Он закрывает глаза и вздыхает, а открыв глаза снова, говорит:

— Для меня нормально. Это моя жизнь. А теперь и твоя тоже, если ты захочешь. Право, Эвер, все не так ужасно, как кажется.

Он смотрит на меня долгим взглядом. Какая-то часть меня все еще хочет его ненавидеть за то, что он превратил меня в такое, но все-таки ненавидеть его я не могу.

Снова ощутив мягкое, чуть щекотное тепло по всему телу, я опускаю взгляд на свою руку, которой он касается, и говорю:

— Прекрати!

— Что прекратить?

Взгляд у него усталый, кожа вокруг глаз побледнела.

— Прекрати наводить на меня ощущение теплой щекотки! — говорю я, разрываясь между любовью и ненавистью.

— Я ничего на тебя не навожу, Эвер.

Он смотрит мне в глаза.

— Нет, наводишь! Я каждый раз это чувствую, когда ты… ну, не знаю…

Скрещиваю руки на груди, не представляя, куда может завести этот разговор.

— Клянусь, я не применяю никакой магии! Я никогда не пустился бы на фокусы, чтобы соблазнить тебя.

— Ага, а тюльпаны?

Он улыбается.

— Ты так и не догадалась, что они означали?

Я сжимаю губы, глядя в сторону.

— Цветы имеют значение. Я выбрал их не случайно.

Глубоко вздыхаю и силой мысли переставляю предметы на столе. Жаль, что нельзя сами мысли вот так же привести в порядок и выстроить по линеечке.

— Я могу тебя многому научить, — говорит Деймен. — Правда, это будут не только веселые увлекательные игры. Нужно действовать очень осторожно. — Он делает паузу и смотрит на меня: слушаю ли я его? — Остерегайся злоупотреблять своей властью. Трина — вот пример. Кроме того, обо всем этом нельзя никому рассказывать. Совсем никому, понимаешь?

Я пожимаю плечами, а про себя думаю: «Да ладно…» И понимаю, что он прочел мою мысль, потому что он качает головой и наклоняется ко мне.

— Эвер, я серьезно. Ты не должна никому об этом рассказывать. Дай мне слово.

Я смотрю на него.

Он выгибает брови и крепче сжимает мою руку.

— Честное скаутское, — хмыкаю я, отводя глаза.

Деймен выпускает мою руку и откидывается на спинку дивана.

— Чтобы быть совсем откровенным, я должен сказать, что у тебя все еще есть выход. Ты еще можешь перейти границу. Собственно говоря, ты могла умереть там, в ущелье, но ты предпочла остаться.

— Так ведь я была готова умереть! Я хотела умереть!

— Ты сама придала себе сил, черпая их из воспоминаний. Ты взяла силы у своей любви. Я же говорил — мысли созидают. Для тебя они создали исцеление и силу. Если бы ты действительно хотела умереть, ты просто перестала бы бороться. Думаю, на каком-то глубинном уровне ты это сознавала.

Я не успела поинтересоваться, зачем он пробрался в мою комнату, пока я спала, а он уже отвечает:

— Это не то, что ты подумала.

— А что? — спрашиваю я, хотя не уверена, что хочу слышать ответ.

— Я пришел, чтобы… наблюдать. Я удивился, что ты меня заметила. Я был, так сказать, в преображенном виде.

Я обхватываю колени руками и притягиваю к груди. То, что он говорит, совершенно непонятно, однако этого хватает, чтобы меня пробрала дрожь.

Он пожимает плечами.

— Эвер, я чувствую, что я в ответе за тебя и…

— И пришел проверить качество товара? — спрашиваю я, подняв брови.

Деймен смеется.

— Позволь тебе напомнить о твоем увлечении фланелевыми пижамами!

Я делаю гримасу.

— Ладно, значит, ты чувствовал, что в ответе за меня… вроде как… папа?

Теперь уже я смеюсь, а он морщится.

— Нет, не как папа. Эвер, я был у тебя в комнате всего один раз, в ту ночь, когда мы встретились около ресторана. Если были еще другие случаи…

— Трина. — Я вздрагиваю, представив себе, как она крадется ко мне в комнату и подглядывает за мной. — А она точно не может прийти сюда? — спрашиваю я, оглядываясь.

Деймен успокаивающе сжимает мою руку.

— Она даже не подозревает, что такое место существует. С ее точки зрения, ты просто растворилась в воздухе.

— А ты-то как сюда попал? Ты тоже однажды умер, как я?

Он качает головой.

