Однако новгородцы не желали потакать московскому князю в его неуклонных утеснениях, напротив того, не понимая по-настоящему характера своего противника, вздумали вести себя непочтительно по отношению к наместникам великого князя московского в Новгороде. Наконец новгородский посадник Василий Ананьин должен был выслушать от Ивана III в Москве следующие слова: «Скажи новгородцам, чтобы они, признав вину свою, исправились, в земли и воды мои не вступалися, имя мое держали честно и грозно по старине, исполняя обет крестный, если хотят от меня покровительства и милости; скажи, что терпению бывает конец и что мое не продолжится».
Как из малых ручьев берут истоки большие реки, так и ссоры не только людей, но и государств часто зарождаются постепенно. Русская пословица говорит: если бы знать, где упасть, там бы соломки подстелил. Если бы новгородцы могли себе представить, что, споря о землях и правах, они могут лишиться своей независимости, как бы они остереглись! С какой осторожностью стали бы выверять каждый свой шаг! Вероятно, ничего так не требуется государственному деятелю, как умение предвидеть последствия своих шагов. Впрочем, часто азарт борьбы и спора лишает предусмотрительности даже самых дальновидных людей. Вместе со многими новгородцами, в том числе боярыней-вдовой Анастасией Григорьевой, вдовой посадника Евфимией Горшковой, Марфа возглавила боярскую антимосковскую борьбу.
Карамзин пишет: «Марфа предприяла действовать решительно. Ее сыновья, ласкатели, единомышленники, окруженные многочисленным сонмом людей подкупленных, явились на вече и торжественно сказали, что настало время управиться с Иоанном, что он не государь, а злодей их, что Великий Новгород есть сам себе властелин, что жители его суть вольные люди и не отчина князей Московских, что им нужен только покровитель, что сим покровителем будет Казимир» (король польский и великий князь литовский). Народ заколебался — многие взяли сторону Борецких и кричали: «Да исчезнет Москва!» Другие уговаривали не изменять православию и не поддаваться «латинскому» королю. Город разделился на две партии: «Борецкие превозмогли, овладели правлением и погубили Отечество как жертву их страстей личных», — пишет историограф. В 1471 году Марфа выступила на вече против захватнической политики московского князя по отношению к Новгородской Республике. Вече было с ней согласно. Сторонники Марфы подкупили «смердов» и «безымянных мужиков», они зазвонили в колокола с криками: «За короля хотим!» В Литву отправили посольство вместе с сыном Марфы Дмитрием Борецким и богатыми подарками. Казимир выразил согласие помогать Новгороду, если «государь московский пойдет войною на Великий Новгород».
Иван III, никогда не поступавший запальчиво, предложил решить дело миром, но новгородцы ответили послу дерзко. Тогда Иван Васильевич созвал в Москву всех братьев, бояр, князей и воевод. В назначенный день и час они собрались во дворце. Иван вышел к ним с лицом печальным, открыл Думу и предложил на суд «измену» новгородцев. Не только бояре и воеводы, но и святители ответствовали единогласно: «Государь, возьми оружие в руки!» Тогда Иван произнес решительное слово: «Да будет война!» — пишет историк. Иван III отправился с войском из Москвы на Новгород 20 июня 1471 года.
Псковитяне выступили на стороне московского князя, началось первое опустошение Новгородской земли, когда в нее вступила великокняжеская рать. Во главе ее стоял князь Холмский. Воины истребляли все огнем и мечом. «Москвитяне изъявляли остервенение неописанное: новгородцы-изменники казались им хуже татар. Не было пощады ни бедным земледельцам, ни женщинам», — пишет Карамзин. Холмский взял приступом и сжег город Руссу неподалеку от Новгорода. Тем временем в Новгороде собирали ополчение. У взятых в плен новгородцев Холмский и его боярин Федор Давыдович велели отрезать носы и губы и изуродованных отсылали в Новгород. Иван III приказал князю вместе с псковичами идти и осадить Новгород. В битве на реке Шелонь новгородцы потерпели поражение, несколько тысяч их было взято в плен и среди них — степенный посадник Новгорода, сын Марфы Борецкой Дмитрий. Поражение новгородцев произошло еще и потому, что они не были уверены в правоте своей борьбы с московским князем.
