Соберем же по крупицам то, что пока нам известно.
Мы не знаем, когда родилась новгородская посадница. Существуют записи в монастырских книгах, где сказано, что новгородская боярыня Марфа, жена Филиппа Васильевича, сделала в 1418 году вклады в Карельский Никольский монастырь на помин души ее погибших в море сыновей — Антония (Антона) и Феликса. Юные братья приехали из Новгорода осматривать свои земли и утонули в устье Северной Двины. Братья были погребены в этом монастыре, а впоследствии вместе с основателем Карельского Никольского монастыря Евфимием, известным как просветитель карелов, были в монастырских рукописных книгах внесены в число святых, и память их празднуется церковью 18 апреля по старому стилю (1 мая по новому стилю). Святых не обсуждают, но все-таки невольно рождается дерзкая мысль: а что, если в монастыре чтили не столько безвинно погибших сыновей Марфы от ее первого брака, сколько ее саму — богатую вкладчицу? И, может быть, братья были внесены в рукописные святцы Карельского монастыря в день смерти их матери? Может быть, монахам его был известен год и день смерти Марфы Борецкой? Все это вопросы, на которые пока нет и скорее всего не будет ответов.
Вторым браком Марфа была замужем за посадником Исаком Андреевичем Борецким. Фамилия, которую носила Марфа в девичестве, пока не вышла замуж (как предполагают историки сопоставлением летописных данных), Лошинская. Ее брату принадлежало село Ракомль, рядом с Юрьевым монастырем, над Волховом. Там останавливался Иван III во время своего последнего похода в 1477–1478 году (декабрь-февраль). В городе был мор — эпидемия чумы, и он боялся там находиться.
Попытаемся представить себе Марфу просто новгородской женщиной XV века. Она ходила по новгородским мостовым из сосновых бревен. Сейчас при раскопках особым методом дендрохронологии по годичным кольцам дерева можно определить год его рубки. В плохое для роста дерева, засушливое лето кольцо будет тонким, в дождливое — толстым. С X по XV век в Новгороде сменили мостовые 30 раз! По благоустройству город считался в ту пору едва ли не лучшим в Европе.
Много церквей было в городе, но можно с уверенностью сказать, что Марфа, как и все женщины, непременно посещала небольшую, но ладную церковь Параскевы Пятницы, что и поныне стоит на Торгу, то есть Торговой площади, рядом с Ярославовым дворищем. Церковь была построена в 1207 году и сейчас поражает красотой своих пропорций. Параскева Пятница была покровительницей всех женщин, целительницей, ей приносили молитвы о семейном благополучии, удачных родах, она же благоприятствовала торговле. Ведь ярмарки на Руси испокон веку совершались по пятницам. А неподалеку от «чудного дома Марфы-Посадницы» находился Знаменский храм. Его выстроили в 1356 году специально для иконы Божией Матери «Знамение» (потом церковь стала центром Знаменского монастыря): икона спасла в 1170 году Новгород от войска владимиро-суздальского князя Андрея Боголюбского. Во всяком случае, новгородцы в своей победе отводили главную роль не своему войску, а заступничеству Божией Матери.
Сейчас икона «Знамение» находится в картинной галерее Новгородского музея. Когда стоишь перед нею, то трудно себе представить, сколько слез и горя она видела, сколько рыдающих и умоляющих опускались перед ней на колени. Нет сомнения, что склоняла перед ней свою гордую голову и Марфа-Посадница — и когда погибли в море сыновья, и когда умерли мужья, и когда был казнен в Руссе сын Дмитрий, и когда был сослан сын Федор. Все было на ее веку: и моры — эпидемии чумы, и голод, и сильные наводнения. Не пощадил и пожар — в самый последний год ее новгородской жизни, в 1477-й…
Жаль было дома. Ведь каждый дом в городе был почти музей — так он был украшен, каждая бытовая вещь имела не только практическое значение, но и радовала душу своей красотой. Можно без конца удивляться, как наши предки не жалели сил, времени и труда, чтобы сделать мир вокруг себя прекрасным. Сейчас археологи находят при раскопках в Новгороде огромное количество музыкальных инструментов — гуслей, гудков, свирелей, варганов (игра на варгане требовала особого умения, поэтому слово осталось в языке в виде глагола «варганить», то есть делать что-то трудное). Новгородцы любили играть в шахматы — их делали из кости, дерева. Немало до нас дошло сохранившихся в земле женских вещей — солонки, игольники, гребни, браслеты, кольца, кожаные туфли… Но не осталось ни одной вещи, принадлежавшей Марфе-Посаднице: ведь саму память о ней усиленно вытравляли в течение веков. Московские летописцы называли Марфу именами всех отрицательных, по их мнению, библейских героинь — Иезавелью, Иродиадой, Далилой, «злохитревой женой».