— Алхимия бывает двух видов. Физическая — на нее я наткнулся практически случайно, благодаря моему отцу, и духовная — ее я обнаружил, когда почувствовал, что есть нечто более великое, более грандиозное, чем я. Я учился, набирал опыт, я упорно работал, чтобы попасть сюда. Я даже изучил ТМ. — Он запинается и с улыбкой смотрит на меня. — Трансцендентальную Медитацию, учение Махариши Махеша Йоги.

— Гм, если ты хотел меня поразить — извини, не получилось. Я понятия не имею, что это такое.

Деймен пожимает плечами.

— Тогда скажу, что у меня ушли сотни лет на то, что бы перевести свои открытия из области духа в область физического. А тебе, как только ты забрела на луг, была дана своего рода контрамарка. Видения и телепатия — всего лишь побочные эффекты.

— Боже! Неудивительно, что ты так ненавидел школу, — говорю я, чтобы перевести разговор на что-нибудь более конкретное и понятное. — Ты-то ее окончил не знаю сколько триллионов лет назад, правильно?

Деймен заметно вздрагивает, и я вдруг соображаю, что для него, должно быть, возраст — больная тема. Довольно смешно, ведь он сам захотел жить вечно.

— Зачем ты вообще поступил в школу?

— Ради тебя, — улыбается он.

— Ага, увидел девчонку в мешковатых джинсах и свитере с капюшоном, и так она тебе вдруг понадобилась, что ты решил заново пройти курс средней общеобразовательной школы, лишь бы только быть к ней поближе?

— Примерно так, — смеется Деймен.

— А другого способа подобраться ко мне ты не нашел? Не вижу логики!

Я снова начинаю злиться, но Деймен проводит кончиками пальцев по моей щеке и заглядывает в глаза.

— В любви не бывает логики.

Сглатываю комок в горле, чувствуя одновременно смущение, головокружительную радость и неуверенность. Кашлянув, говорю:

— Ты, кажется, говорил, что не умеешь любить?

В животе у меня словно застрял кусок холодного мрамора. Ну почему я не могу быть просто счастливой, ведь мне только что объяснился в любви самый потрясающий парень на планете? Почему я снова думаю о плохом?

— Я надеялся, что в этот раз все будет по-другому, — шепотом отвечает он.

— Боюсь, мне все это не по силам. Не знаю, что и делать… — Я отворачиваюсь, дышу часто и неровно.

Он сгребает меня в охапку и прижимает к груди.

— Не торопись, у тебя есть время подумать.

Я оборачиваюсь, а у него взгляд опять отрешенный.

— Что случилось? Почему ты на меня так смотришь?

— Потому что я не умею прощаться. — Он пытается улыбнуться, но улыбаются только губы, а не глаза. — Видишь, сколько я всего не умею? Ни любить, ни прощаться…

— Может, это на самом деле одно и то же. — Я стискиваю губы, чтобы не заплакать. — А куда ты уходишь?

Я стараюсь говорить спокойно и равнодушно, а сердце вот-вот остановится, и дыхание застряло в горле, и внутри как будто все умерло.

Деймен пожимает плечами, глядя куда-то вбок.

— Ты вернешься?

— Тебе решать. — Тут он все-таки смотрит на меня. — Эвер, ты все еще меня ненавидишь?

Я качаю головой, не отводя глаз.

— Ты любишь меня?

Я снова отворачиваюсь. Знаю, что да — я люблю его каждой прядкой волос, каждой клеточкой кожи, каждой каплей крови, любовь переполняет меня, перекипает через край, но я просто не могу заставить себя произнести это вслух. Да ведь он же читает мысли — так зачем что-то говорить? Он и без того должен знать.

— Всегда приятно, когда это произносят вслух. — Он заправляет мне волосы за ухо и прижимается губами к моей щеке. — Когда что-нибудь решишь — обо мне, о бессмертии, только скажи — и я приду. У меня впереди вечность… Увидишь, какой я терпеливый.

Он улыбается и что-то достает из кармана. Браслет в виде подковы, серебряный с хрусталем, тот самый, что он мне купил на ипподроме. Тот, который я швырнула ему в лицо тогда, на автостоянке.

— Можно?

Я киваю. Говорить не могу — горло перехватило. Он защелкивает браслет на моей руке и берет мое лицо в ладони. Отводит в сторону челку и прикасается губами к шраму на лбу. Он дарит мне любовь и прощение, которых я совсем не стою. А когда я пытаюсь отстраниться, он только крепче прижимает меня к себе и говорит: