Госпожа и няньки пытались урезонивать, уговаривать — но тот только молча стискивал щенка так, что бедняга беспомощно пищал, и смотрел на взрослых затравленным взглядом. Наконец щенка унесли в ночь на пятый день, сунув маленькому господину под бок мягкого и уютного потомка породистой сторожевой суки. Надеялись, что наутро чадо забудет о паршивом щенке — но он не забыл. Утро в доме началось с отчаянного рева — молодой господин, побагровев, топал ногами, заходясь в крике. Новый щенок в ужасе скулил и писался. Няньки и служанки, от греха подальше, побежали за прежней игрушкой, но щенок, оказывается, выскочил на тележный двор и попал под колесо. Молодой господин, услышав о беде, мгновенно перестал плакать и сказал:

— Я же говорил, а вы не поверили.

Дня три все ходили на цыпочках, пока маленький господин выплакивал свое горе. Потом оно забылось, как забылся и этот случай — ну совпало, так чего же неприятное вспоминать?

Потом это случалось еще несколько раз, причем чем старше становился молодой господин, тем чаше. Более того, он стал видеть сны, повторяющиеся или разные, но все схожие одним — он откуда-то знал, что это происходило в одно и то же время, в одном и том же месте. Всплывали во сне имена и слова, которых он никак не мог запомнить — на рассвете они просто утекали из памяти, как утекает сквозь пальцы мелкий морской песок. Мать была испугана этим — а отец гордился. Эти сны видел и он, и все, в ком кровь Мори текла сильной струей. Это было наследие, отличие от детей земли, свидетельство чистоты крови настоящих Мори. Память, дар крови — говорил отец. Проклятие — говорила мать.

Память была сама как смутный сон, потому что и помнить-то было нечего. Семейные предания, записанные спустя несколько поколении после первопредка, говорили мало — о том, что первопредок по имени Моро пришел с далекого заката, что он был великим целителем и прожил в здешних краях семь человеческих жизней. Здесь, в Краю Утреннего Солнца, его считали одним из Семи Мудрецов, которые если и не были богами, то стояли ненамного ниже их. Все они некогда жили среди смертных, а потом воспоследовали во славе на небеса, где ныне и пребывают во Дворце Золотого Дракона — Царя Драконов, выйдя из Круга Вечного Перерождения.

Моро традиционно изображался носатым, длиннолицым и с лошадиными ушами. Так, наверное, подчеркивали его отличие от местных учителей мудрости. Наверное, он был просто более узколицым и длинноухим, чем прочие, и так древние художники пытались это подчеркнуть. Легенды о нем рассказывали много несусветного, но семейные предания ничего такого не содержали, так что оставалось думать, что это домыслы несведущих.

Как бы то ни было, в роду от него остался высокий рост, горбатый узкий нос и не круглое, а скорее удлиненное лицо. А также сны и Знак.

Еще говорили, что в нем текла кровь потаенных небожителей. Те, кто их видел, рассказывали, что они высокие и тонкие, с узкими лицами и удлиненными ушами. И что они невероятно прекрасны.

А дар юного Мори — Ономори — со временем стал проявляться чаще, но никогда нельзя было понять, когда и как он снова увидит грядущее. Никогда он не мог заставить себя увидеть — это всегда настигало его неожиданно А иногда он видел то, чего не мог понять — что это, кто это, где это? Порой он просыпался с криком, потому что во сне видел, к чему приведет его вмешательство или невмешательство в какие события, которых он не знал и не понимал. Иногда видения переставали его мучить, а порой шли непрерывным потоком, в котором его разум тонул и захлебывался. Помогал только маковый отвар или черный дым, но это убивает вернее любого видения.

А теперь ему придется испытать еще и силу Знака.

Будь проклято это наследие дома Мори!

— Они и не знают. Они другого боятся, — улыбнулся Ономори. прищурив глаза.

Она стояла между ним и восходящим солнцем, и он не видел ее лица. Казалось, свет проходит через нее. Может, и правда: мудрые говорят, что небожители — это духи, на время облеченные во плоть. За какие-то провинности они снова были на время ввергнуты в цепь рождений, дабы искупить их и в то же время помочь смертным подняться над вечным Колесом Бытия.

