А как ты изменишь свою внешность, разве что замотаешься в саван? Наверху рога, внизу копыта! Ты рассуждаешь, как Партридж.

– Вовсе не надо менять внешность. Стоит мне только замычать как следует, и эти крестьяне бросятся от меня врассыпную, как медведицы Артемиды от дикого медведя.

– А что ты будешь делать в Кноссе?

– Критяне ведь не жестокие чудовища. Во всяком случае, не горожане. Говорят, что царь очень разумный человек. Я попрошу его, чтобы он заставил Эака вернуть детей.

– И ты думаешь, он послушает тебя? Отдаст тебе детей собственного брата, наследников престола?

– Не знаю. Можно, к примеру, разрешить детям полгода жить с Корой, а полгода с отцом. Надо же что-то делать, правда?

– Да мы и будем делать. Мы с тобой пойдем туда вместе, ты и я. Я, а не Кора, притворюсь крестьянкой и уж, не бойся, соображу, как протащить тебя в город. Ты прав, царь умный человек. Скорее всего, он откажет тебе, но не думаю, что сделает с тобой что-нибудь плохое. А если откажет, тогда наступит мой черед действовать. Я не буду спрашивать, а просто украду украденное.

– Но они же мои дети, – закричала Кора. – А вы строите планы, будто меня не существует.

Мне пришлось напомнить ей, что я почти в семнадцать раз старше, чем она:

– Я могу находиться вдали от дерева целых две недели, У меня даже голова не заболит. Кроме того, я люблю путешествовать. Я бывала на побережье вместе с ахейцами и даже плавала на одном из их кораблей. А однажды я взяла с берегов Бобрового озера умбру[31], выкрасила волосы в коричневый цвет, начесала их на уши и отправилась в Кносс с одним критским матросом, который был в меня влюблен.

Целую неделю он водил меня по городу. Мы заходили в таверны, смотрели состязания с быками, были в театре, во дворце – повсюду. Когда я добралась до своего дерева, то уже почти теряла сознание, но ни на минуту ни о чем не пожалела. Если ты хочешь получить детей обратно, спрячь подальше свою гордость, и пусть этим занимаются те, кто умеет.

Может быть, было безнравственно с моей стороны ощущать бодрость и приятное возбуждение в то время, как Кора оплакивала своих потерянных детей, в чем, я ей искренне сочувствовала. Но ведь я никогда не изображала из себя Великую Мать. Я всегда была лишь свободной дриадой, любившей всяческие приключения, как любовные, так и военные. И еще я любила Эвностия.

Итак, я стояла на пороге моего самого большого приключения, и вместе со мной был мой самый большой друг.

Почти все звери собрались на краю леса, чтобы проводить меня. Вместе с Хироном пришли кентавры со своими женами и любимыми поросятами, которые непрестанно крутились у них под ногами. Медведицы Артемиды, забыв о стеснительности и безумно волнуясь, пытались засунуть в мешок с продуктами, висевший у меня на поясе, еще немного ягод, меда и котовника. Дриады – их было больше тридцати – по очереди утешали Кору, приговаривая, что Икар и Тея не будут страдать от долгой разлуки со своим деревом, ведь их отец – человек. В толпе провожающих можно было видеть несколько наиболее приличных панисков и среди них Партриджа, который чуть не плакал, потому что Эвностий уходил в этот проклятый город без него; королеву пчел Эмбер, существенно пополнившую мои продуктовые запасы, и, конечно, Эвностия, рядом с которым находился верный Бион и еще три тельхина. Флебий и вся его компания отсутствовали. Пришла лишь одна из его девиц, демонстративно жевавшая травку. Кто-то слышал, как она пожелала, чтобы эти мерзкие дети вообще никогда не возвращались. Пусть бы их съели кноссцы, они это заслужили.

Всю ночь я не выходила из дерева, впитывая в себя его живительную силу, которая теперь пронизывала мое тело и согревала, как хорошее вино. Кроме того, мне надо было составить план действий и кое-что приготовить с собой. Я не смогла бы заснуть, даже если бы и легла.

И вот я наконец готова. Нелегко покинуть Страну Зверей. Я никогда раньше не уходила отсюда одна, а лишь в сопровождении своих любовников, и возвращалась обычно совершенно обессиленная, но обогащенная опытом. Нелегко оставить и свой дуб. В стране критян растут небольшие дубки, но это не деревья дриад, и, кто знает, смогут ли они хоть немного поддержать мои силы?