После покорения Господина Великого Новгорода Иван III тысячами высылал из города богатых и умелых людей — бояр, купцов, просто граждан, а на их место переселяли в Новгород московских, владимирских, ростовских, рязанских и прочих. Казалось, что погиб весь уклад великого города, все достижения его цивилизации, столь славной даже и для Запада. Но ничто не проходит и не пропадает в истории бесследно.
В начале XVI века, спустя несколько десятилетий после присоединения Новгорода к Московскому княжеству, в первую половину царствования внука Ивана III — Ивана Васильевича Грозного — был создан замечательный памятник древнерусской литературы — «Домострой». Это название можно раскрыть просто — «как строить свой дом». Он был составлен на основе новгородского сборника, ходившего в многочисленных копиях по Руси. Но кроме новгородского сборника — как основы, в него были включены отрывки и из других подобных сочинений. Сделал это, собрал воедино и отредактировал — выходец из Новгорода, известный в истории эпохи Грозного священник Сильвестр.
Сильвестр был близок к новгородскому архиепископу Макарию и после избрания того митрополитом переехал в Москву. Возможно, Сильвестр привез рукопись из Новгорода, может быть, она попала в столицу с новгородскими переселенцами. Во всяком случае, несомненна связь «Домостроя» именно с новгородским укладом — упорядоченным, хорошо организованным хозяйством, во главе которого стоит сильная и властная женская личность: жена, государыня, домостроительница. В «Домострое» описан быт XV — начала XVI века. Не случайно, что в этой книге часто упоминается и слово «государь» — господин. Господином звали Великий Новгород.
Москва многократно на протяжении двух с половиной веков татаро-монгольского ига подвергалась нашествиям, страдала она и в распрях княжеских междоусобиц. Сильно выгорела столица, например, во время нашествия Тохтамыша, уже после Куликовской битвы, в 1382 году, так что быт ее не был таким устойчивым, мирным и отлаженным, как в Новгороде.
Здесь, в Новгороде, за время раскопок археологами открыто около 140 различных мастерских: ювелиров, серебряников, бочаров, токарей, сапожников, хлебников, пивоваров, ткачей, холщевников, пряничников, красильников. Уровень бытовой культуры был очень высок.
«Домострой» у нас получил репутацию сочинения, где провозглашены жестокие семейные установления, унижена женщина, закрепилось даже выражение «домостроевские порядки». Однако это несправедливо. Исследователи древнерусской литературы признают, что текст «Домостроя» складывался из разных источников следы этого остались и в виде повторов, и в смысле разного отношения к женщине. Очевидно, Сильвестр составил общий план книги, выстроил ее композицию, может быть, добавил правила в духе жестокого времени Грозного, на все сферы жизни наложившего угнетение и принуждение. «Все части „Домостроя“ отражают опыт семейной и хозяйственной жизни крупного домашнего хозяйства XV–XVI веков. Однако за этим стоит многовековой опыт частной жизни русских людей, оттесненных набегами язычников на крайний север славянского мира»[50], — пишет современный исследователь. Он считает, что «антиженский элемент церковных проповедей» не привился в «Домострое», так как в нем женщина представлена главной хозяйкой в доме. Не она подчиняется мужу, а муж и жена, хозяин и хозяйка дома, дополняют друга друга в совместном труде. «Домострой» завершается посланием «попа Сильвестра» своему сыну Анфиму с наставлениями, где отец призывает его учить жену «всякому страху Божьему, разному знанию, и ремеслу, и рукоделью, всяким делам, и домашнему обиходу, и всем порядкам: сама бы умела и печь, и варить, и любое домашнее дело знала, и всякое женское рукоделие умела, — когда сама все знает и умеет, сможет и детей и слуг всему научить, ко всему пристроить и наставить во всем. И сама бы хмельного напитка никогда не любила, и дети и слуги у нее того не любили бы тоже, и никогда бы жена без рукоделья ни сама ни на час не оставалась, разве что заболеет, и слуги ее также… Если же не понимает этого, сурово ее накажи, страхом спасая, но не гневайся на жену, а жена — на тебя. Поучай наедине, да поучив, успокой, и пожалей, и приласкай ее…»
