Была пирушка, за ней — маскарад, а потом бал, на котором юная королева танцевала с лордом Дадли, слывшим самым миловидным мужчиной в Европе, хотя на деле он был самым тщеславным, ограниченным и беспринципным человеком, какого только можно сыскать. Не ощущалось недостатка в выражениях почтения и льстивых ухаживаниях, а скрытая враждебность кое-кого из гостей придавала приключению особую пикантность, возбуждая молодой бесстрашный дух королевы. За все месяцы своего правления, с самой коронации, состоявшейся в январе прошлого года, не чувствовала она себя так по-королевски, не осознавала столь явственно той власти и влияния, которые несло ей это высокое положение; никогда еще не была она настолько женственной и ни разу не ощущала с такой ясностью всей слабости, присущей ее полу. Все эти противоречивые чувства, смешавшись, действовали на разум королевы подобно терпкому вину, поэтому она все крепче держала под руку своего облаченного в шелка кавалера и, одурманенная, меньше всего заботилась о том, что могут сказать или подумать о ней другие. А между тем скандальный шепоток уже распространялся по Европе, уже жил в чертогах правителей. В конце концов лорд Дадли забыл обо всем, кроме этой властной белой ручки, лежащей на его рукаве; он горделиво щеголял перед придворными своим влиянием на королеву. Пусть скулят Норфолк и Сассекс, пусть Эрандел до крова кусает губы, а благоразумный Сесил взирает на них с холодным осуждением. Недолго им осталось корчить гримасы. Пусть отныне либо взвешивают свои слова, либо вовсе закроют рты: ведь он станет хозяином Англии. Каждый взгляд ее синих глаз сегодня убеждал его в этом, каждое пожатие прекрасной ладони. Да и как иначе? Ведь королева томно и самозабвенно льнет к нему, ее теплое молодое тело согревает его. Ведь они покидают ярко освещенный зал, наполненный звуками музыки, и вдвоем вступают в тихий полумрак галереи, ведущей на террасу.

— На воздух… Давайте выйдем на воздух, Робин. Я хочу подышать, — жарко шепчет королева, увлекая его вперед.

Да, наверняка скоро он будет властвовать здесь. По сути дела, уже мог бы властвовать, если б не его женушка, этот камень преткновения на пути к утолению честолюбия, эта женщина, в полной мере проявляющая свои добродетели в Камнор-Плейс и продолжающая упорно и безрассудно цепляться за жизнь, несмотря на все его старания освободить ее от этого бремени.

В течение года с лишним имя лорда прочно связывалось в сознании света с королевой, причем сплетни задевали и ее женскую честь, и достоинство правительницы. Уже в октябре 1559 года Альварес де Квадра, испанский посланник, писал на родину.

«Я узнал кое-что об отношениях королевы и лорда Роберта, и это совершенно невероятно!».

В те времена де Квадра был одним из десятка послов, добивавшихся руки королевы, и лорд Роберт, казалось, поддерживал его, отстаивая матримониальные интересы эрцгерцога Карла. Но это была лишь видимость, которая не могла обмануть проницательного испанца, нанявшего целый легион шпионов.

«Все заигрывания с нами, — писал Квадра, — все заигрывания со шведом и остальными — всего лишь заигрывания, имеющие целью чем-то занять врагов лорда Роберта до тех пор, пока он не свершит злодейства над своей женой». А что это за злодейство, посол объяснял в одном из своих предыдущих писем: «Я узнал от лица, обычно дающего мне верные сведения, что лорд Роберт подослал к супруге отравителей».

В действительности же произошло вот что: сэр Ричард Верни, верноподданный лорда Роберта Дадли, сообщил доктору Бэйли из Нового колледжа в Оксфорде, что госпожа Дадли «занемогла и впала в хандру», и попросил какое-нибудь сильнодействующее средство. Однако врач был осведомлен не только в вопросах медицины. До него дошли отголоски сплетен о лорде Дадли и его стремлениях. Врач слышал, что, какие бы заморские женихи ни добивались руки Елизаветы, она выйдет замуж только за «милорда», как теперь за глаза именовали Дадли. Более того, он слыхал и о недомоганиях госпожи Дадли, хотя эти слухи ни разу ничем не подтверждались. Несколько месяцев назад ему сказали, что ее светлость страдает раком молочной железы и, вероятно, скоро умрет. Тем не менее доктор Бэйли не без оснований полагал, что более здоровой женщины не найти во всем Беркшире.

