Мальчишка ожидал, что его попытаются запереть в дворцовых покоях и начнут усердно впихивать в "приличное общество". Но Его Величество позволил ему ночевать под открытым небом в шаланде сена, как он и привык, более того, частенько венценосец, одевшись не лучше конюха, коротал вечера в стогу сена вместе с сыном. Более того, Кандор Х с первой встречи почувствовал, что мальчик необщителен и даже опасается людей. Конечно, по-другому и быть не могло: волчонок, которого травили, как бешеную собаку, всего навсего из-за обстоятельств рождения, рычал и не верил, что в него не бросят камень при первой же возможности. А лучший способ перестать бояться — стать сильным. Кандор Х вложил в руку Лихого его первый клинок — превосходный длинный нож, острый, как бритва, и прочный, как алмаз. Неведомым образом король понимал сына практически так же, как и самого себя. Понял он и то, что меч — не оружие Лихого. Про самого Кандора Х говорили, что он обручен с двуручником, этим же оружием билась практически вся Черная Тридцатка, исключение же составляли Лихой, чья рука была создана для кинжала и буквально сливалась во время боя с коротким клинком, и… тот янтарноглазый! Стоило Лихому увидать стального напарника того самого пацана, кого некогда приласкала мама вместо родного сына, как все его существо пронзила кипучая зависть — ятаган! Изящный, длинный, с двойным изгибом и заточкой на вогнутой стороне, это был не просто кусок металла. Это было произведение искусства! И меченосец, как ни посмотри, был под стать. На первой тренировке, куда папа все же убедил нелюдимого сына явиться хотя бы для того, чтобы помериться силами со сверстниками, Лихой увидел не только безупречное неповторимое оружие янтарноглазого, но и его самого в действии. Пацан виртуозно владел ятаганом, как будто всю жизнь только и делал, что упражнялся с восточным клинком на дальних порсульских берегах. Злость выплеснулась из глубин души, как гной из созревшего прыща, и затопила мальчишку-волчонка по самое горло. Не помня себя от горячей лавы, обжигающей сердце и не дающей вздохнуть, Лихой выхватил из-за пояса свой кинжал, трёхгранный, заточенный — оружие наемного убийцы, не иначе! — и метнул его в янтарноглазого… И промахнулся! Впервые в жизни промахнулся! Лезвие просвистело под ухом парня, едва не оставив алый росчерк на шее и срезав темную прядь, и воткнулся в пристроенный за его плечом деревянный щит для метания! Не удержавшись, Лихой сплюнул с досады, а этот янтарноглазый глянул прямо на него и… улыбнулся! На миг волчонок даже уверился в мысли, что перед ним полоумный, а этот несостоявшийся труп вытащил нож и, протягивая назад владельцу, сказал:
— Здорово метаешь! С ножом я лучший среди братьев, но так рисково, на волосок от чьей-то шеи, у меня не выйдет! Кто ты, где так научился?
Лихой отпрянул от него, как от чумного, не забыв однако выхватить свой нож из руки янтарноглазого, нарочно прочертив лезвием вдоль его ладони.
— Дети! — обратился ко всем мальчишкам разом Кандор Х, только сейчас заметивший за спиной своего волчонка. — Это ваш брат. Да-да, очередной! Его зовут Лихой, и с этого дня он будет тренироваться вместе с вами и, если захочет, поедет в Академию через год, опять же, со всеми вами.
— Привет, братишка! — тут же просияла физиономия янтарноглазого, даже не поморщившегося от пореза на руке, которую он, как ни в чем не бывало, протянул для рукопожатия. — Это фигня, царапина. Я — Гвейн, приятно познакомиться!
Волчонок, естественно, и не подумал принять дружбу, а наооборот, ощерился, словно дикий зверь, и свирепо глянул на янтарноглазого исподлобья. Но Гвейн не думал не то что обижаться, а просто оставлять новенького в покое. Вполне ожидаемо мальчишки из Черной Тридцатки начали подшучивать на Лихим, а иногда и задирать. Гвейн же, не набивающийся в друзья, но просто добродушно относившийся к Лихому, всегда вставал на его сторону, чем немало удивлял как виновников ссор, так и потенциальную "жертву". Лихой не верил, что янтарноглазый может, подобно папе, принять его как родного с первой минуты знакомства, и ждал от него какой-то подлянки. Он уж и рычал на Гвейна, чтобы отстал от него, и снова ножи в него метал, и просто игнорировал, но лидер Черной Тридцатки все не унимался.
