— Клянусь, — проговорил Хафид.

— Хорошо, очень хорошо, — сказал Патрос. — Когда ты впитаешь в себя все тайны свитков, ты станешь очень богатым человеком, значительно богаче, чем я. — Заметив удивленный взгляд Хафида, Патрос добавил:

— Да, да, ты и не представляешь, какими сокровищами ты будешь владеть. И вот тебе мое второе условие: половину из всего, что ты заработаешь, отдавай тем, кому не удалось преуспеть. Клянись, что будешь отдавать половину своих прибылей бедным и несчастным.

— Клянусь, мой господин.

— А теперь — самое главное условие. Ты ни с кем не должен делиться знаниями, почерпнутыми из свитков. Придет день и ты увидишь знак подобно тому, что увидел я в звезде, освещавшей твой путь к каравану. А твой рассказ о случившемся в пещере полностью развеял мои сомнения. Тебе принесет знак человек, который и сам не будет подозревать о своей миссии. Ты же должен зорко смотреть и не пропустить его. Сердце твое укажет на того человека. Утвердившись разумом в правильности выбора, ты передашь пришедшему, кем бы он ни был — мужчиной или женщиной — и сундучок и его содержимое, так, как это делаю сейчас я. Отдавая их, ты тоже должен поставить те же три условия. В письме, переданном мне много лет назад, говорилось, что третий владелец сундучка, если захочет, может поделиться знаниями из свитков со всем миром. Таково третье условие. Обещаешь ли ты выполнить его?

— Обещаю, мой господин.

Патрос облегченно вздохнул, словно с плеч его свалилась непосильно тяжелая ноша. Слабо улыбнувшись, он взял в ладони лицо Хафида.

— Так бери же сундучок и сейчас же уходи. И пусть с тобой будет моя любовь и горячее пожелание добиться успеха. Я верю, что твоя любимая Лиша разделит с тобой твое счастливое будущее.

Хафид заплакал, но ему не было стыдно своих слез. Поклонившись, он взял ящичек и направился к выходу. У самой двери он вдруг остановился и, поставив на пол сундучок, повернулся. Его господин, сидя на кровати, смотрел вслед Хафиду.

— Если я тверд в своем стремлении, то никакое препятствие не остановит меня? — спросил Хафид.

Старый Патрос едва заметно улыбнулся и кивнул.

Затем он поднял слабеющую руку и помахал на прощанье Хафиду.

Через восточные ворота Хафид въехал на муле в окруженный высокой стеной Дамаск и направился по улице, называемой Прямой. Юноша был полон сомнений и трепета, шумный торговый город поразил его и наполнил сердце страхом. Одно дело — ходить с караваном, под защитой многочисленной охраны, другое дело — торговать одному, без советов мудрого Патроса. Купцы и зазывалы, бросались к Хафиду, тянули его в свои лавки. Уличные торговцы кричали один громче другого, наперебой совали под нос Хафиду свой товар, и это еще сильнее пугало юношу. Как ему тягаться с ними, в такой толпе, привыкшей выживать в жестоком торговом мире? Отталкивая назойливых торговцев, Хафид въехал на площадь, где располагался известный на весь мир базар Дамаска. Справа и слева от него тянулись бесконечные ряды лавок. Глаза разбегались от невероятной красоты золотых и серебряных украшений. Хафид проехал лавки кожевников и ткачей, торговцев коврами и благовониями. Каждый шаг давался его мулу с трудом, порой было совсем невозможно пробиться сквозь плотную толпу, собиравшуюся возле лавок. И отовсюду к Хафиду тянулись руки, они хватали его за одежды и тянули зайти, посмотреть, полюбоваться, купить. Крики торговцев перемежались с жалобными стонами нищих.

Вдали Хафид видел величественную гору Эрмон и, хотя стояло жаркое лето, вершина ее белела под толщей льда и снега. Казалось, гордая вершина с презрением снисходительного сборщика податей взирает на суету копошащихся у ее подножия людишек. Проехав еще немного, Хафид свернул с главной улицы на боковую и начал интересоваться у прохожих, где ему можно снять жилье. Расспрашивал он недолго и вскоре уже подъезжал к довольно чистенькому постоялому двору. Хозяин его, Антоний, отвел Хафиду одну из лучших комнат, взял плату за месяц вперед и повел в стойло мула, на котором приехал Хафид. Юноша выкупался в водах Дарады и вернулся в свое новое жилище.

