В Вене И.С. Тургенев был во второй половине января – начале февраля. А впоследствии он приезжал в Вену для врачебных консультаций. В Вене же он работал над романом «Дворянское гнездо», о котором писал Н.А. Некрасову, что надеется привезти весной «штуку, которая выйдет очень порядочно или из рук вон плохо».

Известно, что И.С. Тургенев страдал депрессией, пребывал в вечной печали и неудовлетворенности собой. И вот 26 марта (7 апреля) 1858 года он приехал в Вену для консультации с известными докторами Карлом Людвигом Зигмундом и Иоганном фон Оппольцером.

26 марта (7 апреля) 1858 года Иван Сергеевич писал литературному критику и мемуаристу П.В. Анненкову из Вены:

Милый А<нненков>. Сегодня в пять часов вечера я приехал сюда <…> Не стану вам повторять моей плачевной истории: вы знаете, что вот уже скоро полтора года, как бес в меня вселился в виде болезни пузыря и грызет меня день и ночь. В Италии в течение зимы мне не было облегчения, я не лечился, потому что махнул рукой; однако я теперь хочу попытаться в последний раз, а именно хочу прибегнуть к совету здешнего врача – специалиста по этой части – Зигмунда (для этого я приехал в Вену) и, по крайней мере, месяц лечиться, то есть дать время этому доктору узнать, наконец, что у меня такое, и не ограничиться, советом ехать на воды или чем-нибудь в этом роде. Вы видите, что мне теперь из Вены выехать невозможно.

Но от плана длительного лечения, предложенного ему, Тургенев отказался: отъезд из Вены, где он намеревался пробыть не менее трех недель, был ускорен, вероятно, стремлением поскорее приехать в Лейпциг, где в это время гастролировала певица Полина Виардо, в которую он был влюблен.

1 (13) апреля Тургенев выехал из Вены в Дрезден, где встретился с П.В. Анненковым.

Кстати, тот подробно описал период пребывания Тургенева в Европе в своих «Литературных воспоминаниях», и там есть немало любопытных замечаний о жизни на Западе, в частности, в Вене:

В 1858 году предпринял и я поездку в Европу, после десятилетнего безвыездного пребывания в России. Любопытно было узнать новые порядки, воцарившиеся на Западе в течение этого времени. Перемен – и нравственных, и материальных – было много. За исключением Берлина, где строительная горячка началась только с Франко-Прусской войны 1870 года, старые города Европы, как Париж, Вена, Дрезден, сделались почти неузнаваемы.

Стремление к роскоши существовало и до Второй империи, поддерживаемое громадным торговым производством и обогащением буржуазии; но с Наполеона III оно забыло все приличия. Повсюду возникали великолепные как общественные, так и частные здания, опрокидывались памятники старины, уничтожались исторические дома и улицы; по примеру Парижа, каждая столица, каждый значительный пункт населения (за исключением Берлина) как бы решились отделаться от своего прошлого, смыть с себя последние остатки средневекового быта и начать для себя новую эру существования со вчерашнего дня. Одобрение со стороны многочисленных рабочих и мещан, заинтересованных в постройках, поддерживало общее одушевление; но, когда наступил кризис, капиталы скрылись в банкирских конторах, а фабричное производство, превзошедшее потребности рынков и населения, остановилось; явились для всех – предпринимателей и исполнителей – разочарование и нищета.

До тех пор на улицах европейских городов шли постоянные пир и праздник. Увеселительные заведения множились со всех сторон ежедневно, принимая тоже громадные размеры, и в уровень с ними разрастались вкусы и требования рабочих и мещан, которые уже составляли их верную статью дохода. Вид общего благосостояния на Западе обманывал туристов и заставлял их думать, что средства каждого посетителя этих волшебных замков увеличились, по крайней мере, в десять раз за последнее время. Зрелище общего ликования было, действительно, увлекательное.

