Я вышел из комнаты.

Из полицейского управления я сразу отправился в свое агентство.

Когда Элси увидела меня живым и невредимым, у нее затряслись губы.

— Боже мой, Дональд! — воскликнула она.

— Что случилось, Элси? — спросил я как ни в чем не бывало. — Почему ты задержалась на работе так поздно?

— Я думала, ты… Ну, ты знаешь… Что ты в полиции…

— Элси, — сказал я ласково и терпеливо, как обычно разговаривают с любимым ребенком. — Я ведь говорил тебе, что я не скрываюсь от правосудия. Просто я очень занят расследованием одного сложного дела.

— Да, ты мне говорил это. Говорил…

— А разве я когда-нибудь врал тебе?

— Я и не думала, что ты мне врешь. Но я знала, что ты стараешься оградить меня от неприятностей, связанных с уголовщиной. Или что-то вроде этого. А может быть, ты разговаривал со мной так, чтобы меня не обвинили в попытке помочь тебе скрыться от правосудия.

— Выкинь все это из головы, Элси, — успокаивающе сказал я. — Берта меня разыскивала?

— Это слишком слабо сказано.

— Она сейчас здесь?

— У себя в кабинете.

— О'кей. Пойду узнаю, что она хочет сказать мне.

Я пошел в кабинет моей компаньонки.

В ее глазах при виде меня появился огонь враждебности.

— Какого черта ты исчез?

— Я работал.

— Мне необходимо было срочно поговорить с тобой.

— Я тоже хотел этого, но никак не получалось. То я не заставал вас на месте, то подводила телефонная связь…

— Ну ты, кажется, не очень-то старался.

— Ладно, — сказал я покладисто. — Но теперь я здесь. Так где пожар?

— Фрэнк Селлерс хочет срочно тебя видеть, — сказала она.

— О, наш старый добрый друг Фрэнк! Но мы уже виделись с ним.

Она сразу смягчилась:

— Ну и как теперь?

— Все в порядке.

— Значит, все устроилось?

— Что устроилось?

— Селлерс хотел встретиться с тобой раньше, чем ты успеешь что-нибудь натворить.

— Но я не собирался ничего вытворять.

— Замечательно, Дональд, — воскликнула она с радостью. — Честно говоря, я боялась, что мы не можем полностью на тебя положиться.

— Что вы имеете в виду, говоря «мы»?

— Ну ты знаешь… иногда тебя одолевают старомодные идеи честности, морали…

— А что говорят нам современные идеи честности и морали?

— Не будь таким саркастичным, Дональд!

— Я просто спрашиваю.

— Мы отказались от лицемерия и ханжества, — начала объяснять Берта. — Мы стали практичными. Современные представления о морали состоят в том, что мы живем в мире конкуренции. Чтобы выжить в этих условиях, мы должны побеждать своих противников.

— Любыми способами? Ложью, обманом, предательством? К чему это может привести?

— Фу ты, дьявол! — закипела Берта. — Не будь таким диким занудой, Дональд!

— Я только хочу понять, как вы представляете себе мое будущее.

— Ты лучше сам как следует позаботься о нем.

— И что мне нужно для этого сделать?

— Для этого нам с тобой нужно на сто процентов поддерживать Фрэнка Селлерса.

— В чем?

— В его версии относительно того, что происходило в ресторане.

— Какова же его версия? — спросил я.

— Ты ее знаешь. Он принял наше предложение пообедать в ресторане «Баффинс Грилл» потому, что мы собирались обсудить с ним некоторые деловые вопросы. В полицейском управлении было известно, что он находится в ресторане, и Джил Адамс держал с ним связь. Адамс через тебя передал ему, что он должен немедленно приехать в управление. Фрэнк сразу ушел.

Еще до того, как началась суматоха. За обедом мы с тобой пили спиртное. Но он не пил ни грамма.

— Селлерс не пил?

— Ни капли.

— Почему?

— Потому что у него такая работа, при которой он постоянно находится при исполнении служебных обязанностей. Конечно, все знают, что это фикция. После того как полицейский уходит со службы домой, он время от времени разрешает себе выпить стаканчик-другой. Но я говорю о правилах, которые существуют для работников того отдела полиции, где служит Селлерс.

За нашим столом в ресторане мы с тобой пили шампанское, а сержант Селлерс из бокала для шампанского пил светлый имбирный эль.

— И вы уже официально подтвердили эту версию? — спросил я.

