— Стараюсь, — ответил он. — Не сердись. Я обещаю, что буду следовать всем предписаниям врачей и твоим тоже.

— Откуда такая покорность? — осведомилась Кассандра.

— Тебе удалось напугать меня перспективой возвращения в больницу, — признался Хоакин.

— Верится с трудом. — Женщина покачала головой.

— А ты поверь, — прошептал он и поцеловал Кассандру.

Стоило ему обнять ее, стянуть с нее расстегнутую блузку, прижать к себе, последние сомнения Кассандры испарились. Целуя, он уложил ее на пушистый ковер и…

Она представила уже, как он преображается в себя прежнего, творит с ней, что только заблагорассудится, ублажает себя, невзирая на ее протесты. Однако этого не произошло. Хоакин поиграл, понежничал и отпустил ее, решив, что неплохо бы остаток дня провести в саду.

Кассандра, растерянная и растрепанная, одобрила его намерение с той лишь оговоркой, что сама должна идти на кухню и приготовить вкусный и целебный ужин, столь необходимый для его скорейшего выздоровления. Хоакин принял ее объяснения и без пререканий отпустил.

Она возилась на кухне и постоянно выглядывала в окно, наблюдая, как Хоакин в задумчивости бродит по дорожкам цветущего сада.

Сознание Кассандры распирали многочисленные вопросы. Она неустанно прокручивала в памяти все их последние диалоги и пыталась сообразить, в каком объеме его память осталась нетронутой в сфере их отношений. И у нее не нашлось ни одного аргументированного соображения. Ничего, кроме лихорадочных догадок и опасений.

Кассандра не могла разобраться даже в собственном отношении к «новому» Хоакину Алколару. Она, так же как и Рамон, не была уверена в том, что эти перемены в нем утвердятся. И стоит ли уповать на такой исход?

А его отношение к ней? Может быть, Хоакин, не помня о том, что их связывали длительные сугубо сексуальные отношения, полагает, что должен быть с ней ласковым и чутким, вовсе не испытывая к этому потребностей?

У нее была возможность ощутить силу его плотского желания, но она настолько привыкла к подобным проявлениям, что не считала нужным рассматривать это как свидетельство симпатии.

Когда Хоакин присоединился к Кассандре за ужином, он был непривычно тих и немногословен, будто продолжал обдумывать какую-то необычайно важную идею.

Она положила ему еды, налила минеральной воды, немного легкого вина для аппетита. Он сдержанно поблагодарил ее и принялся есть.

Кассандра не испытывала потребности выводить Хоакина из этой лирической задумчивости, предпочитая наблюдать за ним. Сколь сильно ни любила она этого человека, в глубине души свирепствовал змий сомнения. Она не могла полностью исключить мысль о том, что все его странности в поведении — не более чем искусное притворство, на которое Хоакин Алколар, увы, всегда был способен. И ей не хотелось давать ему повод упрекнуть ее в том, что она злоупотребила его временной неадекватностью.

За ужином они почти не разговаривали. Задумчивость Хоакина постепенно перешла в мрачность.

— Ты выглядишь очень усталым, — сказала Кассандра, убрав посуду со стола. — Думаю, тебе пора идти спать. А мне еще нужно вымыть посуду. Не жди меня, — проговорила она в довершение.

Хоакин кивнул.

— Но ты придешь потом? — спросил он, немного поразмыслив.

— Конечно.

Кассандра вымыла посуду, навела порядок на кухне, проверила охранную сигнализацию, потушила освещение первого этажа и пошла наверх.

— Хоакин! — вскрикнула она, вдруг наткнувшись на него в темноте. — Как же ты меня напугал! Почему ты не у себя? Что случилось?

— Не знаю. Ты мне расскажи, — процедил он, сжав ее плечи.

— Я? — спросила она взволнованно, стараясь дотянуться до выключателя.

— Да, ты. Ты обязана объяснить мне это! — Хоакин поднял на уровень глаз Кассандры тяжелую сумку с ее вещами.

— Хоакин, успокойся, перестань нервничать! — попыталась образумить его Кассандра.

— Вновь собираешься перечислить все врачебные рекомендации?! — прорычал мужчина, грозно потрясая тяжелой сумкой у головы женщины. — Что это значит? — отчеканил он чуть погодя.

