- А ты не пробовал из песни убрать слово «насилья»? – спросил я. – Мне кажется, что оно здесь самое главное. А ещё там есть весь мир голодных рабов. Ты не думал, что если убрать насилие, голодных и рабов, то никакой мир разрушать не надо? Тогда нужно строить хорошую и красивую жизнь для всех людей.

- Как-то не задумывался над этим, - признался мой полицейский приятель. – Я человек подневольный, что прикажут, то и делаю.

- И ты останешься во всём виноватым, потому что это ты делаешь, - сказал я, - а те, кто отдавал тебе приказы скажут, что это твоя инициатива, а они не приказывали тебе это делать. Ты же не приложишь к материалам суда, если таковой состоится, вернее, если тебе дадут дожить до него, их слова или бумажку с приказом избивать задержанных и ломать у них домашнюю утварь. Есть у тебя такая бумажка?

- Что-то ты как социалист говоришь? - подозрительно спросил Иванов-третий. Сразу видно, что полицейские бывшими не бывают и что полицейский - это навсегда, как проказа. – Может и ты книжечки подпольные почитываешь?

- Тебе бы тоже не помешало книжечки подпольные почитать, - сказал я, - и называются они просто «История». Там подробно описывают революции в Англии и Франции, гражданскую войну в американских Соединённых штатах. Я уже не говорю о физике с третьим законом господина Исаака Ньютона.

- А Ньютон-то здесь при чём? - удивился третий Иванов.

- А третий закон Ньютона в физике гласит, что сила действия равна силе противодействия. Чем сильнее ты бьёшь задержанных, тем сильнее это аукнется на тебе и на твоих близких. Не забывай и о них. И помни, чем сильнее ты бьёшь лбом в дубовую дверь, тем сильнее у тебя болит голова. Я не Кассандра, но сдаётся мне, что всё, что было в 1905-1906 годах это только цветочки, так, разминка перед большими событиями. Ладно, во сколько мне прийти к полицмейстеру? И учти, если хочешь донести на меня, то делай это сразу и не медли ни секунды, потому что каждая минута промедления пойдёт не в зачёт тебе в Третьем отделении Канцелярии Его Императорского величества.

- Да ты что, Олег Васильевич? – заохал полицейский. – Да я, да на тебя, да ты мне жизнь спас, да ещё при моих детях… Складно ты говоришь, подумать мне надо. Много ты вопросов назадавал, а ответы мне самому придётся искать.

На следующий день в девять часов до полудня я был в приёмной у полицмейстера. У него как раз шло совещание участковых и становых приставов губернского центра. Дежурный офицер, взглянув на часы, пригласил меня пройти в кабинет полицмейстера.

Полицмейстер встретил меня у дверей, взял под руку и представил собравшимся полицейским офицерам:

- Вот он наш герой. Обезвредил известного террориста, спас жизнь офицера полиции и проявил при этом незаурядную храбрость. Прошу высказаться, господа, как нам поощрить героя, который известен своим литературным даром и является достаточно известным лицом в нашем городе.

С мест посыпались предложения: выписать мне похвальный лист, наградить серебряными часами, дать денежную премию, наградить георгиевской медалью за храбрость за спасение офицера.

- Спасибо, господа, - сказала полицмейстер, - я тоже считаю, что за спасение офицера и проявленную храбрость господина Туманова нужно наградить медалью «За храбрость» на георгиевской ленте, о чем будет составлена реляция на высочайшее имя. А вы, господин Туманов, не хотели бы служить в полиции?

- Благодарю вас за лестное предложение, господин полковник, - ответил я, - но я готовлю себя к военной службе. Всю жизнь мечтал об этом.

- Похвальное желание, молодой человек, - сказал полицмейстер, бывший гвардейским полковником и постоянно носившим гвардейский мундир, - мы ещё встретимся на вручении вам медали генерал-губернатором Степного края.

Я чётко сделал поворот кругом и так щёлкнул каблуками, что этому могли бы позавидовать и вояки со стажем. Четыре года в училище учились делать повороты со щёлканьем каблуков.

Лишняя известность мне не помешает, особенно при сдаче университетского курса.