— И я уже подтвердила эту версию.

— Вы намерены и дальше настаивать на том, что все происходило именно так?

— Я намерена и дальше придерживаться этой версии. Так же, как и ты.

— Однажды вам придется дать эти показания под присягой.

— Прекрасно. Я дам эти показания под присягой.

— Вам известно, что такое ложное показание, данное под присягой?

— Это еще придется доказать, — сердито сказала она. — Черт побери, Дональд! Не забывай, что мы с тобой занимаемся здесь бизнесом. Если мы испортим отношения с полицией — можно закрывать наше агентство. С другой стороны, все, что от нас требуется, — это только немного шире взглянуть на вещи. Мы можем помочь Селлерсу выйти сухим из воды. Он никогда этого не забудет.

— Мы поможем ему выйти сухим из воды, — сказал я, — дав для этого ложные показания. Потом что-нибудь произойдет и станет ясно, что наши показания — ложь.

Из-за этой лжи следствие пойдет по ошибочному пути, и убийца ускользнет из рук прокуратуры. Мы хотим покрыть Селлерса. Но вместо этого окажется, что мы покрывали убийцу и виновны в том, что он остался на свободе. За такое преступление мы наверняка потеряем лицензию на право иметь детективное агентство. Селлерс при этом сгорит. И возможно, против нас будет возбуждено дело за дачу ложных показаний.

— Кто сможет доказать это? — презрительно фыркнула Берта.

— Вы заметили в ресторане девушку, которая ходила между столиками и продавала сигары и сигареты? — спросил я. — Помните ее?

— Помню. Она была почти голая — только в трико.

— Отлично. Помните, Селлерс купил у нее сигару?

После этого она поднесла ему зажигалку, а он никак не мог прикурить, потому что у него двоилось в глазах. Эта девушка вряд ли продала в тот вечер очень уж много сигар. В основном у нее покупали сигареты. Теперь предположим, что она запомнила Селлерса. А может быть, она посматривала на него и позже. Что тогда? Какие она даст показания? Говорю вам, Берта, мы не должны ставить себя под удар. Нам необходимо значительно больше знать о людях, которые пока молчат. Вспомните хотя бы о тех парочках, которые осуществили великий исход из ресторана в страхе, что может открыться их совместное времяпрепровождение. Кто-нибудь ведь может разыскать этих людей. Или некоторых из них. Тогда следствие получит новых свидетелей и новые данные. Какие показания дадут эти люди? Мы сейчас не имеем возможности даже предположительно сказать об этом. Мы не знаем, кто совершил убийство, когда оно было совершено и по каким мотивам. Но скоро это может обнаружиться. И тогда станет ясным, какое большое значение для раскрытия преступления имеет установление точного времени убийства. А ложные показания помешали следствию установить точное время.

Берта Кул слушала меня не перебивая.

— Теперь представим себе, — продолжал я, — что Селлерс выдвинул следующую версию событий: «Да, я обедал с Бертой Кул и Дональдом Лэмом в ресторане „Баффинс Грилл“. Я принял их приглашение, потому что до меня дошли слухи о том, что Баффина кто-то шантажировал, и для служебных надобностей я хотел узнать об этом деле подробнее. Единственный способ получения информации состоял в том, чтобы принять приглашение на обед. Так я и оказался в тот вечер в этом ресторане.

Когда раздался крик «убийство!» и множество людей бросились бежать из зала, я понял, что в этих обстоятельствах самое лучшее, что может сделать офицер полиции, — это занять место у выхода из ресторана, чтобы видеть всех, кто выходит, и запомнить их на будущее. Я так и сделал. Я был очень внимателен, разглядывая всех этих убегающих из ресторана людей. Но не обнаружил ничего подозрительного». Если бы Селлерс выдвинул подобную версию, в ней содержалось бы достаточно правды, чтобы не вводить в заблуждение следствие и не дать ускользнуть убийце. Тогда окружной прокурор не имел бы повода обрушиваться на него за то, что он вставляет палки в колеса следствию. И, что еще более важно, никто не мог бы шантажировать Селлерса. Ведь с той минуты, когда в зале суда вы и Селлерс под присягой заявите, что Селлерс покинул ресторан еще до того, как был обнаружен труп, Селлерс становится подходящим объектом для шантажа. Возможно, с него не потребуют денег. Но шантажист сможет держать его в постоянном страхе и заставить в любой момент делать что угодно.