— Вот этого я не понимаю, — вздохнул Арджав. — Мне кажется, тебе просто жаль самого себя, Эрекозе. Ты можешь проявить свою собственную волю, однако боишься это сделать! И вместо этого предаешься кровопролитиям, отдаешь душу на растерзание ненависти, позволяешь меланхолии мучать тебя. Ты пребываешь в такой тоске потому, что не делаешь того, что действительно хотел бы делать. Эти сны все равно вернутся, Эрекозе. Запомни мои слова — сны вернутся и будут куда более ужасны, чем виденные тобой когда-либо прежде.

— Довольно! — вскричал я. — Не надо портить наше последнее свидание. Я пришел сюда лишь потому…

— Ну и почему же? — Арджав поднял тонкую бровь.

— Потому что мне необходимо было поговорить с умными и воспитанными людьми…

— Поговорить с кем-либо, подобным тебе, — тихо проговорила Эрмизад.

Я обернулся к ней и вскочил:

— Нет! Я совсем другой, чем вы! Мой народ ждет меня там, за этими стенами! Они ждут, когда мы уничтожим ваше племя!

— Но между нами существует родство духовное, — сказал Арджав. — Эти связи тоньше и крепче кровных…

Лицо мое исказила гримаса, и я спрятал его в ладонях.

— Нет!

Арджав положил руку мне на плечо:

— Ты куда более настоящий человек, Эрекозе, чем сам позволяешь себе казаться. От тебя потребуется немалое мужество, если ты решишься серьезно переменить свою жизнь и образ мыслей…

Руки мои бессильно упали.

— Ты прав, — сказал я ему. — И этого мужества я в себе не чувствую. Я всего лишь меч. Некая сила, вроде урагана. Больше мне ничего не дано, больше я не позволяю себе ничего. Больше мне ничего не позволяют…

Эрмизад снова вмешалась в наш разговор. В голосе ее отчетливо звучала ярость:

— Ради тебя самого ты должен позволить этой второй половине твоего «я» одержать верх! Забудь о данной Иолинде клятве. Ты ее не любишь. У тебя ничего нет общего с той кровожадной толпой, которая следует за тобой столь послушно. Ты куда более великий человек, чем любой из них… чем любой из тех, с кем ты ведешь войну…

— Прекрати это! Довольно!

— Она права, Эрекозе, — сказал Арджав. — Мы ведь спорим с тобой не ради собственного спасения. Это спор во имя твоей души…

Я снова рухнул в кресло.

— Я так старался не позволять более сомнениям овладевать моей душой и вести простую деятельную жизнь воина, — проговорил я бессильно. — Вы правы я не чувствую никакого родства с теми, кого веду за собой… или с теми, кто толкает меня вперед… Но они ведь, несомненно, мой народ! И долг мой…

— Пусть живут так, как им хочется, — сказала Эрмизад. — И ты в долгу не перед ними. Перед самим собой.

Я сделал глоток вина. Потом тихо сказал:

— Я боюсь.

Арджав покачал головой:

— Нет, ты смел. И не твоя вина, если…

— Кто знает? — сказал я. — Может быть, некогда я совершил чудовищное преступление. А теперь за него расплачиваюсь.

— Все это потому, что ты себя жалеешь, — все эти твои размышления! — снова заявил Арджав. — Знаешь, Эрекозе, все это как-то… как-то не по-мужски…

Я затаил дыхание.

— Может, оно и так. — Я посмотрел прямо на него. — Но если время имеет циклический характер, то разве не может быть — хотя бы в одной какой-нибудь его точке! — просвета для меня, такого отрезка, когда я еще не совершал этого преступления…

— Все эти разговоры о каком-то «преступлении» ни к чему, — заявила нетерпеливо Эрмизад. — А что велит тебе твое сердце?

— Мое сердце? Я уже много месяцев не прислушивался к его голосу.

— Ну так теперь прислушайся! — рассердилась она.

Я покачал головой:

— Я разучился это делать, Эрмизад. Я должен закончить начатое мной. То, для чего и был призван в этот мир…

— А ты уверен, что именно король Ригенос призвал тебя в этот мир?

— А кто же еще?

— И это тоже всего лишь бессмысленные предположения, — улыбнулся Арджав. — Ты должен поступать так, как считаешь нужным, Эрекозе. Я больше не стану просить тебя пощадить мой народ.

