Крал остановился и прислушался:

— Что за шум? — прошептал он.

Теперь, кроме шума, Толчук различал уже и слабое свечение, шедшее из-за следующего угла.

— Там свет, — осторожно сказал он и указал за угол.

Крал двинулся туда, но уже медленно, таясь и не стуча сапогами. Толчук попытался подражать ему, но с когтями на ногах сделать это оказалось трудно, они цокали весело и звонко.

Чем ближе подходили они к повороту, тем ярче сиял непонятный свет, словно он тоже приближался.

— Кто-то идет, — выдохнул Крал.

— Мерик, наверное. — и при этих словах зеленый камешек эльфа действительно выкатился из-за угла и лег у сапога горца. — Камень эльфа.

Крал нагнулся и поднял его, но ничего не разглядев, передал Толчуку. Шум уже давно превратился в угрожающее громкое шипение, и, сделав еще один шаг, горец вздрогнул и указал на темное пятно впереди:

— Кровь.

Страшный крик, раздавшийся в глубине пропасти, потряс Елену до самого сердца. Даже Бол смутился, пробормотав что-то насчет того, будто волков здесь нет уже несколько столетий. Волчий отчаянный вой раздался на фоне все продолжающегося шипения гоблинов и лишил девушку последних остатков мужества. Она застыла на первой ступеньке, не в силах заставить себя спускаться дальше. Чернота пропасти пугала ее, но еще больше пугал вид терзаемого животного, насилие и кровь. Веки ее дрожали от напряжения, но как ни вглядывалась Елена во тьму, она не видела ничего, даже мечущихся теней. В любой момент девушка ждала, что вот сейчас острые когти полоснут ее кожу или уволокут вниз, и она никогда больше не увидит ни солнца, ни неба. Дядин фонарь едва рассеивал мглу на пять шагов.

— Будь здесь осторожней, родная! — рука Бола легла ей на плечо и отодвинула от скользких ступеней. — Стоять так на краю опасно, камень истончился и может обвалиться в любую минуту. Скорей всего, он не выдержит даже и твоего веса, так что стой лучше у стены, а не здесь.

Девушка послушно прислонилась к стене.

Эррил теперь стоял на четыре ступеньки ниже, куда спустился, услышав душераздирающий крик. Конец его меча скрывала тьма. По лицу метались тени от фонаря, придавая глазам неживой блеск, а губам мертвенный цвет. Елена вздрогнула, по лампа вовремя вернулась на место, и лицо вновь стало человечески теплым, а глаза живыми.

Старый воин уловил ее взгляд:

— Если мы хотим поймать вора, придется поторопиться, — напомнил Эррил.

Бол кивнул, и Эррил, вытянув руку с мечом вперед, начал спускаться дальше.

— Дядя, если эти гоблины хотят, чтобы мы пошли туда, как говорит Эррил, то чего они от нас ждут? — тихо спросила Елена, изо всех сил стараясь подавить противный липкий страх, заполнявший душу.

После всего, что случилось со вчерашнего заката, девушка втайне уже знала ужасный ответ на свой вопрос, но просто не хотела верить. Конечно, им нужна была она, Елена .

Но дядя ответил совсем иное:

— Никто не может знать, что на уме у этих существ, которые никогда не видели солнца. Пока все это похоже на обман. Они вообще всегда славились своими кражами и обманами.

Но Елена не поверила этим детским объяснениям, хотя и покорно кивнула — зачем еще беспокоить дядю? Сглотнув комок в горле, словно корку сухого хлеба, она даже попыталась жалко улыбнуться.

Дядя слегка подтолкнул ее вслед за Эррилом, который был теперь уже почти за пределами света от фонаря и через пару шагов остановился перед бесконечным океаном тьмы. Затем старый воин обернулся, и Елена увидела, что на лице его, всегда таком спокойном, написано удивление, почти озабоченность, а глаза глядят не на нее, а куда-то за ее спину.

— Там кто-то идет, — пробормотал Эррил, снова разжигая страх в сердце девушки. Меч поднялся и указал ей за спину.

Елена и Бол мгновенно обернулись и увидели, что в темноте за ними появился светящийся глаз. И глаз этот, моргая и медленно перемещаясь, кого-то искал.

— Кто… — начал было Бол, но Эррил знаком остановил его. Глаз замер, упершись в стену, а потом медленно повернулся к ним.

