А как народ смылся, он залез в дом и утащил книжку. Значит, можно и не искать – Санька, скорее всего, выбросил ее где-то в лесу. Теперь фиг найдешь.

Надо бы следы на полу изучить, да поздно уже. Он, ползая, всю пыль животом подмел.

Вот так. Значит, теперь сиди-не сиди, а пари проиграно. Что толку доказывать, будто книги здесь не было, будто ее Санька утащил? Кто ему поверит? Ну, пускай даже Леха расскажет, что Санька позже всех из лесу вернулся. А мало ли почему, ответят.

Может, он сильнее всех тогда струсил и слишком далеко в чащу убежал? И заблудился, искал дорогу… А может, он просто малину жрал? Или к речке ему погулять захотелось? Да, доказательств у Сереги никаких. Выиграл Санька, не придерешься. Неужели до конца смены теперь ему подчиняться?

Больше всего Сереге сейчас хотелось вернуться обратно в лагерь, вытащить Саньку из постели и устроить ему «Варфоломеевскую ночь». Но слово есть слово. Хотя теперь, после Санькиной подлости, стоит ли его держать? Не жирно ли Санечке будет? Но попробуй не сдержи – ясно же, что будет. Может, плюнуть на них? Да разве на весь лагерь плюнешь?

Серега и не заметил даже, как заструились по щекам горячие злые слезы. Он сидел на сыром бревне, смотрел на груду битых кирпичей и шмыгал носом. Ни о чем ему не хотелось думать – будто из черепа мозги вынули.

Потом он пришел в себя, стянул майку и вытер ею лицо. Хорошо хоть, никто его сейчас не видел. Ничего себе картиночка – ревет Серега Полосухин как малышня.

Все по-Санькиному получилось. Говорил же он: «Соплями умоешься… В слезах засыпать будешь…» Так оно и вышло. Ладно… Пускай эти слезы будут последними. Деваться некуда, ночь тут отсидеть надо, а там посмотрим.

Ну и что теперь делать: Не ждать же нечистой силы, в самом деле? Сереге сейчас даже хотелось бы, чтобы она появилась. Может, и помогла бы чем-нибудь. Но, к сожалению, никакой такой силы на свете нет. Ни чистой, ни грязной. Есть лишь гниющий старый дом и желтые Санькины глаза, что встретят его завтра.

Впрочем, не сидеть же на бревне до рассвета. Надо спать. Во всех сказках говорится – утро вечера мудренее… Сказки обычно хорошо кончаются, но сейчас-то все по правде. А спать, однако же, хочется. Сколько сейчас времени? Небось, уже полночь миновала…

Серега поднял глаза и вновь оглядел комнату. Лечь здесь можно было разве что на столе. Пол холодный, да и мусор всюду навален, а идти во тьму, в холод, ломать веник и подметать – нет уж, спасибо! Хватит с него уборок.

Он лег на стол, накрылся Лехиным плащом и подложил под голову сцепленные пальцы.

Сперва было холодно и жестко, но потом появились откуда-то ласковые черные волны, подхватили его и понесли куда-то вверх.

…Стражники вели его по узкому кривому коридору. Один из них, высокий и худой, шел спереди, освещая дорогу факелом. Второй, похожий на огромного медведя, втиснутого в черную кожаную форму – сзади. А Серега шагал между ними, прижимая ладони к бедрам.

Резинка на трусах вела себя все хуже и хуже. Скоро, видимо, она лопнет совсем, и тогда… Он старался не думать об этом.

Идти пришлось довольно долго. Ход все время изгибался, невозможно было сосчитать повороты. Зачем так строили? – вертелась у него в голове надоедливая мысль. Впрочем, он понимал, что у создателей Замка была какая-то цель.

Наконец путь их кончился. Справа в стене тускло блеснула тяжелая стальная дверь. Высокий стражник два раза стукнул в нее концом факела – и та медленно отворилась.

Серегу пинком втолкнули внутрь – и тут же дверь за ним захлопнулась. Он остался стоять на пороге, растерянно хлопая глазами.

Камера оказалась огромной, точно зал. Яркий, чуть синеватый свет лился со всех сторон – под потолком были развешаны люминесцентные лампы.

В дальнем конце находился огромный, заваленный бумагами стол. За ним кто-то сидел, согнувшись в три погибели, и писал большим гусиным пером. В стенах слева и справа виднелись глубокие ниши. Серега, оглядывая камеру, поежился. Ему показалось, что там кто-то прячется. Но так ли это, увидеть не удалось, потому что человек за столом выпрямился и поднял голову. Серега вздрогнул – человеком этим был Санька.