— Ну вот и спасибо! — сказал я, вскочил из-за стола, пошатнулся и зажмурился. — Господи! До чего же я устал!

— Вот и отдохни здесь, — тихо сказала Эрмизад. — Со мной…

Я посмотрел на нее.

— Со мной, — повторила она.

Арджав собрался было что-то сказать, но передумал и вышел из комнаты.

И тут я понял, что не хочу ничего другого — только сделать то, что предлагала мне Эрмизад. Но я отрицательно замотал головой:

— Нет, это было бы проявлением слабости…

— Наоборот, это придало бы тебе сил. Это позволило бы тебе принять более ясное решение…

— Я уже принял решение. И кроме того, моя клятва Иолинде…

— Ты поклялся ей в верности?..

Я только развел руками:

— Я не могу вспомнить.

Она придвинулась ближе и погладила меня по щеке.

— А может быть, благодаря этому как раз что-нибудь и окончится, — предположила она. — Может быть, как раз это и оживит твою любовь к Иолинде…

Теперь я ощущал почти физическую боль. На какое-то мгновение мне даже показалось, что они меня отравили.

— Нет!

— Это непременно поможет тебе, — продолжала она. — Я знаю, что поможет! Хотя я и сама, пожалуй, не уверена, что мне этого хочется, но…

— Сейчас я не имею права проявлять слабость, Эрмизад.

— Эрекозе, но ведь это не будет проявлением слабости!

— И все-таки…

Она отвернулась от меня и сказала тихим и каким-то очень странным голосом:

— Ну, хорошо, тогда отдохни хотя бы прямо здесь. Выспись в хорошей постели, чтобы чувствовать себя хорошо во время завтрашнего сражения. Я люблю тебя, Эрекозе. Я люблю тебя больше всех на свете. Я помогу тебе во всем, что бы ты ни решил сделать.

— Я ведь уже решил, что мне делать, — напомнил я ей. — И в этом ты мне помочь не можешь. — Голова у меня кружилась. Я совсем не хотел возвращаться в свой лагерь в таком состоянии, потому что они непременно решили бы, что меня подпоили, и перестали бы мне доверять. Лучше действительно переночевать здесь и встретиться со своими воинами в добром здравии. — Хорошо, я останусь на ночь, — сказал я. — Один.

— Как хочешь, Эрекозе. — Она пошла к двери. — Слуга покажет тебе, где спальня.

— Я буду спать здесь, — сказал я ей. — Пусть сюда принесут постель.

— Как хочешь.

— Приятно будет выспаться в настоящей постели, — сказал я. — Утром голова будет лучше варить.

— Надеюсь. Спокойной ночи, Эрекозе.

Неужели они знали, что именно в эту ночь сны вернутся снова? Неужели я стал жертвой тонкого коварства, на какое способны лишь эти загадочные существа?

Я лежал в постели, в элдренской столице, и мне снились сны.

Но снилось мне не то, как я пытаюсь отыскать свое настоящее имя. На этот раз у меня имени вообще не было. И мне оно было совсем не нужно.

Я смотрел, как кружится наша Земля, и видел ее обитателей, суетящихся на поверхности планеты подобно муравьям на вершине холма, подобно жучкам в гнилом пне. Я видел, как они сражаются друг с другом, уничтожают друг друга, заключают друг с другом мир, строят новые здания, чтобы снова начать разрушать их в следующей неизбежной войне. И мне показалось, что существа эти по уровню своего развития лишь немного отличаются от животных и что по какому-то капризу судьбы они обречены снова и снова совершать одни и те же ошибки. И я понял, что для них нет надежды на будущее — для этих несовершенных существ, застрявших где-то на середине пути между животными и Богами. Что это их судьба, как и у меня самого, — без конца вести войны и никогда не знать чувства удовлетворения. Те же парадоксы бытия, что мучили меня, мучили и всю мою расу в целом. Те вопросы, на которые я не находил ответа, в действительности и не имели ответа. Не было смысла в бесконечных поисках решения: его не существовало, и приходилось либо принимать данное, либо отвергать его. И так будет всегда. О, в этих существах было много такого, за что их стоило любить, но ненавидеть их было не за что. Как можно было их ненавидеть, если все их ошибки были вызваны гримасой всемогущей судьбы, которая и сделала их такими — полуслепыми, полуглухими, полунемыми…