- Глянь-ко, Вань, - сказал один, - земля словно пух какой, совсем не слежалась, как будто вчера усопшего хоронили.

Второй рабочий работал молча и чего-то испуганно оглядывался.

- Ты чего, - спросил я Ивана, - покойников боишься? Так покойников бояться не надо, надо бояться живых.

В это время лопата скребнула по гробу и рабочий выскочил из могилы, спрятавшись за спину смотрителя. Это было как-то странно.

Второй рабочий обкопал гроб и подвёл под него верёвки. Вчетвером мы вытащили гроб и поставили его на земляную насыпь. Был второй час тёплой сентябрьской ночи, и вся нечистая силы давно уже повылезала из земли и внимательно наблюдала за нами из-за памятников и крестов.

Смотритель достал из кармана отвёртку и стал откручивать крышку гроба.

- Смотри-ка, Христофор, - сказал он мне, - гроб-то всего на два шурупа закручен. А я помню, что он был закручен на все шесть шурупов.

Я тоже это помнил и подтвердил, что лично видел, как гроб закручивали на все шурупы, которые были наполовину вкручены в крышку.

Открутив последний шуруп, мы подняли крышку и увидели там только полковничий мундир с оторванными пуговицами. Покойника не было.

- Закручиваем назад, - сказал я, - убираем всё, чтобы было чисто.

Обратная работа пошла быстрее. Марфа Никаноровна стояла молча, беззвучно шевеля губами, как будто проговаривала какую-то тираду, которую не могла здесь произнести.

Когда закопали гроб и восстановили холмик с крестом, все облегчённо закурили.

- А сейчас, дружок, - сказал я рабочему по имени Иван, - давай выкладывай всё, как вы раскапывали эту могилу в прошлом году.

Рабочий попытался вырваться из моей руки, но у него это не получилось с первого раза, не получится и со второго. Сивков-старший научил меня цепким захватам, чтобы объект наблюдения не смог вырваться и убежать. Старая филёрская школа.

- Ты чего молчишь? – грозно спросил смотритель. – Не знаешь, какие порядки у нас на кладбище? Говори, а не то это кладбище твоим родным домом окажется.

- Косой меня подбил могилу раскопать, - начал говорить Иван. – Мол, полковник-то не из простых людей, в самых верхах вращался и у него даже пуговицы из чистого золота, в зубах бриллиантовые пломбы вставлены. Сам видел, век воли не видать. Гроб мы откопали, вытаскивать не стали, только крышку сняли и наверх выкинули. Косой начал пуговицы рвать, а тут покойник встал, да как рыкнет на него, он замертво и упал. А я убежал от греха подальше. Потом, когда рассветало, пришёл, ни покойника, ни Косого нет. Я кое-как крышку закрыл и всё закопал. Где и кто из них сейчас, не знаю. Вот те истинный крест.

Мы с Марфой Никаноровной тихонько шли по аллее к автомобильной стоянке.

- Считается, что Олег Васильевич умер от старости в 1960 году в возрасте 78 лет. В сентябре. А настоящий Олег Васильевич в том же году и должен был родиться, - сказала Марфа Никаноровна. – Вы уж, Христофор Иванович, наведите справки, не рождался ли 6 сентября ли в Вятской губернии мальчик по имени Олег сын Васильев.

По моему запросу из Вятского жандармского управления пришёл ответ, что действительно в Просницком уезде 6 сентября родился мальчик, которого нарекли именем Олег сын Васильев.

Когда я сообщил это Марфе Никаноровне, то она перекрестилась и сказала:

- Я так и знала, что он не может умереть. Момент его смерти и был моментом его нового рождения.

Я шёл по аллее и думал, зачем Его благородие писал эти записки. Прославиться он не хотел и на первые роли в государстве не претендовал, знал божескую заповедь, что нет пророков в своём Отечестве и не надо давать святыни псам и рассыпать жемчуга перед свиньями, чтобы они не попрали его ногами, не накинулись и не растерзали вас. Но он хотел просветить жаждущих знаний. Блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо будут они насыщены. Не во всём, но во многом они насыщены. Он же сказал: не судите, чтобы вам не быть судимыми, ибо, каким судом судите, таким будете судимы, и какой мерой мерите, такой будет вам отмерено.

Завтра я отдам записки в типографию и скоро эту книгу будут читать все, а те, кто читает книги, тот называется читателем. Читатели тоже имеют названия. Есть просто читатель – ПЧ. Он прочитает книгу и пойдёт дальше, обдумывая содержание. Есть вдумчивый читатель – ВЧ. Этот прочитает и ему захочется что-то уточнить, докопаться до истины по большому или по мелкому вопросу, и он захочет высказаться, чтобы и его голос был услышан в виде комментария или письма автору. Есть ещё и третья категория читателя. Он даже не читатель. Он разносторонний человек, который ходит повсюду и присматривается к тому, где бы ему можно было поднагадить, да так, чтобы от запаха люди шарахались в стороны. Если есть возможность поставить оценку, то поставить такую оценку, чтобы человек, собственного мнения не имеющий, от этой оценки отшатнулся и от запаха нос закрыл.

Все читатели – люди и всё человеческое им не чуждо. Но к Его благородию никакая грязь не пристанет. И директор типографии нам человек не чуждый по печати указов ЕИВ и постановлений правительства. Да и Марфе Никаноровне гонорар за книгу будет неплохим подспорьем в жизни.

Наставник Его Величества

Глава 1

Осознавать себя я начал в четыре года. Шестого сентября 1964 года, как раз в день моего рождения.

День рождения ребёнка – это ещё один повод выпить. Была бы выпивка, а повод всегда найдётся.

– Ну что, за именинника, – провозгласил средний брат моего отца и поднял рюмку, к которой сразу потянулись ещё четыре рюмки.

– А мне? – остановил я их детским, но достаточно резким голосом. Я уже знал, что я не какой‑то там ребёнок‑сосунок, а человек с богатой биографией и заслугами, которые позволяли моему отцу, рабочему механического завода жить достаточно обеспеченно. Благодаря мне родственники моего отца были живыми и не были перемолоты молохом новой мировой войны.

– Чего тебе? – удивлённо спросил мой отец.

– Как чего? – переспросил я. – Как и всем водки!

– Какой водки? – ещё больше удивился отец.

– Обыкновенной, – сказал я, – белой.

– Так, – сказал отец, – ну‑ка марш из‑за стола. Для тебя вон в сторонке есть маленький столик и не дело тебе сидеть со взрослыми, слушать, что они говорят и видеть, что они пьют.

В моей прежней жизни отец был фронтовиком, прошедшим по фронтам с первого до последнего дня войны, и был очень резким в принятии решений и их реализации. На будущий год была бы четвертьвековая годовщина победы в той войне, но не было никакой войны и многие граждане, имевшие работу и профессию, жили зажиточно и благообразно.

Я встал из‑за стола и вышел в коридор комнаты, где мы жили. Я неоднократно видел нашу коммунальную квартиру, но в моей памяти постоянно вертелась коммуналка из двух комнат в восьмиквартирном двухэтажном доме с фонарями, построенном немецкими военнопленными после великой войны. Сейчас не было никакого коридорчика, а был длинный коридор, увешанный детскими ваннами и велосипедами всех типов и с дверями по обе стороны коридора.

Я вышел во двор, и он мне показался чужим вместо уютного дворика, огороженного металлическим забором, отделявшим палисадник от тротуара и обязательной водоотводной канавы, называемой кюветом.

На скамейке у входа не было никого. Кумушки, которые строем обсуждают каждого, кто мимо них проходит, разлетелись по квартирам кормить домочадцев обедом, обеденный дух сдунул всех до единого пенсионеров, некоторых даже застал врасплох, не дав спокойно почитать газету, которая так и осталась на лавочке помятой, но всё равно целой.

Я взял газету и прочитал её название, напечатанное большими чёрными буквами. «Вятский вестник». Чуть пониже было написано, что газета является новостным отделом газеты «Вятские губернские ведомости».