— Так чего ты от меня хочешь? — спросила небожительница.

— Я хочу увидеть твой дом.

— Этого нельзя, — своим странным, звенящим голосом ответила она. Она выговаривала слова не так, как выговаривает их человек, хотя в чем отличие — он так и не мог уловить.

— Но Анэ-ан-Иста был в Соловьином селении своей подруги.

— Я не подруга тебе, — легко рассмеялась она. — Нет между нами обетов и уговора.

— Я бы хотел обменяться с тобой клятвами.

— Но не я. — В голосе ее звучали настороженность и одновременно сожаление. — Этого нельзя.

— Почему?

— Потому что мы… — Она замолчала, подбирая слова. Затем заговорила, словно бы напрямую переводя со своего странного языка, не подбирая более удачных слов, как сделал бы любой толмач, а говоря так, как это звучало у них. — Мы больше родня воздуху, огню и воде, чем вы. Вы — родня земле. Прежде было иначе, но меняется и воздух, и вода, и тени, и свет, и земля, и мы все дальше от вас.

Ономори опустил голову. Все правда. Небожители постепенно очищаются от проступков прежней своей жизни и сливаются со стихиями, которые уносят их на многослойны небеса, где они и остаются жить. Анэ-ан-Иста был принят в Соловьином селении среди горных духов, но нарушил запреты — а у небожителей их много, и не все понятны смертным, — и селение закрылось от людей, а Анэ-ан-Иста сошел с ума.

— Это печально, — тихо проговорил он.

— Так устроено, — пожала она плечами.

— Почему?

— Так устроено, — повторила она. — Я не знаю.

— Но разве ничего не говорят ваши книги?

— У нас нет книг. Зачем? Мы и так ничего не забываем. Нам незачем книги и письмена.

— А передать весть?

— У нас есть другие способы.

Он больше не спрашивал, она не отвечала. Солнце поднималось все выше. Скоро она сядет в свою неестественно легкую и хрупкую лодку — у людей таких нет — и уплывет в золотой туман. Говорят, в море есть остров небожителей, но почему-то никто из моряков никогда его не видел…

— Ты похож на нас чем-то. Похож внутри, — вдруг сказала она. — Потому я и остановилась, когда ты окликнул меня.

— Говорят, — робко начал Ономори, — в нас есть кровь вашего народа. Древняя.

— Не только в вашем роду, — спокойно ответила она.

— Тогда назови меня родичем?

— Так и не так. Что-то чужое есть в этой крови. Но я не знаю, что. Чувствую. — Она села на песок, и он увидел ее лицо — узкое и какое-то прозрачное и вместе с этим невероятно живое, светящееся. Он любил это лицо, как любят произведение великого художника. — Ты болен?

— Не знаю, — пожал плечами Ономори. Отчего-то именно сейчас он понял, что эта встреча последняя, и ему стало горько и захотелось плакать. И он рассказал ей про сны, видения и Знак.

Небожительница встала. В ее движениях была плавность воды — и опасность воды.

— Мне кажется, — нерешительно начала она, — тебе могли бы помочь мои сородичи. Но вряд ли они пожелают.

В голосе ее звучало прохладное сочувствие. Это бесило.

— Почему?

— Ты человек. Ты останешься в этом мире, а мы уходим.

— Но вы уходите на небеса? Разве это не желанный путь для живущего?

Она покачала головой.

— Ты не поймешь. Но мы уходим из-за вас.

— Почему?

— Я не встану отвечать. Это горько и заставляет ненавидеть. А ненависть лишает нас последней силы в этом мире. — Она помолчала. — Одно утешает — что вы тоже уходите из мира, когда умираете. И уходите насовсем.

— Ты словно врага видишь во мне. Зачем же ты тогда была прежде ласкова со мной?

— Мы не любим вас, но не враждуем с вами. Вы так же неотвратимы, как дождь. Дождь нельзя остановить — его можно только перетерпеть.

— Но почему ты была ласкова со мной? — почти с отчаянием спросил он.

— Мне было любопытно. Я была самонадеянна и думала что могу что-то изменить. Но мы слишком разные. Мне трудно понимать тебя, тебе — меня, хотя мы и разговариваем. Мне тяжело быть рядом с тобой. Ты — сын земли.