— Марта мне рассказывала, — вспомнил Федор, — у них в Англии сейчас появились купальные машины, для дам. Тут, — он увидел охранников, что прохаживались по белому песку, — сразу видно, какой-то важный человек живет. Надо у этого Малика спросить.

Он в последний раз полюбовался изящными арками виллы, и, повернув на север, поплыл вдоль берега: "Европеец строил. В местном стиле, а все равно — европеец, и торговые кварталы он же возводил. Хороший мастер, все на совесть сделано".

Малик ждал его на берегу. Когда Федор оделся, советник султана похлопал его по плечу: "У нас зимой никто не купается, вода ледяная".

— Как по мне, — Федор сладко потянулся, — так отличная вода, месье Малик. А вы хорошо по-французски стали говорить. Арабский-то у меня для рынка только сгодится, я все-таки не господин Даниял, как вы его называете.

— У нас очень, много торговли, — Малик повел рукой в сторону порта. "Много кораблей, месье Теодор, вы сами видели. Ну и вообще, — он блеснул белыми зубами и погладил черную, с проседью, ухоженную бороду, — мы рядом с Европой, не надо нам об этом забывать. Спасибо, что привезли подарки от господина Данияла, мы ему — тоже передадим".

Уже когда они поднялись с берега на широкую, мощеную дорогу, где ждали охранники с лошадьми, Малик небрежно спросил: "Раз вы с господином Даниялом друзья — не собирается ли он опять навестить наши края?"

— Нет, — Федор потрепал по холке огромного, рыжего жеребца и рассмеялся: "В масть мне подобрали, месье Малик. У господина Данияла сейчас много работы в Европе — его страну признали Генеральные Штаты, в Нидерландах. Другие европейские монархи тоже стали думать об установлении отношений с Америкой".

— Мы были первыми, — гордо сказал Малик. "Его величество султан всегда думает о будущем". Он скосил глаза на блистающий сапфирами эфес клинка: "Хоть этот не родственник, всего лишь друг этого Данияла. Аллах милосердный, хорошо, что он сюда не вернется. А вот сабля…"

Малик тронул своего коня, и повел рукой на юг, в сторону пустыни: "Его величество сам хочет отправиться с вами на будущие рудники, он очень интересуется техникой".

Федор взглянул на корабли в порту: "Хотя гавань вы до сих пор — дедовским методом углубляете. Кстати, месье Малик, что это за вилла, там, к югу?"

Он, искоса, посмотрел на бесстрастное, смуглое лицо мужчины. "Очень изящное здание, как будто сошло со страниц этих ваших сказок, "Арабские ночи". Я их читал, в Париже еще".

— Это резиденция его величества султана в Эс-Сувейре, — коротко сказал Малик, и проехал к высоким, деревянным воротам: "Будем обедать у меня. У вас удивительной красоты сабля, месье Теодор. Семейная?"

Федор только кивнул, спешиваясь.

— Сабля, — хмыкнул про себя Малик. "Аль-Джафар, ходили слухи, из-за какой-то сабли погиб. Тогда, десять лет назад, в Рабате. Тот капитан Стефано — тоже из Рабата бежал. Не нравится мне все это, вот что".

Они шли по прохладным, устланным коврами комнатам, по стенам, падая в мраморные чаши, струилась вода. Малик исподволь оглядел мужчину: "И не спросишь такого прямо — откуда вы, месье Теодор, взяли эту саблю? Ладно, как-нибудь разузнаю. Еще не хватало, чтобы этот капитан Стефано тут появился, если он жив".

— Купальня, — напомнил себе Федор, когда они вышли в полукруглый зал, выложенный мозаикой, с низким, кованого серебра столом. "Там есть женщина, на вилле. Жена, что ли, этого Сиди Мохаммеда? Ладно, — он вдохнул запах специй, — это я выясню".

— Чай, — Малик взялся за красивый, с тонкой ручкой, выложенный самоцветами, чайник. "С мятой, месье Теодор, нет ничего лучше — ни в жару, ни в холод. А что касается дедовских методов… — он привстал и вгляделся в океанскую гладь. Советник султана внезапно рассмеялся. Щелкнув пальцами, он принял от охранника подзорную трубу.

