– Ладно, Олежа. Давай сюда своего радиста…

…Ночной эфир пронзили торопливые точки и тире, излучаемые в резервном диапазоне, определённом на случай важных сообщений. Безусловно, «стычка с неведомым регулярным формированием» – было именно таковым.

«Циклоп-Циклоп… я – Барс-один… я – Барс-один… Приём!»

Отзыв прилетел лишь после пятнадцатого вызова.

…Разведчики к тому моменту уже возвращались.

Медленно пробираясь меж камнями и, наверняка, матеря дождь на чём свет стоит. Начиная от ветхих трёх китов и заканчивая космическим вакуумом.

Ничепорчук рассматривал в бинокль их передвижения и досадливо морщился. Будь он снайпером, – не упустил бы такую прекрасную возможность поупражняться в неспешной ночной стрельбе. Может, просто разведгруппе везло, и снайпер в этот момент менял позицию… А может, это всего лишь последние мгновения тишины.

Со стороны врага не доносилось никаких звуков. И это было самое худшее, что только можно себе пожелать. Нет ничего хуже ожидания в полной неизвестности! К тому же, не зная, с кем имеешь дело.

Нет, не «духи» это.

…Мокрый и перемазанный, как чёрт, Макс вполз на гребень, втащил за собой вещмешок и покатился веретеном вниз. Возле самого ротного остановился. Поднялся. Вытащил из вещмешка какие-то вещи.

– Михалыч, видать, «спецы» на задание шли… Документов ни у кого не оказалось. Тут только камуфляж, фляга с непонятной маркировкой… ещё две занятных вещицы – портсигар наградной… Надпись там на каком-то незнакомом языке… и что характерно – свастика выгравирована! А вторая штуковина, как из музея… Вот. Как тебе этот раритет?!

Он держал в руках самый настоящий МП-40! «Шмайсер», как ошибочно окрестили его в народе. Хотя на самом деле это был другой, внешне похожий на «сороковку», автомат.

«Ну ни фига себе!!! Теперь понятно, почему такой вялый темп стрельбы…»

Ничепорчук просто не верил своим глазам.

Младший сержант Гурманчук приблизился к ротному и внёс свою лепту.

– Вот, Михалыч, ещё один артефакт… от неизвестных монстров…

Бывший студент протянул руку и положил что-то невесомое на ладонь командира. Ничепорчук поднёс «артефакт» поближе к глазам – и обмер.

У него на ладони лежал помятый кусочек серой ткани, с силой сорванный с вражеской униформы. Обрывки чёрной нити по краям. Ничем не примечательный нарукавный шеврон овальной формы. Практически ничем… Если бы не изображение на нём.

Маленький цветок на тонкой ножке. С восемью лепестками светло-серого цвета.

Эдельвейс!

Вспыхнуло из глубин памяти название, и кровь прилила к лицу!

«Горные стрелки дивизии „Эдельвейс“!

ОТКУДА?! ЗДЕСЬ?!»

Как в детском мультике: двоечник Витя Перестукин в «Стране невыученных уроков»… Так будто бы, у взводного никогда не было проблем с историей, чтобы туда возвращаться… А вот поди ж ты – время кто-то повернул вспять!

«Бред! Откуда здесь фашисты? Может, меня Макс окурил своими благовониями?!»

– Чушь!!! – всё же вырвалось у него.

– Чего?.. Что ты сказал, Михалыч? – хрипло переспросил ещё не отдышавшийся Макс.

– Да погоди ты… – ротный устало опустился на камень, – Помолчал и неожиданно окликнул другого разведчика: – Уманский, ты как насчёт командира табачком угостить?

Тот был в десяти шагах.

Его голова в выемке между двумя валунами приникла к окулярам стереотрубы. Левая рука раз за разом подносила к губам окурок сигареты. Чаще, чем обычно – должно быть, ефрейтор нервничал. Окуляры стереотрубы располагались заметно ниже линии, видимой со склона, усеянного трупами, и огонёк окурка оттуда не мог быть заметен. Уманский даже не отвлёкся от своего наблюдения.

– Я бы не против, да последняя осталась, товари…щ-щ-ш-ш-ш…

Пуля вошла точно в приоткрытый рот, раздробив зубы и вырвав кусок затылочной кости. Тело рухнуло мешком. Эхо донесло с запаздыванием одиночный хлопок выстрела. Словно кто-то неумолимый, распоряжающийся человеческими жизнями, просто хлопнул в ладоши.

