— Фу, — Выдохнула девушка. — Дуб и железо! Не сразу они пробьются.

— Они не станут терять времени, поищут другой путь, — деловито бросил Черный Рыцарь и тут же нахмурился, видя, как штанина девушки набухает кровью. Девушка махнула рукой — мол, ерунда.

— Бежим отсюда! — Рыцарь снял шлем, взглянул на Цири. — Я Кагыр Маур Дыффин, сын Кеаллаха. Пришел вместе с Геральтом. Тебе на спасение, Цири. Я знаю, что это кажется тебе невероятным.

— Я видела и более невероятное, — буркнула Цири. — Дальний же ты проделал путь… Кагыр… Где Геральт?

Он глядел на нее. Она помнила его глаза по Танедду. Темно–голубые и мягкие как атлас. Красивые.

— Спасает чародейку, — ответил он. — Ту.

— Йеннифэр. Идем.

— Да! — сказала светловолосая, перехватывая ногу на бедре. — Надобно прикончить еще несколько задниц! За тетечку!

— Идем, — повторил рыцарь. Но было уже поздно.

— Бегите, — шепнула Цири, видя, кто приближается по коридору. — Это воплощение дьявола. Но ему нужна только я. Вас он преследовать не станет… Бегите… Помогите Геральту…

Кагыр покачал головой.

— Цири, — мягко проговорил он, — ты поражаешь меня. Я ехал сюда с края света, чтобы отыскать тебя, спасти и защитить. И ты хочешь, чтобы теперь я бежал?

— Ты не знаешь, с кем имеешь дело.

Кагыр подтянул перчатки, скинул плащ, обернул его вокруг левого предплечья. Взмахнул мечом, завертел так, что зашипел воздух.

— Сейчас узнаю.

Бонарт, заметив троицу, остановился. Но только на секунду.

— Так! — сказал он. — Помощь прибыла! Твои дружки, ведьмачка? Славно. Двумя меньше, двумя больше, какая разница?

Цири неожиданно осенило.

— Прощайся с жизнью, Бонарт! — взвизгнула она. — Это твой конец! Нашла коса на камень!

Она немного перебрала, он уловил фальшь в голосе. Остановился, глянул подозрительно.

— Ведьмак? Серьезно?

Кагыр закрутил мечом, встал в позицию. Бонарт не дрогнул.

— Оказывается, чаровница предпочитает более молодых, чем я думал, — зарычал он. — Глянь сюда, молокосос.

Он распахнул рубашку. Блеснули серебряные медальоны. Кот, гриф и волк.

— Если ты и вправду ведьмак, — скрежетнул он зубами, — то знай, твой личный знахарский амулет сейчас украсит мою коллекцию. Если же не ведьмак, то будешь трупом прежде, чем успеешь моргнуть. Поэтому умнее было бы сойти с моей дороги и бежать куда глаза глядят. Мне нужна эта девка, на тебя у меня аппетита нет.

— Силен ты в речах, — спокойно проговорил Кагыр, вертя клинком. — Проверим, не только ли. Ангулема, Цири. Убегайте!

— Кагыр…

— Бегите, — поправился он, — на помощь Геральту.

Они побежали. Цири поддерживала хромающую Ангулему.

— Ты сам того хотел. — Бонарт прищурил белесые глаза, сделал шаг, вращая меч.

— Я сам того хотел! — глухо повторил Кагыр Маур Дыффин аэп Кеаллах. — Нет. Того хочет Предназначение!

Они бросились навстречу друг другу, сошлись быстро, окружили себя дикими розблесками клинков. Коридор наполнился звоном металла, от которого, казалось, дрожит и колеблется мраморная скульптура женщины.

— Недурно, — кашлянул Бонарт, когда они разошлись. — Недурно, парень. Но никакой ты не ведьмак, маленькое змейство обманула меня. Конец тебе. Готовься умереть.

— Силен ты в речах.

Кагыр глубоко вздохнул. Стычка убедила его, что победить рыбоглазого у него шансов мало. Этот тип был слишком быстр, слишком силен для него. Надеяться можно было лишь на то, что противник спешил догнать Цири. И явно нервничал.

Бонарт напал снова. Кагыр парировал удар, сгорбился, прыгнул, ухватил противника за пояс, толкнул на стену, ударил коленом между ног. Бонарт схватил его за лицо, сильно саданул в висок оголовком меча, раз, другой, третий. Третий удар отшвырнул Кагыра. Он увидел розблеск клинка. Машинально парировал.

Слишком медленно.