Кора отошла от группы дриад и, подойдя ко мне, крепко обняла. В глазах ее блестели слезы, но она не позволяла им течь по щекам.

– Мне кажется, я одна из тех женщин, с которыми постоянно что-то случается. А ты всегда сама распоряжаешься событиями. Найди моих детей, Зоэ.

Она была невероятно бледна и казалась совсем юной – преданная мать, неотделимая от очага и ткацкого станка, и мечтательница, лишившаяся своей мечты. Ее вид отрезвил меня от пьянящего предвкушения приключений.

– Я найду их, Кора, – дала я клятву. – Клянусь грудью Матери-богини, найду.

Былая уверенность вернулась ко мне, и я почувствовала, что мне все под силу, и в лесу, и в городе, кроме, может быть, одного – никогда я не стану благопристойной, благовоспитанной дамой (и никогда не полюбит меня тот, кто мне дороже всего).

Эвностйй молчал. Слова были не нужны. Его улыбка говорила: «Мы вместе, тетя Зоэ, ты и я, кто теперь может остановить нас? Уж, во всяком случае, не тщедушные критяне». Он планировал отправиться в путь сегодня ночью и быстро нагнать меня.

Я взялась руками за его рога – этот сокровенный жест любви и доверия позволяли себе лишь его мать, Кора и Икар – и поцеловала в щеку.

– Будь осторожен. А уж смелым ты будешь наверняка.

Я покинула свою страну и пошла по полю, где три года назад Эак принял бой. Ноги мои утопали в мягкой траве. Я вспугнула стайку бабочек, похожих на крылатые лютики, и когда они дружно взлетели, мне показалось, что луг, заросший цветами, поднялся в воздух. «Добрый знак, – подумала я. Воздух и земля стали едины, а земля – мой друг». Но предзнаменования бывают обманчивы.

Я подошла к крестьянскому домику с чувством… думаете, с чувством страха или волнения? Не буду притворяться излишне скромной. Я подошла с чувством абсолютной уверенности, что получу от крестьянина все, что мне требуется, или хитростью, или пользуясь своей звериной привлекательностью. А нужна мне была повозка с каменными колесами, в которую был впряжен вол.

На этой повозке крестьянин возил свой товар в Кносс, и в ней я собиралась спрятать Эвностия, этого великана с неизменяемой внешностью. Конечно, я знала свои недостатки. Сравнивать меня с Корой было бы все равно, что сравнивать глину с алебастром. Но таких женщин, как Кора, критские крестьяне никогда и не видели.

Я блистала, поражая своим великолепием, я извивалась, как змея-богиня. На мне было платье с открытым лифом, купленное когда-то в Кноссе моим бывшим любовником. А уж рядом с обычной крестьянкой в простой шерстяной одежде я смотрелась так, как смотрится чаша, покрытая тонкой глазурью, рядом с грубым глиняным кувшином. Честно говоря, было отчего крестьянину выронить мотыгу из рук. Тот крестьянин, к которому я направилась, рубил дрова. Делал он это размеренно и неторопливо, как человек, привыкший собирать хороший урожай, а на Крите это не редкость. Его хозяйство к тому же ни разу не пострадало от набегов ахейцев. Повозка стояла у небольшого, почти не имевшего окон строения, выкрашенного в голубой цвет и крытого соломой. С натяжкой его можно было назвать домом. Вол пасся неподалеку, на лугу, заросшем маргаритками. Его не было видно из-за стогов сена.

О том, чтобы прямо сейчас украсть вола с повозкой, и речи быть не могло. Если делать это ночью, можно разбудить людей и, уж конечно, поднимут лай сторожевые псы, имеющиеся в каждом доме. Критские крестьяне очень осторожны и подозрительны, совсем как пчелиные королевы, только причины этого в другом. Питаются они хорошо, земли здесь плодородные, но у них почти ничего нет из имущества, а уж то, что есть, они стерегут с необычайным усердием, пользуясь при этом вилами, тяпками и ножами, не говоря уж о собаках, чьи предки жили в лесах и водились с волками. Нужно выбрать подходящий момент. Я дождусь ночи, когда Эвностий сможет незаметно выйти из леса, милях в трех отсюда, и мы с ним встретимся рядом с этим домом. А за это время мне надо очаровать, войти в доверие, а затем лишить возможности сопротивляться самого крестьянина, всю его семью и домашних животных.