Сегодня послемальтийские США всё больше напоминают послеверсальскую Великобританию — та же уверенность в могуществе, потому что повержен главный противник (но то был противник ушедшей эпохи!), то же стремление американцев влезать в те зоны, которые традиционно лежат вне их реальных возможностей, — Каспийский регион, Центральная Азия, центр Евразии, Heartland, сегодня — Украина. И это при том, что ресурсов для поддержания присутствия в этой турбулентной зоне будет всё меньше; та же ситуация преддверия экономического кризиса, который, в отличие от кризиса 1929―1933 гг., будет не структурным, а системным и превзойдёт его по масштабу и последствиям.

Закончился XX век, советские/российские войска покинули Миттельойропу, СССР распался, как в 1917―1918 гг. Россия; рухнул ялтинский мир, а пришедший ему на смену мальтийский оказался очень похож на версальский. Центр Европы занят мелкими, экономически слабыми и нестабильными государствами, правда, не с полицейскими, авторитарными или фашистскими режимами, а формально «демократическими», но, несмотря на евросоюзовскую риторику, эти режимы на самом деле весьма чтят национализм, а в случае с «балтийскими карликами» — нацизм. Да и сам Евросоюз есть результат политического заката Европы, активной начальной фазой которого стала Великая война. Конец Холодной войны стал его финалом — с крушением СССР Европа закатилась полностью: советская Европа кончилась, а несоветская утратила возможность играть на советско-американских противоречиях. Евросоюз — это большой протекторат США, как бы ни пыжились европейцы. В 1918 и 1989/94 гг. кончились «большие» войны, и тут же начались в режиме non stop войны малые: в 1990-е гг. — Югославия, в 2000-е — Ирак, Ливия, в 2010-е — Сирия и Украина. После и в результате глобальной Холодной войны Германия и Япония мирным экономическим путём во многом добились того, к чему стремились путём военным в 1914―1945 гг. Рухнул СССР, и мир словно вернулся не то в 1917 г., не то в 1914 г. — мир эпохи передела и водораздела. Теперь, как и тогда — именем демократических ценностей.

1990―2000-е годы удивительно похожи одновременно на предвоенные 1900-е и на послевоенные «версальские» 1920-е, особенно на последние. Парадокс, но последние два десятилетия лет мы живем будто бы во втором издании (разумеется, с поправками на эпоху глобализации и НТР — полных повторений не бывает) версальской системы. И именно поэтому история и опыт Великой войны, того, что ей предшествовало и что пришло вслед, очень важны. Это такое прошлое, которое оборачивается актуальным настоящим и, как знать, будущим. В известном смысле 1914 и 1918 гг. значительно ближе к нам, чем даже 1939/41 и 1945 гг., хотя и эти годы недалеки. И следует предупредиться об этом, ибо кто предупреждён, тот вооружён.

В советское время Первую мировую вспоминали нечасто, главным образом в связи с революциями 1917 г., Февральской и Октябрьской — как фактор, их ускоривший. Вспоминали также в качестве примера поражения царизма. И это не во всём справедливо: русский воин и в той войне демонстрировал и героизм, и отвагу, и жертвенность. Другое дело, что всё это приносилось на алтарь главным образом чужих интересов: Россия Николая II таскала каштаны из огня для британцев и французов, спасая их, точнее, спасая британские и французские капиталы и их хозяев. Ну а хозяева «отблагодарили» николаевский режим сполна в феврале 1917 г., а самого Николая и его семью позже: его двоюродный брат, британский король отказался принять и тем спасти бывшего русского царя — «пропадай-погибай, именинница!». Сегодня отношение к участию и роли Российской империи в Первой мировой у нас меняется — нам даже в этой войне есть чем гордиться. Именно русский солдат своими действиями прежде всего в кампании 1914 г., а также в других кампаниях не позволил немцу одержать победу в войне, он эту победу подсёк уже в первый месяц войны.

В то же время создаётся впечатление, что повышенным вниманием к Первой мировой, её героизацией пытаются если не оттеснить, то затенить победу СССР во Второй мировой — в Великой Отечественной войне. Действительно, уже сейчас ясно, что одной из линий «игры на понижение» оценки роли и значения Великой Отечественной войны может стать противопоставление ей Первой мировой войны как «первой германской» — «второй германской». Первые симптомы такого противопоставления уже появляются.