Существовала строго соблюдаемая традиция рода Дыффинов: около покоящегося в замковом арсенале тела усопшего родственника все мужчины рода проводили сутки. Женщины же, собравшись в дальнем крыле замка, чтобы не мешать мужчинам в их молчаливом предпохоронном бдении, не рассеивать их мысли и не нарушать сосредоточения, в это время рыдали и падали в обмороки. Когда их приводили в себя, они вновь начинали всхлипывать и истерически рыдать. И da capo.[108]

Истерики и слезы даже у женщин, виковарских дворянок, считались неприятной бестактностью и бесчестием. Но у Дыффинов именно такова была традиция, и никто ее не отменял. И отменять не собирался.

Десятилетний Кагыр, младший брат павшего в Назаире и лежащего сейчас в дворцовом арсенале Аиллиля, мужчиной считаться еще не мог. Его не допустили в собравшееся у открытого гроба мужское общество, не позволили сидеть и молчать вместе с дедушкой Груффыдом, отцом Кеаллахом, братом Дераном, а также кучей дядьев, родных и двоюродных братьев. Рыдать же и терять сознание рядом с бабушкой, матерью, тремя сестрами и уймой тетушек и кузин ему, естественно, тоже дозволено не было. Вместе с прочими малолетними родственниками, прибывшими в Дарн Дыффа на панихиду, похороны и тризну, Кагыр бездельничал и проказничал на стенах замка. И вел кулачные бои с теми, кто считал, что отважнейшими из отважных в боях за Назаир были именно их отцы и старшие братья, а вовсе не Аиллиль аэп Кеаллах.

— Кагыр! Иди сюда, сынок!

На галерее стояла Маур, мать Кагыра, и ее сестра, тетя Кинеад вар Анагыд. Лицо матери было красным и настолько опухшим от слез, что Кагыр прямо–таки испугался. Его потрясло, что даже столь красивую женщину, как его мать, плач мог превратить в такое чудовище. И он крепко–накрепко решил не плакать никогда–никогда.

— Помни, сынок, — зарыдала Маур, прижимая мальчугана к подолу так, что у него перехватило дыхание. — Запомни этот день. Помни, кто лишил жизни твоего брата Аиллиля. Ты должен ненавидеть их всегда. Это сделали проклятые нордлинги. Твои враги, сыночек. Ты должен ненавидеть их всегда, ненавидеть эту проклятую преступную нацию!

— Я буду их ненавидеть, мама, — пообещал Кагыр, немного удивленный. Во–первых, его брат Аиллиль пал в честном бою, достойной и завидной смертью бойца, так над чем же слезы лить? Во–вторых, не было секретом, что бабушка Эвива, мать Маур, была родом из нордлингов. Папе во гневе не раз случалось назвать бабушку «северной волчицей». Конечно, когда она не слышала.

Но коли теперь мать велит…

— Я буду их ненавидеть, — горячо поклялся он. — Я их уже ненавижу! А когда вырасту большой и у меня будет настоящий меч, то пойду на войну и головы им поотрубаю! Вот увидишь, мама!

Мама набрала воздуха в легкие и принялась рыдать с новой силой. Тетя Кинеад поддержала.

Кагыр сжал кулаки и дрожал от ненависти. От ненависти к тем, кто обидел его маму, заставив ее стать такой некрасивой.

Удар Бонарта рассек ему висок, щеку, губу. Кагыр выпустил меч и покачнулся, а охотник с полуоборота рубанул его между шеей и ключицей. Кагыр рухнул под ноги мраморной богине, и кровь, словно языческая жертва, омыла цоколь статуи.

Загрохотало, пол задрожал под ногами, со стенного паноплия со звоном свалился щит. По коридору ползли клубы ядовитого дыма. Цири отерла лицо. Светловолосая девушка тянула ее не хуже мельничного жернова.

— Быстрее… Бежим быстрее…

— Я не могу быстрее, — проговорила девушка и вдруг тяжело повалилась на пол. Цири с ужасом увидела, как из–под ее набухшей штанины начинает сочиться кровь и расти красная лужа.

Девушка была бледна как труп.

Цири упала на колени рядом с ней, стянула с нее шаль, потом поясок, попыталась сделать перетягивающую повязку. Но рана была слишком велика. И слишком близко располагалась к паху. Кровь лилась не переставая.

Девушка схватила ее за руку. Пальцы были холодны как лед.

— Цири…

— Да?

— Я — Ангулема. Я не верила… Не верила, что мы тебя отыщем. Но я пошла за Геральтом… Потому что за ним нельзя не идти. Ты знаешь?