И что-то мне сильно везёт в последнее время. То ли судьба заглаживает свою оплошность, забросив меня сюда, то ли я иду по правильной дорожке, особо не кривя душой, то ли действительно есть Бог и он мне послал ангела-хранителя, направляющего меня по стезе к великому.

- Перестань наполеониться, - сказал я сам себе. – Просто ты в безвыходной ситуации и тебе нужно выжить в чуждом для тебя мире. Даже в близком для тебя мире тебе тоже нужно было выживать и колебаться вместе с генеральным курсом коммунистической партии, чтобы не быть растоптанным красным колесом. Партбилет-то твой тю-тю вместе с удостоверением личности. Похоже, что они остались там, а ты здесь. Ворам эти документы ни к чему, они их выкинут в урну. Дворники их найдут и сдадут в милицию. Милиция донесёт в комитет госбезопасности, комитет будет считать тебя шпионом и объявит в розыск. Потом, лет через пять при отсутствии информации занесут в список без вести пропавших. Так что, надеяться не на кого, нужно прокладывать путь самому, опираясь на тех людей, которые встречаются по пути.

Марфа Никаноровна сказала, что она, наконец, окончательно убедилась в том, что я действительно военный человек и уже сталкивался с врагами, и меня не будет мучить совесть за причинённое зло человеку, являющемуся врагом. Но она ещё поняла, что я противник насилия и сторонник решения проблем путём переговоров и достижения консенсуса по спорным вопросам. Возможно, что я внутренний нигилист или социалист, симпатизирующий революционным элементам, призывающим к уничтожению самодержавия

Глава 17

Чем дальше я углубляюсь в жизнеописание Его благородия, тем сильнее у меня чувство того, что человек уже прожил одну жизнь и сейчас проживает вторую, внося в неё коррективы в соответствии с существующим положением. В любой жизни нужно выживать, а в нашей жизни общество делится на жертвы и злодеев, и нужно сделать так, чтобы пасть злодея сомкнулась не на твоей шее. Всё как в тюрьме: умри ты сегодня, а я умру завтра. Чтобы выжить, люди объединяются в шайки, банды, сообщества, коллективы, общества и партии. И внутри этих образований ранее упомянутые законы действуют так же, как и вне их.

Сверяясь с моими шифрованными записями, Его благородие прочитал мне целую лекцию по шифрованию текстов.

Основной способ – использование решётки Кардано. Рисуется квадрат из четырёх строчек и четырёх столбцов. Получается шестнадцать квадратиков, четыре на четыре. Второй, пятый, седьмой и шестнадцатый квадратик вырезаются. Получившуюся решётку накладывают на бумагу и в свободные клетки вставляют буквы слов. При заполнении клеток решётку поворачивают вправо или влево на девяносто градусов и продолжают писать текст в свободных клетках. Так поворачивают четыре раза и все шестнадцать клеток оказываются заполнены буквами, которые поодиночке не обозначают ничего. Но если мы на эти буквы накладываем решётку, то бессистемные буквы превращаются в осмысленные слова. Такие шестнадцатибуквенные блоки могут размещаться один за другим или в определённом писавшим порядке.

- Не сиди истуканом, - сказал Его благородие, - возьми рабочую тетрадь и делай пометки, а эти цифры запомни, как Отче наш, чтобы читать своё записанное без всяких табличек: три, шесть, десять, шестнадцать, двадцать, двадцать два, двадцать пять, двадцать восемь, тридцать, тридцать четыре, сорок, сорок три, сорок пять, сорок девять, пятьдесят пять, пятьдесят восемь, шестьдесят. Это для решётки Кардано размером восемь на восемь клеток. И запомни, что то, что будешь записывать, может обернуться большими неприятностями в первую очередь для тебя. Поэтому, думай, что будешь писать, а, возможно, что ты ещё будешь моим биографом и в серии жизнь замечательных людей выпустишь книгу обо мне. И сегодня же зайди в лавочку и купи себе широкий галун полкового писаря. Или этот галун уже давно у тебя закуплен? Я подал представление о присвоение тебе чина фельдфебеля, ну, а раз ты нестроевой, то будешь полковыми писарем. А там, глядишь, и в подпрапорщики выйдешь или по статской линии пойдёшь. Но на статскую службу я тебя не отпущу и начну с тобой заниматься для сдачи экзамена на подпрапорщика. Но это ещё не скоро. Всему своё время.