Вот так в Париже появилась вязальщица Лали Брике, всюду следовавшая за Франсуа Шабо, ожидавшая лишь удобного случая, чтобы осуществить свою месть. Однажды она вошла в Клуб якобинцев со своими длинными спицами и мотком шерсти в кармане фартука и с тех пор появлялась там ежедневно.
И теперь в этот промозглый октябрьский день она снова ждала Франсуа Шабо...
Толпа негромко зашумела, зашевелилась. Раздался мерный цокот копыт и скрежет колес, предвещавший появление повозки с осужденными. На ней стояли два молодых человека. Их лица были искажены гримасой ужаса, они смотрели, как приближается к ним смерть. Рядом с ними была и женщина, но она лежала без сознания на соломе, выстилавшей дно повозки, и публика могла видеть только ее волосы. Несчастную пришлось буквально поднимать на эшафот, где ей предстояло умереть первой, и, поддерживая, довести до гильотины. Именно в эту минуту на помост вскочил человек, широко развел руки в стороны и закричал:
– Граждане! Граждане! Эти люди ни в чем не виноваты!
Лали вздрогнула, и гражданин Агриколь тут же положил руку на ее задрожавшие пальцы. Оратором был Шабо в своем излюбленном костюме – рубашка, расстегнутая на груди, поверх нее сомнительной чистоты карманьола, полуголые ноги в разорванных штанах, на голове красный фригийский колпак. Его голос – сильный, с заметным южным акцентом, громом прогремел над притихшей площадью.
– Граждане, – снова заговорил Шабо, – я пришел сюда, чтобы просить вас о помиловании. Эти несчастные – честные люди. Их схватили наугад, чтобы министру Ролану не пришлось отвечать перед нами. Кражу совершили аристократишки, верные Капету и его Австриячке, чтобы помочь им спастись от вашего праведного гнева! Это их надо искать, найти и притащить сюда, если вы хотите увидеть настоящих виновников, а я...
Тут к нему подошел представитель муниципалитета, назначенный наблюдать за казнью.
– Достаточно, гражданин Шабо, – грубо прервал он его. – Ты не имеешь права мешать правосудию, когда приговор уже вынесен.
– Да, приговор вынесен! И это преступный приговор! Я говорю, что мы все должны пойти в Тампль, вытащить оттуда жирную свинью и его потаскуху и привести их сюда!
– Придет и их черед! А сейчас мы должны казнить этих. Неважно, в чьих интересах они действовали, но они украли достояние народа. И потом, воруют они не в первый раз! Гражданин Сансон, исполняй свой долг! А ты, гражданин Шабо, сделай одолжение и пройди вместе со мной в Конвент. Надо еще выяснить, давали ли тебе такое поручение... Давай, спускайся! Иначе я позову на помощь моих людей.
– Вы слышали? – завопил бывший монах. – Вы видите, как обращаются со мной, депутатом Конвента?
И тем не менее он спустился по лестнице следом за представителем муниципалитета, а Сансон занялся осужденной Леклер. Женщина поняла, что последняя надежда потеряна, и снова потеряла сознание.
– Он неплохо там смотрелся, – сквозь зубы процедила Лали. – Но наступит день, когда Франсуа Шабо поднимется на эшафот, чтобы больше никогда не спуститься с него своими ногами.
Осужденные мужчины приняли смерть достойно, хотя в их глазах застыл ужас. Они-то были уверены, что Шабо принес им помилование.
– Я тоже в это поверил, – пробормотал де Бац, – словно этот монстр, спокойно взиравший на сентябрьские массовые убийства и считавший их всего лишь пунктом своего плана по уничтожению аристократии, может принести кому-то помилование! Пойдем, гражданка, – громко сказал он, – смотреть больше нечего, и я провожу тебя домой.
Они покинули опустевший постамент и направились к улице Флорантена. Им пришлось сделать большой круг, чтобы обойти толпу. Зеваки никак не хотели расходиться, не желая упустить ни одной детали, пропустить вывоза тел и смывания крови с эшафота. Людям также хотелось знать, останется ли гильотина здесь, как поговаривали в городе.
Гражданина Агриколя и его спутницу это мало интересовало, они шли достаточно быстро и вдруг наткнулись на Анжа Питу в форме солдата Национальной гвардии. Он оперся на парапет моста Турнан и задумчиво рассматривал здание мебельного склада. Но де Бац ничего не знал о его возвращении. Забыв о своей роли, он обратился к молодому человеку своим обычным голосом, в котором слышались суровые нотки:
– Вы вернулись? Почему же вы немедленно не пришли ко мне?