Непосредственно о Вене П.В. Анненков пишет так:

Зиму 40–41 годов мне привелось прожить в меттерниховской Вене. Нельзя теперь почти и представить себе ту степень тишины и немоты, которые знаменитый канцлер Австрии успел водворить, благодаря неусыпной бдительности за каждым проявлением общественной жизни и беспредельной подозрительности к каждой новизне на всем пространстве от Богемских гор до Байского залива и далее. Бывало, едешь по этому великолепно обставленному пустырю, как по улице гробниц в Помпее, посреди удивительного благочиния смерти, встречаемый и провожаемый призраками в образе таможенников, пашпортников, жандармов, чемоданщиков и визитаторов пассажирских карманов. Ни мысли, ни слова, ни известия, ни мнения, а только их подобия <…> Для созерцательных людей это молчание и спокойствие было кладом: они могли вполне предаться изучению и самих себя, и предметов, выбранных ими для занятий, уже не развлекаясь людскими толками и столкновениями партий.

Как видим, тут отмечается духовный вакуум Вены: ни мысли, ни слова, ни мнения, а только их подобия… И эти черты стали вскоре главными составляющими русских представлений об австрийской столице. Но уже в 60–70 годах XIX века свобода и либерализм сломали в представлениях многих путешественников консервативный облик Вены, сделав из нее одну из самых красивых и изящных столиц Европы.

Что же касается И.С. Тургенева, то он в последний раз приехал в Вену 1 (13) июня 1873 года, но из-за ушиба колена ему пришлось пролежать неделю в постели. Потом же писатель отправился в Карлсбад (Карловы Вары) и начал лечение целебными водами.

Любопытно, что писатель Николай Семенович Лесков (1831–1895) в 1880-х годах тоже ездил в Вену на встречу с врачом – посоветоваться насчет своей «злосчастной нервозности». Но нервозность его только усилилась, так как поездку омрачила кража в Праге (которая тогда была частью Австро-Венгрии) бумажника и всех документов. Тем не менее до австрийской столицы Лесков добрался и поехал кататься в Пратер с одной русской княгиней. И там он внезапно столкнулся с императором Францем-Иосифом, который пил пиво с простыми сапожниками. Эта картина безмерно шокировала «самого русского из наших писателей», как называл Лескова Л.Н. Толстой.

Эдуард Гурк. Императорский дворец в Бадене под Веной. 1833

В своем эссе «Император Франц-Иосиф без этикета» Н.С. Лесков писал:

Это был Его Апостолическое Величество, старший член дома Габсбургов, царствующий император Франц-Иосиф. Он был совершенно один и шел прямо к расположенным на лужайке столам, за которыми сидели венские сапожники. Император подошел и у первого стола сел на скамейку с краю, рядом с высоким работником в светло-серой блузе, а толстый кельнер в ту же самую секунду положил перед ним на стол черный войлочный кружочек и поставил на него мастерски вспененную кружку пива. Франц-Иосиф взял кружку в руки, но не пил; пока длился танец, он все держал ее в руке, а когда чардаш был окончен, император молча протянул свою кружку к соседу. Тот сразу понял, что ему надо сделать: он чокнулся с государем и сейчас же, оборотясь к другому соседу, передачею чокнулся с ним. С этим враз, сколько здесь было людей, все встали, все чокнулись друг с другом и на всю поляну дохнуло общее, дружное «Hoch!» Император осушил кружку за единый вздох, поклонился и ушел.

Непосредственно о Вене Н.С. Лесков писал так:

Это было в конце мая или в начале июня. Поезд, в котором я ехал, привез меня в Вену около четырех часов пополудни. Квартиры мне для себя не пришлось отыскивать: в Киеве снабдили меня рекомендациею, избавлявшею от всяких хлопот. Я, как приехал, так сейчас же и устроился, а через час уже привел себя в порядок и пошел к моей соотечественнице.