Добрый эскулап обладал неплохими способностями к дедукции. Заключение, к которому он пришел, гласило, что если даму отравят, использовав для этой цели присланный им яд, то его повесят как соучастника преступления или козла отпущения. Поэтому он отказался выписать требуемый рецепт, не позаботившись о том, чтобы сохранить в тайне и заказ, и отказ.

Какое-то время лорд Роберт благоразумно выжидал. Да и время терпело: необходимость в срочном исполнении замысла уже давно миновала. Это год назад заморские женихи осаждали Елизавету английскую, а теперь его светлость мог и подождать.

Но внезапно все переменилось, и дело вновь стало животрепещуще срочным: Елизавета поддалась давлению сватов и почти согласилась стать супругой эрцгерцога Карла, пообещав испанскому послу в течение нескольких дней дать определенный ответ.

Лорд Роберт почувствовал, что земля уходит из-под ног. Все его честолюбивые надежды грозили рухнуть. Ярость охватывала его, когда он видел, что физиономии Норфолка, Сассекса и остальных завистников и ненавистников становятся все насмешливее, ярость и ненависть к жене, которая, будь она неладна, все никак не отправится к праотцам. Не цепляйся она столь упорно за жизнь, он уже несколько месяцев был бы супругом королевы и не тяготился бы тревогой и ощущением опасности, которой чревата проволочка.

Нынче вечером та вольность, с которой королева продемонстрировала всему двору благосклонность к лорду Дадли, не только развеяла его недавние сомнения и страхи, но и утешила его непомерное тщеславие, поддержала уверенность лорда в том, что ему нет нужды опасаться соперников. Но и наполнила его душу бессильной яростью. Вот он, блистательный приз, до него рукой подать. Но руки-то связаны, и будут связаны, пока в Камноре живет та, другая женщина. Можно представить себе чувства лорда Дадли, когда он и королева, украдкой, будто парочка самых заурядных любовников, покидали остальных гостей.

Держась за руки, они брели по выложенной камнем галерее, в которой под лампадой стоял облаченный в багровый мундир часовой, опираясь на пику и щеголяя золотой розой Тюдоров, вышитой на спине.

Высокая молодая королева была одета в алое атласное платье с замысловатой серебряной вышивкой, отороченное по корсажу серебристым кружевом и усыпанное золотыми розочками и римским жемчугом. Глубокий вырез обнажал прелестную шею, украшенную ниточкой жемчуга и рубинов и обрамленную похожим на веер гипюровым воротником, очень высоким сзади. В таком виде она и предстала перед часовым, когда он заметил отблеск света на ее золотистых волосах. Лампада горела за спиной стражника, и он видел, что даже в поступи королевы чувствуется своенравный вызов: Елизавета шагала, чуть приподнявшись на носках, откинув назад голову и с улыбкой глядя в смуглое цыганское лицо своего спутника, облаченного с головы до пят в атлас цвета слоновой кости и шествующего с элегантностью, какой не мог достичь ни один англичанин, кроме него.

По каменной галерее они подошли к маленькой террасе, нависавшей над Прайви-Степс. За рекой лежали Ламбетские болота, над которыми сияла низкая ущербная луна. По Темзе, весело блестя огоньками, проплывала какая-то баржа, с середины реки доносился звон лютни и голос поющего мальчика. На миг влюбленные застыли, очарованные прекрасным теплым сентябрьским вечером, атмосфера которого так дивно соответствовала их настроению. Потом королева вздохнула и, теснее прильнув к высокой, крепкой и грациозной фигуре лорда, повисла на его руке.

— Робин! Робин! — только и смогла выговорить она, но в голосе ее была бездна страсти и томления, проскальзывали нотки восторга и боли.

Посчитав, что плод созрел, лорд обнял королеву одной рукой и жадно привлек ее к себе. На миг ему показалось, что Елизавета сдалась: ее голова легла на его сильное плечо. Так женщина льнет к своему избраннику, своему повелителю. Но потом в ней проснулась королева, и природе пришлось уступить. Елизавета резко вырвалась из объятий и отпрянула прочь, учащенно дыша.