Казалось бы, что нам за дело до красавиц, пять веков назад состязавшихся в красоте и элегантности при феррарском дворе? Но, как оказывается, дело до них у нас все-таки есть, хотя бы потому, что в их честь слагали стихи такие люди, как Ариосто. А Изабелла д’Эсте собирала коллекцию произведений искусства, вела по этому поводу интенсивную переписку и, в частности, уговаривала одну свою знакомую прислать ей свой портрет, ибо очень уже ей хотелось посмотреть на ее милый образ.

Знакомую ее звали Чечилией Галлерани, она в молодые годы была любовницей Лодовико Моро, герцога миланского, а портрет, о котором так хлопочет Изабелла д’Эсте, предположительно тот самый, на котором изображена «Дама с горностаем» работы Леонардо да Винчи [43].

Так вот, кстати о портретах – нет ни одного достоверно известного изображения Лукреции Борджиа, кроме выбитой в Риме медали в ее честь, но есть несколько предположительных, и один из них принадлежит кисти Рафаэля. И в результате получается, что скандально известная семья Борджиа, слухи о которой ходили к этому времени уже по всей Европе, оказалась в самом центре блестящей культуры Ренессанса, которая расцвела в Северной Италии.

Потому-то мы ими и занимаемся сейчас. Но даже и след, оставленный ими в великом искусстве Ренессанса, не главная причина нашего интереса.

Слухи о папе Александре, главе вселенской Церкви, проповедовавшей духовное совершенствование, о Викарии Христа, официально именовавшего себя « рабом рабов Божьих» и жившего при этом в неслыханной роскоши, верховного первосвященника, окруженного целым гаремом молодых и прекрасных женщин, одной из которых, как утверждали, была его собственная дочь, – все это создавало непримиримые противоречия и сильно смущало умы.

В числе людей, пребывающих в смущении, но жаждущих истины, был и смиренный монах родом из Саксонии, побывавший в Риме. Правда, он сделал это только в 1511 году, уже после понтификата папы Александра, но Рим оставался Римом. И смиренный монах был поражен в самое сердце, и в итоге печальных своих размышлений пришел он к весьма серьезным выводам.

Звали монаха Мартином Лютером.

Весь февраль 1502 года в Ферраре продолжались торжества. Брачная ночь Лукреции и Альфонсо прошла чуть ли не при свидетелях – прелаты Церкви, придворные дамы, папские родственники и чины высоких ведомств Феррары толпились в комнатах, примыкавших к спальне, и напряженно прислушивались к тому, что там творилось. Святому Отцу было доложено, что его новый зять не посрамил герцогства феррарского и трижды доказал жене свою мужскую доблесть, так что с браком все обстоит благополучно. Гости из Рима в количестве до полутысячи оставались в Ферраре до конца февраля, к большому неудовольствию скуповатого Эрколе д’Эсте – гости все это время жили за его счет. Праздники были великолепны – при феррарском дворе непрерывно шли балы, маскарады и представления. Ставили, например, пьесу Плавта «Эпидикус», довольно неприличного содержания, чем, собственно, Плавт и славился [44]. Однако всему приходит конец – пришел конец и празднествам. Тем временем папа Александр отправился в далекую поездку – ему вздумалось проинспектировать последние завоевания его сына Чезаре. Он добрался до побережья, а оттуда морем в сопровождении шести военных галер двинулся сперва в Пьомбино, а потом на остров Эльба, который тоже входил в число недавних приобретений Чезаре Борджиа. Там как раз в это время обновляли укрепления двух замков. Работами руководил Леонардо да Винчи – весьма компетентный человек, новый военный инженер герцога Романьи. Папе в 1502 году исполнился уже 71 год, но он по-прежнему был полон сил и энергии. Когда Чезаре устроил в его честь танцевальное представление в Пьомбино с танцорами, пышно разодетыми в шелка и золото, которые воздали Святому Отцу приветствия, достойные императора, никто так не радовался, как сам Святой Отец. Он любил и роскошь, и танцы, и почести – сын ему действительно угодил. Александр VI вернулся в Ватикан таким же свежим и бодрым, каким он был и до поездки.