— Мои вещи, — вынуждена была ответить Кассандра.

— Почему они сложены? — наседал он.

— На всякий случай, — взволнованно проговорила Кассандра.

— Какой может быть случай? Когда ты успела их собрать? Мы только вернулись из больницы. Что все это означает? И почему твои вещи оказались в другой комнате?

— Мы будем спать… отдельно, — набравшись мужества, ответила Кассандра.

— Это еще почему?

— Я считаю, так будет правильнее, учитывая состояние твоего здоровья. Мне бы не хотелось тревожить тебя, — объяснила женщина.

— Тревожить меня? Как ты можешь меня потревожить?

— Возможно всякое, — неопределенно ответила Кассандра. — Прекрати этот допрос. Ты пугаешь меня! — повысив голос, попросила она его.

— Ладно… Давай успокоимся, — примирительно сказал Хоакин.

Он поставил сумку на пол и, переведя дыхание, вновь посмотрел на Кассандру колким, испытующим взглядом, от которого ей стало неловко.

— Чему я должен верить? — прямо спросил ее Хоакин.

— Я собрала вещи и перенесла их в соседнюю комнату, чтобы ты мог восстанавливаться без помех, — четко проговорила Кассандра.

— Это твоя личная инициатива или рекомендация лечащего врача? — уточнил он.

— Одно другому не противоречит, — неопределенно ответила женщина.

— Однако это несколько противоречит моим представлениям о возвращении домой. Когда я находился в больнице, ты ни на шаг от меня не отходила. Дома же собрала вещи и перебралась в соседнюю комнату. Я хотел бы знать, что за этим стоит?

— Ничего, кроме того, о чем я уже сказала, — упорствовала она.

— Так ли? — все еще не верил он.

— Так, — подтвердила Кассандра, кивнув.

— Хорошо, — подытожил Хоакин чрезвычайно недовольным тоном. — Пусть так. Посмотрим, что из этого выйдет. Будем считать, что на сегодня мы все прояснили. Но только на сегодня. Завтра настанет другой день, и ни мне, ни тебе не известно, что он принесет. Моя память… Она может и восстановиться. Во всяком случае, я на это очень надеюсь. И тогда поговорим. Но должен сообщить, что я не доволен тем, к чему мы пришли, — сухо проговорил Хоакин Алколар и пошел к себе.

Его настроение было воинственным. Он не мог успокоиться. Хоакин не знал доподлинно, что его тревожит, но подозревал, что ответ на все его вопросы кроется в недавнем прошлом, которое для него пока сплошь усеяно белыми пятнами забвения.

Ему не нравилось это состояние крайней раздражительности, которое захлестывало его. Он ощущал сильнейший дискомфорт, главной причиной которого была неизвестность.

С тех пор, как Хоакин стал страдать от проявлений амнезии, он понял, что задавать прямые вопросы с расчетом получить на них исчерпывающие ответы — занятие заведомо бессмысленное. И дело не только в том, что его окружают скрытные, хитрые или подлые люди, а потому, что в большинстве случаев они сами могут не знать всех ответов. И вовсе не от аналогичных проблем с памятью, а от неспособности назвать вещи своими именами.

Однако такое понимание ситуации вовсе не умаляло нервозности Хоакина, поэтому он вынужден был приложить немалые волевые усилия, чтобы не взорваться…

Хоакин вернулся домой под вечер. Он эмоционально готовился к продолжению вчерашней дискуссии. Ему было что обсудить с Кассандрой, хоть в его сознании по-прежнему стоял туман относительно сути проблемы. Однако в том, что таковая проблема существует, он нисколько не сомневался. О том свидетельствовало поведение Кассандры, которое Хоакин тщательно проанализировал за истекший день, проведенный на виноградных плантациях.

На его счастье, травма никоим образом не отразилась на его профессиональных качествах. Весь опыт виноградаря и винодела остался невредим. Хоакин полностью погрузился в общение с подчиненными, обсуждал прогнозы на грядущий урожай, нюансы купажирования, дегустировал, делал заметки. Иными словами, работал так, как делал это всегда. И работа была отдохновением. В этом отношении ничего не изменилось.