Застигнутый врасплох, Питу резко выпрямился, от его расслабленной позы не осталось и следа. Он увидел перед собой старика в очках, седые волосы торчат из-под красного колпака, босые ноги обуты в тяжелые сабо, поношенная карманьола едва сходится на толстом животе. Только карие глаза, столь хорошо знакомые ему, сверкали от гнева за стеклами очков. И потом этот неповторимый голос!
– Мы приехали только вчера вечером, – ответил Питу с изумлением. – Я собирался вас навестить, но сегодня утром мне пришлось заступить на службу.
– Мы? Так вы привезли ее с собой?
– Разумеется, иначе меня бы здесь не было. Мне казалось, я говорил вам, что последую за ней всюду, даже если она откажется возвращаться, потому что эти люди представляли для нее опасность.
– Следовательно, вы бросили дело, которому якобы служили, ради этой непостоянной женщины? – с горечью заметил де Бац.
– Эта женщина не отличается непостоянством, она всего лишь несчастна... И она последовала за мной с радостью. Кстати, я успел вовремя. В ту ночь войска уходили из Анса.
Пока на них никто не обращал внимания, но Лали, зорко смотревшая по сторонам, решила, что это долго не продлится.
– Не выпить ли нам винца? – предложила она. – Ничто не сравнится с хорошим кабачком, когда нужно поговорить о делах.
– Я бы пропустил глоточек с огромным удовольствием, гражданка! Но мне дежурить еще целый час. Идите и промочите горло без меня! – жизнерадостно предложил Питу.
– Вечерком увидимся, – де Бац вспомнил о своей роли. И все-таки он не утерпел и спросил: – Где она?
– У герцога Нивернейского, но там она не может оставаться. И у меня ей жить нельзя, и все из-за моей квартирной хозяйки...
Не ответив ему, гражданин Агриколь махнул на прощание рукой и увел за собой Лали. Питу смотрел, как они исчезают в толпе, и думал, что же предпримет барон в отношении Лауры. Будет ли он вновь заниматься ее судьбой или предоставит бывшую маркизу де Понталек самой себе? В любом случае, с мнением молодой женщины ему придется считаться.
Накануне вечером, когда дилижанс из Шалона высадил их на углу бывшей улицы Сен-Дени, Лаура наотрез отказалась возвращаться в дом барона в Шаронне.
– Он может подумать, что я приползла просить прощения. А мне не в чем себя упрекнуть. Я бы с радостью увиделась с Мари, которую искренне полюбила, но я уверена, что в глубине души барон только рад, что избавился от меня.
Этот вопрос Питу уже не один раз задавал себе самому, но так и не находил на него ответа. Никто не мог похвастаться тем, что знает, о чем на самом деле думает барон Жан де Бац. Питу без возражений усадил Лауру в фиакр и отвез ее на улицу Турнон, полагая, что это не самый плохой выход из положения. Герцог Нивернейский был в курсе произошедших с Лаурой перемен. Если старика случайно не окажется дома – благодаря его предусмотрительности и щедрости герцога не беспокоили и даже не отправили в тюрьму после 10 августа – или выяснится, что он уехал в эмиграцию, то молодая женщина может занять дом Джона Поль-Джонса, родственницей которого она являлась согласно легенде, придуманной для нее де Бацем. Если же герцог окажется дома, то Лауру он примет с большой нежностью. А именно в этом бедняжка больше всего и нуждалась...
Но герцог Нивернейский, встретивший Лауру, ничем не напоминал того бодрого и живого человека, которого она навещала, вернувшись из Бретани. Перед ней предстал старик, сломленный горем. Да, убийцы не тронули его во время сентябрьского террора, но они убили его зятя, герцога Бриссака, который занял в его сердце место умершего сына. Бриссака, ранее командовавшего конституционной гвардией короля, арестовали в Орлеане, доставили сначала в Версаль, а потом привезли в Париж. 9 сентября на углу улиц Оранжри и Руаяль ревущая толпа обрушилась на повозки, в которых везли арестованных, и всех перебила. Бриссака к тому же хорошо знали в городе королей. Было известно и то, что он стал любовником все еще обворожительной госпожи Дюбарри, бывшей любовницы Людовика XV. Кому-то в толпе пришла в голову отличная мысль. Убийцы направились кортежем к маленькому замку в Лувесьенне, где она жила до сих пор, несмотря на то, что ее дом был разграблен и хорошо осведомленные воры вынесли все ценное. Негодяи прошли по аллеям парка. Одно из окон маленькой гостиной, где сидела госпожа Дюбарри, оказалось открытым. И они бросили к ее ногам окровавленную голову того, кто был ее последней и самой чистой любовью...