– А если бы не был жадным – не умер бы, – до жути спокойно и тихо произнес ротный, склонившийся над убитым Уманским. Он вытащил из нагрудного кармана на жилете пачку сигарет «Кэмел» и показал Максу. Пачка была почти полной.

– Вот что, ребята. Я сам пока ничего не понимаю. И вы меня не примите за сумасшедшего. Но, похоже, пока другого объяснения нет. Там, внизу – не «духи». Там намного хуже. ФАШИСТЫ! Причём, самые опасные в этой ситуации – горнопехотная часть «Эдельвейс». Слыхали, когда историю учили? Вот и готовьтесь к самому плохому. Такие-то дела, сынки.

Ответом ему было потрясённое молчание.

У Максим между лопатками кольнуло холодное шило, взявшись невесть откуда. И уже не ушло. Его присутствие ощущалось в виде изморози, от которой немела часть спины.

Спокойными, как оказалось, оставались лишь навязанные им советники, и это почему-то неприятно удивило Ничепорчука. Он перевёл взгляд с них на бездыханное тело Уманского, на его сквозную рану.

– Снайпер, сука!.. Сухи?на, скажи своим братьям Павелко, чтобы его «сработали». Судя по всему – он за время передышки на соседнюю скалу забрался. – Ничепорчук бросил пачку сигарет на грудь Уманского. – Ладно, братан, последняя, так последняя… в твоей жизни. Коль так – без обиды.

Набухающая с каждой минутой, звенящая тишина разорвалась на мелкие лоскуты!

Атака!!!

Треск автоматов и свист противно воющих мин. Уже и миномёты пристроили?! Мины падали куда-то за головы – перелёт! Но это пока, пока, вот скоро пристреляются, гансы долбаные…

Грохот нескольких взрывов потряс склон метров за сто позади позиций роты. Зашуршала осыпь камней, устремившихся к подножию ущелья. Слева началась плотная ответная стрельба – взвод Сухины открыл огонь из автоматов и пулемётов, стараясь прижать к земле наступающую цепь.

– Макс! Давай к своим… И чтобы не одна мышь… чтоб ни один эдельвейс не взошёл над нашими окопами. Давай, чертяка! И береги себя… – ротный махнул ему рукой и взял в руки верный АКМ.*

– Михалыч, а как же твой кровяной мешочек? Он же чуял, что больше не сунутся… Подвёл? – уползая, бросил Макс.

– Да нет, не подвёл… Он же не знал, что завяжем дела с фрицами. Не сделал поправку на Время.

Ефрейтор Гельмут Фриске, батальонный снайпер, наконец-то, из последних сил вполз на пологую скальную площадку, лёг на спину и устремил взгляд в небо. Хотя для этого не нужно было никуда всматриваться – небо начиналась прямо от его каски. Эта влажная чернота была одновременно небом, дождём и ночью. Всё смешалось… Суеверный Гельмут подозревал, что намешано было специально, чтобы их батальон не выполнил свою задачу. Кем намешано? Да кем угодно! Мало ли врагов у солдат Рейха. Тем более, в этой чёртовой стране – Русишшвайнланде. У него в голове, правда, никак не увязывалось, что русские могли договориться со стихиями и временем суток, но чем не шутит их чёрт, как они говорят. К тому же сами они ничем от этого чёрта не отличаются. Вот и нашутили русские и русский чёрт вместе эдакий тёмно-влажный коктейль.

Член партии НСДАП, отличный альпинист, чемпион Германии по стрельбе из винтовки, бронзовый призёр памятной олимпиады 1936 года в Берлине – вот скромный список достижений Гельмута в его неполные 29 лет. О, с такой-то подготовкой – прямая дорога в горные егеря! В элитную дивизию «Эдельвейс». Именно там он и оказался, с первых дней русской кампании.

Русских Фриске недолюбливал как нацию.

За что? Наверное, как приговаривал командир батальона, педантичный штурмбанфюрер Пауль Нагель, за то, что те осмелились поселиться на одной планете с немцами, хотя наверняка получили назначение на самую захудалую, маленькую и плохо отапливаемую. А-а, что русские, что евреи, разницы нет!..

Гельмут смотрел в темноту, в глубине которой налипли маленькие светящиеся крошки от кем-то сожранного пирога – звёзды. Их света хватало только на мерцание и ориентировку в пространстве – в той стороне находилось небо! – не больше. Но самое главное, в их жалких отблесках оптический прицел всё-таки позволял выхватывать влажные шевелящиеся абрисы фигур врагов.