— Знаю.
— Теперь относительно Страны Озер… Направляйся на север через горы. Избегай главных трактов, там всегда полно солдат. Когда доберешься до реки, большой реки, которая называется Сильта, — это будет больше половины пути.
— Знаю. У меня есть карта, которую ты начертил.
— Ах да, конечно.
Цири в который раз проверила упряжь и вьюки. Механически. Не зная, что сказать. Оттягивая то, что наконец сказать следовало.
— Мне приятно было принимать тебя здесь, — опередил он. — Серьезно. Прощай, ведьмачка.
— Прощай, отшельник. Благодарю тебя за все.
Она уже была в седле, уже приготовилась тронуть Кэльпи, когда он подошел и схватил ее за руку.
— Цири, останься, пережди зиму…
— К озеру я доберусь до морозов. А потом, если все будет так, как ты сказал, то уже ни тракты, ни морозы не будут иметь значения. Я возвращусь телепортом на Танедд. В школу в Аретузе. К госпоже Рите… Как давно это было, Высогота. Как давно…
— Башня Ласточки — легенда. По мне, это всего лишь легенда.
— Я тоже всего лишь легенда, — сказала она с горечью. — С рождения. Zireael, Ласточка, дитя–неожиданность. Избранница. Дитя Предназначения. Дитя Старшей Крови. Я еду, Высогота. Будь здоров.
— Будь здорова, Цири.
Корчма на развилке за выселками была пуста. Киприан Фрипп Младший и три его дружка запретили входить местным жителям и прогоняли приезжих. А сами пиршествовали и пили целыми днями напролет, высиживая в мрачном кабаке, смердящем так, как обычно смердит корчма зимой, когда не отворяют ни окон, ни дверей, — кошками, мышами, потом, онучами, сосняком, жиром, чем–то горелым и мокрой сохнущей одеждой.
— Собачья доля, — повторил, пожалуй, в сотый раз Юз Ианновиц, геммериец, махнув рукой прислуживавшим девкам, чтобы те принесли водки. — Чтоб перекрутило этого Филю! В такой паршивой дыре заставил портки просиживать! Уж лучше б по лесам с патрулями ездить!
— Дурак, — ответствовал Деде Варгас. — На дворе чертовский зяб. Нет, уж лучше в тепле. Да с девкой!
Он с размаху шлепнул девушку по ягодицам. Девушка пискнула, не очень убедительно и с явно видимым равнодушием. Правду сказать, глуповата была. Работа в корчме научила ее только тому, что, когда шлепают или щиплют, надобно пищать.
Киприан Фрипп и его компания взялись за обеих девок на другой же день по приезде. Корчмарь боялся слова молвить, а девки были не настолько резвы, чтобы думать о протестах. Жизнь уже успела научить их, что ежели девка протестует, то ее бьют. Потому разумней погодить, пока «желателям» наскучит.
— Энта Фалька, — притомившийся Риспат Ля Пуант завел очередной стандартный разговор поднадоевших вечерних бесед, — сгинула где–то в лесах, говорю вам. Я видал, как тогда ее Скеллен Орионом в морду секанул, как из ее кровушка фонтаном рвалася! Из этого, говорю вам, она очухаться не могла!
— Филя промахнулся, — заявил Юз Ианновиц. — Едва скользнул орионом–то. Морду, верно, недурственно ей разделал, сам видел. А помешало это девке перескочить через ворота? А? Свалилась она с коня? А? Аккурат! А ворота я опосля измерил: семь футов и два дюйма, тютелька в тютельку. Ну и что? Прыгнула! Да еще как! Промеж седла и жопы лезвие ножа не воткнешь!
— Кровь из ее лилась, как из ведра, — возразил Риспат Ля Пуант. — Ехала, говорю вам, ехала, а опосля свалилась и подохла в какой–нить яме, волки и птицы падаль сожрали, куницы докончили, а муравцы дочистили следы. Конец, deireadh! Стал–быть, мы тута, говорю вам, понапрасну портки просиживаем и денежки пропиваем. К тому ж лафы никакой не видать!
— Не могет так быть, чтобы опосля трупа ни следу, ни знаку не осталось, — убежденно проговорил Деде Варгас. — Завсегда чегой–то да остается: череп, таз, кость какая потолще. Риенс, тот чаровник, остатки Фалькины наконец отыщет. Вот тогда будет делу конец.
— И может, тогда нас в таки места погонют, что с любовию тепершнее безделье и паршивый этот хлев вспомним. — Киприан Фрипп Младший окинул утомленным взглядом стены корчмы, на которых знал уже каждый гвоздь и каждый подтек. — И эту водяру паскудную. И этих вона двух, от которых луком несет, а когда их прочищаешь, то лежат ровно телки, в потолок зыркают и в зубах ковыряют.