Две войны — две германских, две мировых. Они сыграли огромную роль в истории. А в их истории огромную, решающую роль сыграла Россия, как бы она ни называлась. В этом году отмечают столетие начала Первой мировой войны, и о ней много пишут, в том числе и у нас. Вспоминают героев этой войны, ход боевых действий, эпоху. Восстанавливается историческая память, и это, конечно же, хорошо. Нехорошо другое: уже сейчас видно, что намечается тенденция противопоставления Первой мировой — Великой Отечественной. Оно развивается в контексте противопоставления Российской империи как чего-то положительного Советскому Союзу как чему-то отрицательному.

Сегодня можно с уверенностью сказать: попытка героизации белого движения, использования «поручиков Голицыных и корнетов Оболенских» в качестве оргоружия против красного периода нашей истории провалилась. Более чем вероятно, что под лозунгами восстановления «исторической справедливости» о Первой мировой будет предпринята попытка использовать её в качестве антисоветского оргоружия, как минимум уравняв её по историческому значению с Великой Отечественной.

И это будет ложь. Для России, русских и мировой истории значение двух этих войн несопоставимо.

В 1914 г. Вильгельм II и немцы не ставили, в отличие от Гитлера, задачу стирания русских из истории — физического уничтожения одной половины русских и культурно-психологического (т.е. оскотинивания) — другой. Ставки в Великой Отечественной были неизмеримо и несравнимо выше, чем в 1914 г. — быть или не быть России и русским вообще, и уже поэтому ни о каком уравнивании двух войн речи быть не может, при всём уважении к памяти русских, павших в Первой мировой. Я уже не говорю о том, что геройствовал и погибал русский солдат на полях Первой мировой не столько за русский интерес, сколько за кошельки англо-американских и французских банкиров, у которых самодержавие Николая II было почти по уши в долгах. Это — во-первых.

Во-вторых, «первая германская» для России окончилась поражением и распадом государства. Из Великой Отечественной СССР вышел не просто победителем, но одной из двух сверхдержав — на фундаменте Победы СССР просуществовал почти полвека, но и РФ существует только потому, что до сих пор не удалось разрушить этот фундамент.

В-третьих, две войны — чёткие иллюстрации того, что в одном случае (Российская империя) мы имели больное общество, в другом (СССР) — здоровое. Как только в 1915―1916 гг. был выбит старый офицерский корпус, рухнула армия, а вместе с ней — самодержавие, государство. Заменить офицеров как персонификаторов модального типа личности (а его нужно-то 7-8% населения) оказалось некем. В 1941 г. был выбит довоенный офицерский корпус, рухнула армия, потеряв миллионы пленными, но уже через несколько месяцев другой, вновь созданный офицерский корпус, другая армия нанесли поражение вермахту под Москвой, за чем последовали Сталинград, Курск и красное знамя над Рейхстагом. Произошло это потому, что в 1930-е гг. был создан тот самый модальный тип личности, советский человек, который и вышел победителем в войне, расписавшись на рейхстаге.

Тему принципиальных различий двух войн можно продолжать долго, но едва ли стоит это делать в данной работе. Здесь имеет смысл сказать о другом — о важном уроке Первой мировой. Ту войну проиграло олигархизированное, коррумпированное самодержавие, превратившее Россию в финансово-зависимый сырьевой придаток Запада, придаток с заметно ограниченным суверенитетом. В острой ситуации тогдашнего «главного начальника» — царя — свергла великокняжеско-генеральско-буржуазная олигархия (при содействии британцев), т.е. представители 200-300 семей, правивших (как им казалось) Россией. Объективно олигархия сыграла роль «пятой колонны», и История — прежде всего руками имперски настроенной части большевиков и военных Генштаба — вышибла её из страны. Объясняя причины успеха СССР во Второй мировой войне, Черчилль заметил, что, в отличие, например, от той же Франции, в СССР в канун войны была ликвидирована «пятая колонна». Да и с агентурой, добавлю я, как влияния, так и нелегальной не церемонились, действуя «по законам военного времени и правилам поведения в прифронтовой полосе».