Иван III прибыл в Руссу и велел расправиться с пленниками жестоко: сын Марфы Дмитрий вместе с другими знатными новгородскими боярами был казнен на площади города Русса — ему отрубили голову. Остальных заковали в цепи и отослали в Москву.
В Новгороде надеялись на помощь Литвы, но магистр Ливонского ордена, не желая портить отношений с Москвой, не пропустил послов через свои земли. Новгород приготовился к осаде — закрыли ворота, сожгли посады перед стенами крепости, поставили крепкую стражу. Но в городе не было больших запасов продовольствия: ржаной хлеб — главная еда малоимущих — исчез с рынков, богатые питались пшеничным хлебом, который был дорог. Так началась распря между потребителями хлеба ржаного и хлеба пшеничного, то есть между богатыми и бедными новгородцами.
Известие о казни Дмитрия-посадника произвело тяжелейшее впечатление на новгородцев: до этого времени никто из московских великих князей не осмеливался так расправляться со знатными людьми города. Тогда новгородский архиепископ Филофей отправился в стан Ивана Васильевича просить мира. Вместе с ним пошли на поклон и граждане города. Новгородцы обязались заплатить 15 тысяч денег серебром, отдали многие земли, поклялись в срок выплачивать дань, не иметь никаких отношений с Литвою, не принимать у себя врагов князя московского, а главное — отменили свои Вечевые грамоты и признали верховную судебную власть московского государя.
Гордая голова Новгорода склонилась. Итак, Новгород пострадал «за измену», за готовность и желание отдаться Литве. Но были ли тогда отношения с нею по-настоящему враждебны, видели ли новгородцы в ней врага?
Перед Куликовской битвой Великое княжество Литовское объединяло под своей властью не только собственно Литву, но и земли бывшей Древней Руси, разрозненной после татаро-монгольского нашествия: Смоленщину, Киевское, Черниговское, Волынское княжества. Русский язык был государственным, большую часть народа составляли славяне, и вероисповедание было православным. Это также именовалось Русью, и официальное название государства было «Великое княжество Литовское и Русское».
Великокняжеский московский престол и князей литовских связывали давние родственные узы. Дочь великого князя литовского Гедимина Айгуста (в крещении Анастасия) была первой женой московского князя Симеона Гордого (1340–1353), старшего сына Калиты, дяди Дмитрия Донского. Вторым браком он был женат на дочери тверского князя Марии Александровне. Ее сестра Ульяния Александровна Тверская (1331–1400), правнучка брата Александра Невского, была выдана своими именитыми родственниками за князя литовского Ольгерда Гедиминовича (1345–1377). Это был второй брак Ольгерда[49]. Первым он был женат на русской витебской княжне Марье Ярославне. Сыновья князя Ольгерда от этого брака с русской княжной — Андрей Ольгердович князь Полоцкий и Дмитрий Ольгердович Брянский, князь Брянского княжества, еще до Куликовской битвы перешли на службу к московскому князю Дмитрию Ивановичу и принимали участие в битве на его стороне. Сам князь Ольгерд Гедиминович умер за три года до сражения Руси с ханом Мамаем. Однако его сын Ягайло от брака с тверской княжной Ульянией не поддержал Москвы — соперницы Твери. Он стал союзником хана, однако в самом сражении не участвовал — его войска не дошли до места сражения, так как, когда Ягайло узнал о поражении Орды, он повернул обратно.
После победы на Куликовом поле князь Ягайло стал искать союза с Дмитрием Донским, и уже готовилась его свадьба с сестрой московского князя, которая должна была сопровождаться православным крещением всей Литвы, к этому времени последней в Европе еще остававшейся языческой. Однако нашествие хана Тохтамыша на Москву спустя два года после Куликовской победы, преступная легковерность москвичей, открывших ворота хану, сожжение города — нарушили эти договоренности. Ягайло в 1386 году принял католичество и обвенчался с польской королевой Ядвигой, положив начало династии Ягеллонов. Возникла польско-литовская уния, а литовцы были крещены по католическому обряду.