— Все лучше, чем скукотища эта, — проговорил Юз Ианновиц. — Выть хоцца! Давайте сотворим хоть чего–то! Что угодно! Деревню подпалим или еще чего сделаем?
Скрипнула дверь. Звук был такой необычный, что все четверо сорвались с мест.
— Вон! — зарычал Деде Варгас. — Выметайся отседова, дед! Попрошайка хренов! Вонючка! Пшел во двор! Ну!
— Оставь, — махнул рукой утомленный Фрипп. — Видишь, дудку вытягивает. Небось нищенствует, видать, старый солдат, что дудкой да пением по постоялым дворам промышляется. На дворе слякоть и зяб. Пусть посидит…
— Только подальше от нас. — Юз Ианновиц указал деду, где тому можно сесть. — Нито нас воши зажрут. Отседова видать, какие по ему быки ползают. Подумать можно — не воши, а черепахи.
— Дай ему, — скомандовал Фрипп Младший, — какой–нить жратвы, хозяин. А нам водяры!
Дед стащил с головы огромный валяный колпак и уважительно разогнал вокруг себя вонь.
— Благодарствуйте, благородники, — промямлил он. — Ноне ведь сочевник Саовины, праздник. В праздник негоже никого гонять, чтоб под дождем мок и мерз. В праздник годится почествовать…
— Верно, — хлопнул себя по лбу Риспат Ля Пуант. — И верно, ведь сочевник Саовины нынче! Конец октября!
— Ночь чар. — Дед отхлебнул принесенного ему жидкого супа. — Ночь духов и страхов!
— Ого! — сказал Юз Ианновиц. — Дедок–то, гляньте, сейчас нас тут нищенской повестью порадует!
— Пусть радует, — зевнул Деде Варгас. — Все лучше, чем нуда эта!
— Саовина, — повторил загрустевший Киприан Фрипп Младший. — Уж пять недель после Говорога. И две — как здесь сидим. Битых две недели! Саовина, ха!
— Ночь чудес. — Дед облизнул ложку, пальцами выбрал что–то со дна миски и сшамкал. — Ночь страхов и чар!
— Ну, не говорил я? — ощерился Юз Ианновиц. — Будет дедовская сказка!
Дед выпрямился, почесался и икнул.
— Сочевник Саовины, — начал он напыщенно, — последняя ночь перед ноябрьским новолунием, у эльфов — последняя ночь старого года. Когда новый день наступит, то это у эльфов уже новый год. И тут у эльфов есть обычай, чтоб в ночь Саовины все огни в доме и окрест от одной щепы смолистой зажечь, а остаток щепы спрятать как следует, аж до мая, и той же самою огонь Беллетэйна распалить, в новолуние. Тогда будет везенье и даренье. Так не токмо эльфы, но и такоже наши некоторые делают. Чтобы от духов злых ухраниться…
— Духов, — фыркнул Юз. — Послушайте только, что этот старпер болтает!
— Это ночь Саовины! — продолжал дед торжественным тоном. — В такую ночь духи ходят по земле! Души покойных стучат в окна, впустите нас, впустите. Тогда им надобно меду дать и каши и все это водкой окропить…
— Водкой–то я себе самому предпочитаю горло кропить, — захохотал Риспат Ля Пуант. — А твои духи, старик, могут меня вот сюда поцеловать!
— Ох, милсдарь, не шуткуйте над духами, мстивые они ибо! Сегодня сочевник Саовины, ночь страхов и чар. Наставьте уши, слышите, как вокруг шуршит и постукивает? Это мертвые приходят с того света, хотят вкрасться в дом, чтобы отогреться при огне и сыто поесть. Там, по голым полям и облысевшим лесам, гуляет ветер и заморозь. Заблудшие души зябнут, тянутся к жилью, где тепло и огонь. Тут не след забыть им выставить еды в мисочке на порог или где на гумне, потому как если там мертвецы ничего не сыщут, то по полночи сами в халупу войдут, чтобы пошукать…
— О Господи, помилуй! — громко шепнула одна из девок и тут же пискнула, потому что Фрипп ущипнул ее в ягодицу.
— Недурная повестушка, — сказал он. — Но до совсем доброй ей далеко! Налей–ка, хозяин, старику кружку пивка теплого для сугреву! Может, добрую расскажет! Добрую повесть о духах, парни, вы по тому узнаете, что заслушавшихся девок можно как следует ущипнуть, они и не заметят!
