Первого он достал самым концом меча там, где должен быть висок. Другому, вооруженному чем–то вроде короткого бердыша, вспорол живот. Третий убежал.

Ведьмак кинулся вверх по расселине, но в этот момент вздымающаяся волна загудела, взвихрилась пеной, закружилась водоворотом в расселине, сорвала его с камней и повлекла вниз, в кипень. Он столкнулся с болтающимся в водовороте рыботвором, откинул его пинком. Кто–то схватил его за ноги и потянул вниз, на дно. Он ударился спиной о камень, отворил глаза, в самое время, чтобы увидеть темные фигуры, два взблеска. Первый он парировал мечом, от второго автоматически заслонился левой рукой. Почувствовал удар, боль. Оттолкнулся ногами от дна, взвился наверх, к поверхности, сложил пальцы, стрельнул Знаком. Взрыв был глухой, рванул уши коротким пароксизмом боли. «Если выйду живым, — подумал он, молотя по воде руками и ногами, — если выйду живым, поеду к Йен в Венгерберг, попытаюсь еще раз… Если выйду живым…»

Ему показалось, что он слышит звук трубы. Или рога. Волна, снова вздымаясь в теснине, подняла его, выкинула животом на огромный камень. Теперь он явно слышал звук рога, крики Лютика, которые, казалось, долетают со всех сторон одновременно. Он выдохнул соленую воду из носа, осмотрелся, откинув с лица мокрые волосы. Он был на берегу, на том самом месте, откуда они отправились. Лежал животом на камнях, кругом белой пеной кипел прибой. За ним в расселине, которая теперь уже была узким заливчиком, танцевал на волнах большой серый дельфин. На его спине, разметав мокрые зеленоватые волосы, сидела сирена. У нее были изумительные груди.

— Белоголовый! — тягуче пропела она, размахивая рукой, в которой держала большую коническую, спирально закрученную раковину. — Жив?

— Жив, — удивился ведьмак. Пена вокруг него сделалась розовой. Левая рука немела, ее щипало от соли. Рукав куртки был разрезан ровно и прямо, из разреза сочилась кровь. «Вылез, выкарабкался, — подумал он. — Снова удалось. Нет, никуда я не поеду».

Он увидел Лютика, который бежал, спотыкаясь на мокрых голышах.

— Я их задержала, — пропела сирена и снова подула в раковину. — Но ненадолго! Беги и не возвращайся, белоголовый! Море… не для вас!

— Знаю! — крикнул он в ответ. — Знаю. Спасибо, Шъееназ!

— Лютик, — проговорила Глазок, раздирая зубами конец повязки и затягивая узел на кисти Геральта, — объясни ты мне, откуда на ступенях взялась куча раковин? Жена Дроухарда сейчас их убирает и при этом не скрывает, что о вас думает.

— Раковины? — удивился Лютик. — Какие раковины? Понятия не имею. Может, упустили пролетавшие утки?

Геральт усмехнулся, отвернув голову. Усмехнулся, вспомнив дурь Лютика, который все утро убил, вскрывая раковины и копаясь в склизком мясе, при этом порезал пальцы и испачкал рубашку, но не нашел ни единой жемчужины. И не удивительно, потому что, скорее всего, это были никакие не жемчужницы, а обыкновенные мидии. Идею приготовить суп из улиток они отбросили, когда Лютик раскрыл первую раковину — она выглядела так неаппетитно и так воняла, что аж слезы выступали.

Глазок закончила перевязку и присела на перевернутое ведро. Ведьмак поблагодарил, рассматривая ловко перевязанную руку. Рана была глубокая и довольно длинная, задевала локоть, который дьявольски болел при движениях. Его наскоро перевязали еще на берегу, но не успели добраться до дома, как рана снова начала кровоточить. Перед самым приходом девушки Геральт залил рассеченную руку коагулирующим эликсиром, побрызгал обезболивающим. Эсси обнаружила их в тот момент, когда они с Лютиком пытались зашить рану с помощью нитки, привязанной к рыболовному крючку. Глазок изругала их и сама взялась за перевязку, а в это время Лютик потчевал ее красочным рассказом о борьбе, не забыв выговорить себе исключительное право на балладу. Эсси, естественно, засыпала Геральта лавиной вопросов, на которые он не мог ответить. Она восприняла это с обидой, скорее всего решив, что он что–то утаивает. Надулась и перестала выспрашивать.