Скорее всего Чезаре поделился с отцом своими дальнейшими планами, хотя доказать это, конечно, невозможно. Тем не менее это предположение весьма вероятно. Чезаре Борджиа готовился к своей третьей военной кампании. Феодальные рыцарские ополчения выходили из моды, да их у Чезаре и не было – а наемники стоили дорого. Так что ему, как всегда, были нужны деньги, и в как можно большем количестве.

Цель того стоила – он собирался завоевать Тоскану.

Если в каких-нибудь гипотетических джунглях завести некую «шкалу могущества» и распределить хищников по этой шкале согласно их силе и рангу, то волк окажется где-то пониже тигров. И ему придется быть осторожным и действовать так, чтобы не переходить им дороги. Но если тигры сцепятся между собой, у волка появляются дополнительные возможности.

В тех политических джунглях, которые представляла собой Италия в 1502 году, в самом начале XVI века, тиграми были Франция и Испания, и они сцепились там, где граница между ними была не вполне ясна – на обломках того, что совсем недавно было королевством Неаполь. Королевство это было поделено, и граница была проведена – но оставались всякого рода неясности, связанные с налогами на транзит, с таможенными сборами и с прочими делами того же сорта. И весной 1502 года началась свара между французским вице-королем Неаполя Луисом д’Арманьяком, и командующим испанскими войсками в Апулии доном Гонсальво де Кордоба.

«Волком» Италии в то время, вне всяких сомнений, был Чезаре Борджиа – и волком он был ловким и хитрым. Самой жирной добычей для него была бы Республика Флоренция. Но он поостерегся прямо напасть на нее – кус был очень уж велик. Собственно город Флоренция был населен 50 тысячами человек, то есть равнялся Риму, а всего во владениях Республики жило до полумиллиона ее подданных. Для сравнения: королевство Арагон во времена Алонсо де Борха было по населению чуть ли не вдвое меньше.

Флоренция сама по себе была беззащитна. Но Республика платила Франции «налог за защиту», оформленный как субсидия союзнику, и нападение на нее могло повлечь за собой непредвиденные последствия, хотя бы со стороны Франции.

Следовательно, нужно было устроить так, чтобы « все случилось само собой», и не заваливать добычу единым разом, а рвать ее по кускам, и желательно – чужими руками.

И когда во владениях Флоренции, в городке Ареццо, случился мятеж, на помощь восставшим немедленно пришел Вителоццо Вителли, кондотьер на службе у Чезаре.

Не было у Республики врага злее Вителоццо – он мстил ей за своего казненного брата. И сейчас, в июне 1502 года, он не только занял Ареццо, но и вызвал к себе на подмогу Бальони, властителя Перуджи, и вместе они отхватили у Флоренции уже не один городок, а целую долину со всеми тамошними замками и укреплениями.

И Вителоццо, и Бальони были под командой Чезаре Борджиа, гонфалоньера Церкви, им платили из папской казны – но он и пальцем не шевельнул для того, чтобы их остановить.

Намек оказался ясен. Пиза, которая только и мечтала, как бы ей избавиться от ига Флоренции, чуть ли не немедленно подняла на своих стенах стяг Чезаре Борджиа и просила папу Александра « уговорить герцога Валентино принять их под его покровительство».

Ответ они получили неопределенный. Чезаре, конечно, не надо было уговаривать. Однако следовало взвесить последствия – скажем, было неясно, какой будет реакция Венеции. И вот 2 июня 1502 года Чезаре поговорил с венецианским послом Джустиниани – и получил от него уверения в самых дружеских чувствах, которые испытывает к нему Светлейшая Республика. И, по-видимому, решил, что чувства эти надо бы проверить. У него в плену находился бывший хозяин Фаенцы Асторре Манфреди, который в период своего правления был другом и клиентом Венеции, – и вот его тело вдруг нашли в Тибре со связанными руками и с большим камнем на шее. На трупе были следы пыток, вместе с Асторре утопили и его брата, и его мажордома. Понятное дело, Асторре Манфреди вполне можно было казнить тайно и похоронить так, что его и не нашли бы никогда, так что идея выбросить труп в реку имела характер явной демонстрации. И дело действительно получило широкую огласку, и посол Джустиниани особым письмом уведомил свое правительство о случившемся.