— Мы пригласили сюда инженеров из Европы. Посмотрите, как раз их корабль, — Малик довольно улыбнулся.

Федор увидел белые, с красными крестами, флаги Генуэзской республики: "У его величества султана действительно — очень широкий взгляд на мир. Они ведь христиане, эти инженеры".

Малик разрезал ягненка, и, накладывая кускус на серебряные тарелки, усмехнулся: "Вы тоже — не магометанин, месье Теодор. А с инженерами — даже ваш папа римский любит деньги, платим же мы хорошо".

Порыв ветра заполоскал тонким шелком, что прикрывал окно. Федор увидел, как корабль поворачивает к гавани.

Высокий мальчик в коричневой рясе послушника перегнулся через борт корабля, раскрыв рот, глядя на приближающийся берег. Ветер трепал рыжие кудри, серо-зеленые, большие глаза оглядывали гавань.

— Верблюды, — восхищенно подумал Пьетро. "Папа рассказывал, он их видел, в Азии. И тигров видел. Жаль, слонов тут нет, они южнее живут. Как интересно!"

Крепкая рука легла ему на плечо. Джованни, наклонившись, шепнул: "Африка, милый. Нравится?"

— Очень! — выдохнул ребенок. Джованни подумал: "Господи, как я раньше жил, без Пьетро?"

Он так и стоял, обнимая сына, рассматривая Эс-Сувейру. Джованни, наконец, сказал: "Ты помни, молиться мы можем только дома".

— Я бы в мечеть сходил, — пробормотал Пьетро и поинтересовался: "Можно ведь, папа?"

Джованни оглянулся, — других иезуитов на палубе не было, — и пожал плечами: "Ну отчего же нельзя, сходим вместе".

Якорная цепь загремела. Пьетро весело отозвался: "Здорово!"

Изабелла сбросила на мраморный пол купальни шелковую накидку. Спустившись по ступеням вниз, к морю, женщина ахнула — оно было холодным, свежим, на темно-зеленой, чуть волнующейся глади были видны белые барашки. Она закрутила волосы тяжелым узлом на затылке, и окунулась — дыхание сразу перехватило. Изабелла поплыла, перевернулась на спину, и, чихнула: "Хорошо!"

За бухтой был океан, освещенный вечерним, низким солнцем. Девушка подумала: "Туда бы добраться. Нет, течение сильное, я не справлюсь". Изабелла поболтала ногами в воде и улыбнулась: "Инженеры эти приехали, из Италии, Малик записку прислал. Десять лет я тут живу, а его ни разу не видела, Малика. Только папу и рабочих, да и то издали. И говорю только с папой. Ладно, пусть они сначала приведут в порядок гавань. Потом построим еще один мол, сейчас нет смысла этого делать".

В купальне уже пахло сандалом, на резной скамье лежали теплые, толстого шелка полотенца. Немая, чернокожая служанка ловко и сильно растерла Изабеллу. Опустившись на колени, надевая ей расшитые жемчугом, кожаные туфли с острыми носами, негритянка покачала головой.

Изабелла посмотрела вниз — на сером мраморе были видны капли крови. Она закатила глаза: "Хоть бы их вообще не было, одни неудобства. Зачем они только нужны?"

Пока служанка хлопотала над ней, Изабелла вспомнила их давний разговор с отцом, о замужестве.

— Дети, — хмыкнула она, уже одетая, присев на скамью, подставив длинные, густые, падающие ниже пояса волосы — гребню служанки. "Интересно, откуда они берутся? Надо, чтобы был муж, это понятно. А дальше что? — она вспомнила статуи, что рисовала, еще учась во Флоренции, и покраснела.

— Может, у врача спросить? — молчаливый, вежливый пожилой евнух осматривал ее несколько раз в год. За все это время она болела только один раз — когда у нее внезапно стал резаться зуб — тяжело, с жаром.

Отец только рассмеялся и потрепал ее по голове: "Видишь, Зейнаб, ты достигла возраста мудрости — двадцать пять лет". Врач дал ей какого-то темного, приятно пахнущего настоя. Когда она проснулась — вся ее комната была заставлена свежими цветами.

Отец сидел у изголовья: "Вот и все. Зуб он удалил, только пока тебе пока нельзя жевать. Будешь пить шербеты, играть со мной в шахматы и читать".