Все изменилось полгода спустя, когда Лихого поймал недалеко от дворца незнакомец, разряженный, как последний придворный франт, и, назвавшись дядей Джанго, затащил парнишку в Магическую пещеру. Как только рука Лихого дотронулась до кристалла, прозрачную поверхность затопила чернота.
— Дар Смерти, — вынес вердикт "дядя Джанго". — Готов биться от заклад, Кандор твоей магией не озаботился, на Академию надеется. Тьфу! Еще великий король! Это братья твои — Тени, Проклятийники и иже с ними, они полгодика могут подождать. А ты то — некромант! Звать то тебя как, племяш?
— Лихой… — нерешительно отвечал мальчишка. Вообще то он сначала намеревался послать этого позолоченно-бриллиантового шута куда подальше, но, услышав просторечное обращение, неосознанно вступил в общение.
— Северянин, что ли, с кличкой? Слышь, а тебе подходит, ты, когда скалишься, под волкодава косишь, — хохотнул, кажется, действительно дядя. — Ну что, вервольф, рычать будешь или учиться?
Так у Лихого нарисовался еще один родственник, с которым он, к удивлению и удовольствию мамы, сошелся так же быстро, как и с папой. Удивительно, и король, ни его брат не давили на него своим королевским происхождением, хотя отпечаток силы и власти лежал на них обоих. Их он воспринимал, как своих, с братьями дело обстояло намного хуже. Чего только стоило столкновение Лихого и наследного принца Эзраэля! Впервые столкнувшись с ним в Академии, подросший и уже успевший обзавести клыками и когтями волчонок чуть ли не облизнулся на свежею добычу. На шесть лет младше, обделенный отцовским вниманием, весь усыпанный прыщами, презираемый за демоническую сущность, Эзраэль не мог остаться незамеченным. Всякий раз сталкиваясь, братья дрались, как лютые враги, и разнять из мог только Гвейн. В эти минуты Лихой особенно ненавидел старшего брата. За его спокойную уверенность в себе, нерушимый авторитет в Черной Тридцатке и, демоны его побери, безграничную доброту! Все восхищались этим миротворцем, слушали его, признавали главным. А Лихой порвал бы ему глотку! Видят Боги, лично бы разбил его тупую башку, которая то и дело болтала о братской дружбе и истинно любви!
Утихомирить Лихого удалось только Джанго, в чем, в общем-то, не было ничего удивительного. Некромант долго объяснял племяннику особенности их Дара. Если магия Жизни в основном проявлялась в физиологических особенностях владельца, то мания Смерти действовала в первую очередь на психику. Чем сильнее был Дар, тем сложнее было некроманту обуздать свой гнев, жестокость, зависть, ревность и прочие нарывы на сердце. Маги Смерти ощущали все оттенки злости, стократ усиленные, подобные пожару, пылающему ярко, губительному и не поддающемуся воле человеческой. Долгие месяцы дядя учил Лихого держать в узде свой Дар. Невыносимая физическая боль скручивала его каждый раз, когда юный маг Смерти пытался противостоять своей стихии и погасить злость, но сильный Дар не желал затихать. В конце концов дядя Джанго предложил Кандору Х на время запечатать магию сына, чтобы у того с возрастом укрепилась сила воли и он смог совладать со Смертью. Прослышав об этом, Лихой заметался, словно безумный, и кидался на каждого, кто хоть на полшага приближался к нему. Нет! Он не мог потерять свою силу! Силу, в разы превосходящую магию практически всех его братьев! Он хотел убежать, но Кандор Х сумел отловить его в предместьях столицы и заковать в дворцовых подземельях так, что демону не вырваться! Король сказал сыну, что раз тот не уравновешен, то ему светит либо на время лишиться своей магии, либо продолжать тренировать контроль над своей силой здесь, в каменном мешке. Выбор за ним, озвучит Лихой его завтра утром. Дождаться ответа сына Его Величеству не довелось: на рассвете в темнице обнаружилась только пустая камера да отсутствие Гвейна.
