зато городовых предостаточно.

Я вышел из автобуса и подозвал к себе городового.

– Любезный, а где ваше начальство? – спросил я.

– Так что на правеже все, – доложил городовой старшего разряда и с карточкой фельдфебеля под витым оранжевым погоном.

– Что за правёж такой? – поинтересовался я.

– А это просто, – рассмеялся городовой, – порют всех подряд за этот, как его, коло, нет, за какой‑то ционизьм, типа, с китайцами сотрудничали, – доложил страж порядка.

– А ты чего не на правеже? – спросил я.

– Так вот, нужно поймать этого циониста и привести на правёж, а тут видите, Ваше благородие, ни души, попрятались канальи, чуют собаки, чьё сало ели, – засмеялся городовой.

– Ну‑ка, веди меня к своему начальству, – приказал я.

– А я не могу оставлять свой пост, – осклабился городовой.

– Ты у меня сейчас на коленках впереди нас поползёшь, – зарычал полковник Генерального штаба и достал из кобуры пистолет.

Ошалевший городовой повернулся и на подкашивающихся от страха ногах заковылял в сторону полицейского участка. Мы поспешили за ним, а за нами тихонько ехал наш штабной автобус.

У полицейского участка был устроен пункт массовой порки населения. Плетьми лупили мужчин и женщин. Привязывали к деревянным козлам и били. Палачи были в майках и все в поту.

– Стоять всем! – крикнул я таким голосом, которого нельзя было ослушаться.

– А ты кто такой? – повернулся ко мне губернский секретарь полиции в серебряных погонах с оранжевыми просветами и оранжевыми кантами и двумя маленькими звёздочками вдоль просвета.

Ответом на его вопрос был удар в ухо от полковника Генерального штаба, а второй полковник содрал с него погоны полицейского чиновника.

– Палачей на козлы! – приказал я. – А ты, сука, будешь бить их, – и я сунул в руку чиновника плеть, которой избивали граждан. – И учти, чем слабее ты будешь бить их, тем сильнее будут бить тебя. Вперёд!

И губернский секретарь без погон начал усердно лупцевать палачей, уставших от избиения граждан.

Наконец к участку пожаловали господин полицмейстер в полковничьем чине и погонах кавалерийского офицера.