— Агловаль уже знает, — сказала она. — Вас видели, когда вы возвращались, а Дроухардова жена, заметив кровь на лестнице, помчалась сплетничать. Люди кинулись к скалам, надеясь, что волны что–нибудь выбросят, и толкутся там до сих пор, но, насколько знаю, ничего не нашли.

— И не найдут, — сказал ведьмак. — К Агловалю я пойду завтра, но предупреди его, если сможешь, чтобы запретил людям крутиться около Драконьих Клыков. Только прошу, ни слова о ступенях или Лютиковых фантазиях относительно города Ис. Тут же найдутся искатели сокровищ и любители сенсаций — и появятся новые трупы.

— Я не сплетница, — надулась Эсси, резко откинув прядку со лба. — Если о чем–то спрашиваю, так не затем, чтобы сразу бежать к колодцу и рассказывать прачкам.

— Прости.

— Мне надо выйти, — вдруг сообщил Лютик. — Я договорился с Акареттой. Геральт, беру твою курточку. Моя свински умарухана и все еще не просохла.

— Все здесь мокрое, — насмешливо заметила Глазок, с отвращением трогая мыском туфельки разбросанные части одежды. — Разве так можно? Надо было развесить, как следует просушить… Вы просто чудовищны.

— Само высохнет. — Лютик натянул влажную курточку Геральта и с завистью взглянул на серебряные набивки на рукавах.

— Не болтай. А это что такое? Неужели сумка все еще полна тины и водорослей? А это… Тьфу!

Геральт и Лютик молча смотрели на темно–синюю раковину, которую Эсси держала перед собой двумя пальцами. Они совсем о ней забыли. Раковина была слегка приоткрыта и отчетливо воняла.

— Это презент, — сказал трубадур, выбираясь к двери. — Завтра твой день рождения, Куколка! Ну так это тебе подарок.

— Это?

— Красивая, верно? — Лютик понюхал и быстро добавил: — От Геральта. Это он для тебя выбрал. Ах, уже поздно. Опаздываю. Бывайте…

— Ты помнил о моем дне рождения? — медленно спросила Эсси, держа раковину подальше от себя. — Серьезно?

— Дай сюда, — резко сказал он. Встал с матраца, оберегая забинтованную руку. — Прости за этого идиота…

— Нет, — возразила она, вынимая из ножен на поясе маленький кинжальчик. — Раковина действительно красивая, я сохраню ее на память. Только надо вымыть, а для начала отделаться от… содержимого. Я выкину в окно, кошкам.

Что–то стукнуло о пол, покатилось. Геральт расширил зрачки и увидел гораздо раньше, чем Эсси.

Это была жемчужина. Переливающаяся и блестящая жемчужина светло–голубого цвета размером с разбухшую горошину.

— О боги! — Глазок тоже заметила ее. — Геральт… Жемчужина!

— Жемчужина, — рассмеялся он. — Стало быть, ты все–таки получила подарок, Эсси. Я рад.

— Геральт, не могу принять. Эта жемчужина стоит…

— Она твоя, — прервал он. — Лютик, хоть и разыгрывает глупенького, действительно помнил о твоем дне рождения. Он и правда хотел доставить тебе радость. Говорил об этом, говорил вслух. Ну видишь, судьба услышала его и исполнила, что требовалось.

— А ты, Геральт?

— Я?

— А ты… Тоже хотел доставить мне радость? Жемчужина такая прекрасная… Она должна сказочно много стоить… Не жалеешь?

— Я рад, что она тебе понравилась. А если и жалею, так о том, что она была только одна. И что…

— Да?

— Что не знаю тебя так долго, как Лютик, так долго, чтобы знать и помнить о твоем дне рождения. Чтобы иметь возможность дарить подарки и доставлять тебе радость. Чтобы иметь право… называть тебя Куколкой.

Она подошла и неожиданно закинула ему руки на шею. Он ловко и быстро предупредил ее движения, отстранился от ее губ, сдержанно поцеловал в щеку, обняв здоровой рукой осторожно, нежно. Он чувствовал, как девушка напрягается и медленно отстраняется, но только на длину рук, все еще лежащих у него на плечах. Он знал, чего она ждет, но не сделал этого. Не привлек ее к себе.

Эсси отпустила его, отвернулась к приоткрытому грязному оконцу.

— Ну конечно, — вдруг сказала она. — Ты же едва меня знаешь. Я совсем забыла, мы едва знакомы…

— Эсси, — проговорил он после недолгого молчания, — я…