Присев на коврик, он пододвинул к себе кедровый сундучок и начал распутывать перетягивающие его кожаные ремни. Крышка сундука легко открылась, и Хафид взял в руки кожаные свитки. Необыкновенное тепло шло от них, и на какое-то мгновение Хафиду показалось, что они живые. Он испугался и выпустил свитки из рук. Поднявшись, юноша подошел к зарешеченному окну и посмотрел на улицу. И хотя постоялый двор, в котором остановился Хафид, находился на почтительном расстоянии от базара, юноша явственно слышал разноголосый и разноязыкий шум торговцев и покупателей. Им снова овладели страх и сомнения. Хафид в глубине души уже начал немного жалеть, что так жадно стремился стать на путь торговли. Не переоценил ли он свои силы? В конце концов печальные мысли настолько одолели его, что Хафид, не в силах больше сдерживаться, прижался к стене и громко закричал:

— Какой же я дурак! Я возомнил себя торговцем. Да разве может им стать простой погонщик верблюдов, у меня нет ничего — ни опыта, ни смелости. Я боюсь даже проезжать мимо торговых рядов. Сегодня мои глаза видели сотни торговцев, каждый из которых легко побьет меня в умении продавать. Как мне только пришло в голову, что я могу сравниться с ними! Да, да, у меня есть смелость, энтузиазм и настойчивость, но этими же качествами, только в значительно большей степени, обладают все торговцы Дамаска! Нет, мне не выжить в этой неравной борьбе с ними. Только глупец или человек слишком самоуверенный может думать, что ему удастся найти здесь свое место. Патрос, мой дорогой Патрос, похоже, я снова не оправдал твоих надежд.

Хафид бросился на ковер и зарыдал, но постепенно рыдания его стихли и юноша заснул.

Когда он проснулся, было уже утро. Еще не открыв глаза, Хафид услышал чириканье. Приподнявшись, он оглядел комнату и не поверил своим глазам — в открытое окно влетела ласточка и пела, сидя на откинутой крышке кедрового сундучка, в котором лежали свитки. Хафид подбежал к окну — на росшей неподалеку раскидистой сикоморе сидели тысячи ласточек и веселым пением приветствовали наступающий день. Улыбаясь, Хафид смотрел на них. Вот одна из птичек вспорхнула с дерева и подлетела к окну, но, испугавшись Хафида, стремительно унеслась прочь. Юноша повернулся и снова посмотрел на ящичек. Пернатая гостья сидела все там же, склонив маленькую головку.

Хафид медленно подошел к ящичку и потянул руку. Птичка смело прыгнула ему на ладонь.

— Смотри-ка! Тысячи птиц сидят на дереве и даже боятся подлететь к окну, и только одна осмелилась залететь ко мне в комнату.

Птичка больно клюнула ладонь Хафида. Юноша подошел к столу, на котором лежал его узелок с хлебом и сыром. Развязав узелок, он отломил по кусочку того и другого. Птичка смело прыгнула на стол и начала клевать.

Задумавшись, Хафид снова подошел к окну и потрогал решетку. Ячейки ее были так малы, что юноша удивился — как ласточка вообще смогла залететь к нему в комнату? Внезапно он словно услышал тихий голос Патроса.

— Если ты тверд в своем стремлении, то никакое препятствие не остановит тебя.

Хафид повернулся, подошел к завещанному сундучку и вытащил оттуда свитки. Один из них был более потерт, чем остальные. Хафид развернул его. А остальные вернул на место. Присев, он начал читать, и в ту же секунду от его страха не осталось и следа. Когда Хафид оторвался и посмотрел на стол, ласточки уже не было. Только разбросанные по столу крошки хлеба и сыра свидетельствовали о странном визите маленькой смелой птички. Хафид перевел взгляд на свиток, заново перечитал первую строчку: “Свиток первый” и вновь принялся читать текст…

Сегодня я начинаю новую жизнь.

Сегодня я срываю с себя прежнюю кожу, израненную и изрезанную поражениями, свойственными всякой посредственности. Сегодня я словно заново родился, а место моего рождения — виноградник, где каждый может рвать столько, сколько захочет. Сегодня я сорву виноград мудрости с самого высокого и красивого дерева, посаженного мудрейшими в моей профессии, теми, кто, поколение за поколением, приходили и уходили прежде меня. Сегодня я вкушу этот виноград мудрости, и вместе с ним в меня попадут семена успеха, и врата новой жизни раскроются предо мной. Тот путь, что я избрал, усыпан розами многочисленных возможностей, но они, в свою очередь, усеяны шипам разочарований, огорчений и даже жизней тех, кто не преуспел на этом пути. Дорогой, что я отправляюсь, уходили многие до меня, и из поверженных на ней можно сложить горы, перед которыми померкнут пирамиды. И все-таки я окажусь среди победителей, ибо в моих руках находится бесценная мудрость, которая поведет меня вперед. С ней я преодолею все преграды, пройду через безбрежные моря и океаны, достигну берегов удачи, которые еще вчера казались мне далекой мечтой. Ценой всех моих усилий станет не поражение, а победа. Отныне сама природа позаботится обо мне, тело мое не будет ведать боли, а душа — горечи поражений. Неудачи, как и боль, отныне отойдут от меня. То и другое я испытывал в своей прошлой жизни. Отныне я отвергаю их, я готов принять в себя мудрость и заповеди, которые выведут меня из мрака к свету богатства, процветания и счастья. Я достигну такого величия, что даже золотые яблоки садов Гесперид покажутся весьма скромной наградой.