Как призрак, Эррил проскользнул вперед Елены, закрыв девушку собой, и все трое прижались к скале. Елены почти не было видно за спинами двоих мужчин. Но какие еще ужасы ждали их?

Глаз, не отрываясь, смотрел на них, и вдруг оказался птицей, сиявшей золотом и медленно пролетевшей мимо с гордо расправленными крыльями и высоко задранным хохолком. Когда крылья складывались, в них можно было заметить слабый отблеск розового и медного. Странная птица парила перед ними, держась на каких-то невидимых воздушных струях, и внимательно изучала встреченных путников глазками, похожими на два уголька.

— Удивительно, — пробормотал Бол. — Я думал, что они давно вымерли.

Эррил все еще держал меч острием вверх:

— Что это, какая-нибудь пещерная птица?

— Нет, это существо верхнего мира. Он вбирает в себя лунный свет, который позволяет ему охотиться в темные ночи.

— За века путешествий я повидал многое, но подобного — никогда.

— Они водились здесь еще задолго до твоего рождения, Эррил, и задолго до рождения твоих предков.

— Так что это такое, дядя? — спросила Елена, страх которой неожиданно исчез, вытесненный любопытством. Мужчины расступились, чтобы она смогла встать в середину и посмотреть на еще не скрывшуюся из поля зрения птицу. Девочка встала подальше от края ступеньки, как учил дядя, и завороженно смотрела на переливающееся пятно.

— Я думаю, это и есть тот самый лунный сокол. Я только читал описание их в одной древней, очень древней книге, — дядя говорил задумчиво, словно отвечал самому себе. — Природа этих птиц описывалась там, с одной стороны, как высшее благородство, а с другой — как предзнаменование дьявола.

Бол продолжал говорить еще что-то, но Елена уже не слышала, пораженная и очарованная названием. Лунный сокол! Влекомая такой неземной красотой, она потянулась к птице. Ах, если б у нее была хотя бы крошечка хлеба, чтобы приманить этого красавца, как приманивала она жирных гусей из Кленовой Просеки! Или, наверное, лучше кусочек мяса, поскольку, судя по крепкому клюву и загнутым когтям, птица была хищником. Но на что же можно охотиться в темноте мертвой пещеры?

Девушка медленно тянулась к птице, словно нарочно почти застывшей в полете, и та вдруг развернулась и направилась прямо к ней. Лунный свет сверкал все ярче, проливая на волосы Елены свое молочное сияние. Девушка взмахнула руками почти как крыльями — сокола можно было уже достать, кончики пальцев скользили по легким перьям. Елена чуть не замурлыкала от удовольствия и молила лишь об одном — чтобы сокол ее не испугался.

— Осторожней, Елена, — предупредил Бол, видя что птица уже совсем рядом с племянницей.

Рука Елены уже полностью купалась в лунном сиянии. От страха не осталось и следа, он сменился наслаждением, но неожиданно сокол вскрикнул, словно предупреждая о чем-то. Девушка оторвала взгляд от птицы и…

Рука ее пропала !

Она дико вскрикнула, вторя крику птицы, и испуганный сокол взмыл вверх. Но это было уже неважно. Руки у Елены не было, вместо кисти зияла чернота, словно эта пещера проглотила всю ее ладонь до запястья.

Отдернув руку, девушка с ужасом готова была увидеть следы крови и почувствовать боль, но едва только она поднесла руку к груди, как кисть снова появилась, будто ни в чем не бывало.

Елена застонала. Кожа на руке, четко видимая в свете фонаря, снова стала ярко-красной, а на ладони краснота, завиваясь и сгущаясь все более, стала почти черной.

Девушка разрыдалась. Только не это! Она протянула руку дяде, словно моля его снова лишить ее кисти, но в тот же момент лунный сокол спикировал и сел на эту ее руку цвета крови.

От неожиданности и тяжести птицы рука девочки почти упала, но прежде, чем она успела ее отдернуть, сокол так впился когтями в ладонь, что кровь закапала с нее тяжелыми густыми каплями. Елена все-таки отдернула руку, и птица, теряя опору, в последний раз скользнула когтями по коже. Теперь в свете лампы когти сверкали сталью и серебром, и это прекрасное зрелище заставило девочку забыть даже о боли.