Зеленую куртку со звездой он сменил на синий рабочий халатик. На голове у него торчал темный берет с хвостиком. А руки – в рыжих резиновых перчатках.

– Ну, здравствуй, здравствуй, Серый, – ласково произнес он и вышел из-за стола. – Устал, наверное, с дороги? Да ты присаживайся, не стесняйся.

И тут же сзади поставили стул. Пришлось сесть. Стул скорее походил на кресло, у него была высокая, выше Серегиной головы, спинка и широкие подлокотники. Чьи-то осторожные, но уверенные руки быстро пристегнули ему ремнями локти. И таким же широким бурым ремнем охватили шею, намертво присобачив ее к спинке кресла.

– Не жмет? – заботливо поинтересовался Санька. – Если жмет, ты не стесняйся, скажи.

Серега молчал, глядя на него в упор. Чего он ломает комедию? Или так обычно начинают допрос?

– Я смотрю, у тебя знатный шрам на плече, – продолжал меж тем Санька. – Ты уж извини, погорячился я в лесу. Не стоило мне, конечно, руки распускать. Мы же вообще против подобных методов. Но и ты должен меня понять! Ты же мой личный раб, мне тебя сам Князь доверил – и вдруг ты бежишь! Знаешь, как я за тебя волновался! А вдруг бы ты от жары сдох или в болото провалился? Я бы о тебе тосковал. И вообще, ты раб, значит, вкалывать должен. А сегодня из-за тебя ваша бригада план не выполнила. Придется теперь их наказывать. Не жалко своих ребят?

Впрочем, ладно, с этим успеется, давай-ка лучше нашими делами займемся. Ты, конечно, понимаешь, что нарушил главный закон Замка, а?

Серега молчал, уставясь в железные плиты пола.

– Не слышу ответа, – чуть суровее произнес Санька.

– Ну, понимаю, – отозвался Серега.

– Очень хорошо, что понимаешь. Это уже большой прогресс. А знаешь ли ты, что тебя за такое дело наказать придется?

– Ну, знаю.

– Отлично. Ты умнеешь прямо на глазах. Тогда дело за малым. Давай решим, как же тебя наказывать? Ты-то сам что думаешь? Какие есть идеи?

– Я не знаю.

– Смотри, Серый, я в тебе разочаруюсь. Ты же не первый год в Замке, должен понимать. Неужели никаких идей нет?

– Ну, выпороть.

– Выпороть? Оно, конечно, не помешает. Розги тебя еще ждут. Но этого мало. Что главное в наказании? Ну? Говори быстро!

– Чего ты пристал? Откуда я знаю?

– Ну вот, заладил: не знаю, не понимаю… Нечего дурочку строить, знаешь ты все прекрасно. Главное в наказании – это воспитательное воздействие. Надо, чтобы все поняли, в чем твое преступление. Помнишь, как наказали Билла? Кстати, за ту же провинность, что и у тебя.

Серега вспомнил худого, ободранного мальчишку, прикованного за ошейник к обложенному дровами медному столбу, струю бензина из блестящей канистры, лохматое желтое пламя в клубах дыма…

– Успокойся ради всего святого! – вскричал Санька, заглянув в Серегины глаза. – Что ты! Стоит лишь пошутить, а у тебя уже, глядишь, и слезки потекли. Никто тебя сжигать пока не собирается. Как можно?! Ты же мой любимый раб. Я к тебе давно примеряюсь. Еще с тех времен, сам знаешь. Я вижу, ты хороший пацан, смелый. Ты только сейчас малость сдрейфил. Ну, это понятно. Провинился, теперь ждешь возмездия… А вообще-то ты молодец. И честный ты, и слово держать умеешь. Уж я-то знаю. И добрый ты – друзей защищаешь.

Хотя они, друзья эти, заложили тебя и губы платочком вытерли. Знаешь, что я тебе скажу? Если бы ты не был рабом, я бы с тобой подружился. Мне ж одному скучно здесь. Все кругом взрослые, у всех свои дела, даже в индейцев поиграть не с кем… Слушай, может, ты есть хочешь? Только кивни – я сейчас. Люди мигом принесут.

Серега молчал. Яркий свет ламп слепил глаза, текли по щекам острые злые слезы, катились мутными дорожками. Огромное пространство комнаты медленно поворачивалось в себе самом, какие-то струи бурлили, крутились в горячем воздухе. А стены незаметно клонились вниз. Но Серега знал, что они не упадут.